Нам нужны звезды

Опросы общественного мнения регулярно говорят о том, что россияне мало знают ныне живущих ученых. «Нашим всем» остаются покойный Сергей Капица (иногда путают с его нобеленосным отцом Петром Капицей) и очень давно покойный Яков Перельман (чей имидж частично поддерживает великий, но совершенно маргинальный Григорий Перельман). Иногда мелькает Жорес Алферов, и это все. Научные пиарщики бьются о скромность ученых и представление о том, что хвалить себя стыдно и не нужна мне эта медийная слава. Хотя Стивена Хокинга — флагмана мирового научного селебрити — знают многие и очень немногие осуждают. Ученые собираются на конвенции по типу рок-фестивалей (как Starmus), где звездами выступают те же научные селебрити — Хокинг, нобелевские лауреаты, космонавты (один из организаторов Starmus — наш Алексей Леонов). Научные звезды не отвергаются, а поддерживаются научной средой. Но чем они полезны? Дело в том, что через научных селебрити наука говорит с миром. Ровно так же, как космос обрел лицо Юрия Гагарина и Нила Армстронга. Научные селебрити занимают уникальное положение, когда благодаря своему статусу они: У научной коммуникации есть три уровня: На первый вопрос можно ответить и без лиц, но информированность недостаточна для обеспечения доверия к науке. Потому что когда люди не понимают, КАК делается наука, она остается для них на уровне веры. И начинает конкурировать с неподтвержденным знанием. И здесь науке нужно лицо. Никто не будет читать о творческом и профессиональном пути непонятного человека, а вот Петр Капица, работавший в Кембридже на заре Советского Союза интересен всем. А через него становится более понятной и сверхтекучесть. В США Карл Саган стал лицом освоения космоса и вообще лицом науки. Сейчас Хокинг олицетворяет космологию, а Брайан Грин — теорию струн, совершенно абстрактную область, которая никогда бы не привлекла внимания без человеческого лица. И наконец третий вопрос, КАК НА САМОМ ДЕЛЕ работает наука, уже совершенно немыслим без людей. Потому что без этого вопроса наука выглядит как череда бесконечных успехов, ученые — героями без страха и упрека. Поэтому когда в научных результатах находятся ошибки, а среди профессуры изобличают мошенников, это становится катастрофой для всего научного знания. Научные селебрити могут принять на себя этот удар, потому что в свете софитов XXI века всегда будет видно, что они тоже люди и совершают порой не самые благовидные поступки (сложности личной жизни Хокинга подробно показаны в фильме о нем), но при этом остаются верными своему делу профессионалами. Это «человеческое» отношение очень важно для доверия к науке сегодня, когда все подвергается сомнению. Авторитет научных селебрити в научной среде и их общественная репутация позволяют донести до людей настоящую правду о науке (а не глянцевый образ Эйнштейна без неприглядных данных о его семье и личности), не разрушив доверия, а укрепив его — именно правдой. Что же делает научную звезду звездой? На эти вопросы отвечает теоретик медиа Деклан Фахи в своей книге 2015 года «Новые ученые селебрити: вне лаборатории и в свете софитов». В ней он разбирает судьбы восьми англоязычных научных суперзвезд — Стивена Хокинга, эволюциониста Ричарда Докинза, бихевиориста Стивена Пинкера, палеонтолога Стивена Джея Гулда, социолога Сьюзен Гринфилд, климатолога Джеймса Лавлока, физика Брайана Грина и астронома Нила Деграсса Тайсона. На первом этапе научная звезда получает признание в научной среде. Это обязательное условие, без науки нет феномена научного селебрити. Затем ученый выходит в публичное поле как эксперт, говорящий о своей области с широкой аудиторией. Так начинается процесс «селебрификации». Журналисты и сами ученые начинают смешивать профессиональную и частную жизнь экспертов, имя звезды становится важным на обложке книги или в анонсе лекции. Эксперт становится звездой в непредсказуемой совокупности нескольких факторов — затрагивания важной общественной проблемы (у Докинза это атеизм), личной харизмы (все тот же Хокинг), нового образа в науке (Гринфилд — женщина-член палаты лордов, а Тайсон — чернокожий), готовности отстаивать свои взгляды. Ученый-звезда становится лицом своей науки, выносит ее из стен лаборатории к людям, говорит о ее проблемах и значении, подкрепляя слова обаянием и харизмой. Без лиц — живых и противоречивых — наука не выходит в общественную жизнь, остается «черным ящиком». То есть внешнему наблюдателю видно только результат, который выдает «ящик». Процессы внутри него остаются тайной, и это пугает. Кроме того, ученый-звезда формирует и научный процесс. Только он может позволить себе «прыгать» между областями, синтезируя их результаты по общественной важной тематике (например, собрав видение религии от теологов на уровне догм, от социологов — на уровне роли в обществе и от психологов — на уровне развития личности). А после синтеза — спровоцировать общественный диалог и междисциплинарные исследования и способствовать изменению приоритетов финансирования, ведя косвенный или прямой диалог с властью. Советские ученые-селебрити существовали и играли сходную роль, несмотря на национальные особенности, где после успешной научной карьеры влияние на власть шло впереди репутации в обществе. Поэтому среди советских звезд мало работавших в популяризации непосредственно, однако широкое медийное внимание вполне можно считать «пассивной» популяризацией. Отмечу, все же, что общество «Знание» — центральный популяризаторский орган СССР — возглавляли именно видные ученые, нобелевские лауреаты химик Николай Семенов и физик Николай Басов. Сергей Королев и Мстислав Келдыш заработали репутацию разработкой межконтинентальных баллистических ракет, а потом предложили «повернуть» их от других материков в космос. Королев, при этом, при жизни так и не стал публичным экспертом из-за секретного статуса, а Келдыш был классической научной звездой, управленцем и образцом для подражания. Андрей Сахаров создал водородную бомбу, а затем использовал свой авторитет для пропаганды разоружения и прав человека. Уже в новейшей истории нобелевский лауреат Виталий Гинзбург бросил свой авторитет на борьбу с лженаукой и клерикализацией (его дело живет, в последние дни общество сотрясает манифест о гомеопатии гинзбургской Комиссии). Авторитет последнего ныне живущего героя советской физики, нобелевского лауреата Жореса Алферова, был положен в фундамент фонда «Сколково». В то же время нельзя не заметить, что мы не очень хорошо производим «своих» звезд: в последние десятилетия «селебрификации» предшествует международное признание (обычно это Нобелевская премия). По этой привычке СМИ пытались назначить Андрея Гейма авторитетом во время реформы РАН, но эта попытка провалилась с обеих сторон, так как он человек совсем не в контексте. И это логично: наша страна и наша среда уникальна, как и любая другая, и ни Гейм, ни Докинз не помогут нам осмыслить нашу ситуацию с церковью, прививками или образованием. Но хорошая новость состоит в том, что люди, готовые стать героями нашего времени, есть. И есть первый инструмент закрепления их звездного статуса — премия «За верность науке». Александр Марков — становится лицом эволюционной биологии, Сергей Попов — астрономии, Андрей Зализняк — лингвистики, Александр Панчин — биоинформатики, Александр Семенов — зоологии (причем экспедиционной — самой романтической), Станислав Смирнов — математики, Артем Оганов — материаловедения, Константин Северинов — биотехнологии, Ирина Левонтина и Максим Кронгауз — современного русского языка, Татьяна Черниговская — нейронаук. Михаил Гельфанд и Павел Ростовцев — лица борьбы за чистоту научного процесса, и это очень важное звено пояснения того, КАК работает наука. Биомедик Александр Кабанов, хотя и не столь активен в медиа-сфере, успешно конвертирует свои научные достижения (он основатель первого в США центра биомедицины) и исторические связи с научными управленцами (его отец — один из основоположников полимерной науки в СССР академик Виктор Кабанов) в правильный лоббизм, выступая в поддержку «мегагрантов» на высшей уровне. Растут и региональные звезды. Лимнолог Егор Задереев ведет один из самых популярных в Красноярском крае твитеров, где популяризирует науку и разъясняет локальные экологические проблемы. Эколог Максим Тимофеев из Иркутска становится научным голосом Байкала, молекулярный биолог Максим Патрушев из Калининграда — лицо нового развития Балтийского федерального университета. Из личного общения со многими из этих замечательных людей я знаю, что они хорошо понимают важность своей миссии и готовы взять на себя социальную роль научных звезд. Готовы, и могут, и читают прекрасные научно-популярные лекции, собирая аудитории с помощью компетентности, харизмы и ораторского искусства. Я помню, как Сергей Попов объяснял метод идентификации экзопланет, подбрасывая перед проектором в кафе подушку. Артем Оганов рассказывает о квантовой химии, объясняя эволюционные методы на прыгающих на гору кенгуру. Ролики о мозге Татьяны Черниговской на YouTube имеют тысячи и тысячи просмотров. Константин Северинов «на пальцах» говорит о CRISPR. И все они — живые непростые люди, иногда с неоднозначными личными и политическими взглядами. И в этом их очарование, многообразие мира науки как отражения мира вообще. Почему их не называют люди в соцопросах на улицах? Я думаю, основной ответ прост. На 2014 год 58% россиян (данные «Индикаторов науки» ВШЭ, 2015 год) узнавали о науке по телевидению. А на ТВ, за редким исключениями ОТР и кабельных каналов, поставлен даже не стеклянный, а бетонный потолок, отделяющий его от новых адекватных лиц. Но интернет растет, ТВ угасает, а запрос на качественную экспертизу, пусть даже неоформленный, в обществе есть всегда. Потому что это запрос на правду. Дорогие ученые, спасибо, что отвечаете на вопросы журналистов — даже глупые и даже плохих, — держитесь, вы нам очень нужны.