Костры, набатный звон и детективные расследования: как Москва справлялась с любыми эпидемиями

На время карантина Музей Москвы запустил серию онлайн-бесед «Как меняется городская жизнь?». Экономисты, социологи, антропологи, историки и искусствоведы обсуждают, как трансформируются города и повседневность их жителей во времена чрезвычайных ситуаций. Strelka Mag публикует разговор антрополога и фольклориста Александры Архиповой и москвоведа Павла Гнилорыбова о том, что общего у всех московских эпидемий и как массовые болезни заставляли город развиваться. Кольцо кладбищ, первый генплан и набережные после чумы 1770-х Павел Гнилорыбов Павел Гнилорыбов: Чума, она же моровое поветрие, или моровая язва, пришла в Москву со стороны Брянска и с фронта Русско-турецкой войны. В марте 1770 года происходящее напоминало ситуацию в китайском городе Ухань. Местный врач Афанасий Шафонский обнаружил «злую лихорадку» в военном госпитале недалеко от Введенского кладбища — это нынешнее Лефортово. Шафонский расставил костры по всему периметру, установил карантинные бараки, организовал вокруг учреждения охрану, но его обвинили в попытке посеять панику. Александра Архипова Александра Архипова: То же самое случилось в Ухане с врачом по имени Ли Вэньлян, который первым пытался предупредить власти о новой эпидемии. Павел Гнилорыбов: Очаг болезни переместился туда, где уже ничего невозможно было отследить. Великая московская чума началась на Софийской набережной напротив Кремля. Там находился суконный двор на несколько тысяч работников. Из них умерли около 130 человек; остальные разбежались по городу, где тогда жили порядка двух сотен тысяч людей. Паника и эпидемия начались почти сразу. Люди мыли в уксусе металлические деньги, вещи окуривали можжевельником и дымом полыни. На всю Москву тогда было 23 врача, которым в конце XVIII века ещё не доверяли. В городе нарастал хаос. Люди были в отчаянии, подвоз продовольствия сильно сократился. На рынках в разы повысились цены, а со временем была остановлена торговля, закрыты фабрики — москвичам негде работать, а значит, неоткуда получать деньги. Выехать из города было невозможно, бани опечатаны — люди не могли помыться. Закрыты были и питейные заведения. Так город жил больше девяти месяцев. «Убиение высокопреосвященного Амвросия во время московской чумы», Коверзнев П.Е., 1872г. В сентябре 1770 года начался чумной бунт. Толпы людей прикасались губами к иконе Боголюбской Божьей матери недалеко от Варварских ворот у Китай-города. Архиепископ Амвросий приказал убрать икону подальше, чтобы не распространять заразу. Разъярённая толпа стала бить в колокол набатной башни Кремля, собралась между Варварскими и Ильинскими воротами и пошла на Кремль. Амвросий был убит в ходе бунта. К тому моменту власти сбежали из Москвы, спасаясь от чумы, а в городе не было даже полицейских — все ушли на фронт Русско-турецкой войны. Поскольку Москва тогда не была столицей, её охранял только Великолуцкий полк численностью 350 солдат и инвалидная команда. Ситуацию спас московский главнокомандующий Еропкин. Он собрал 130 солдат и полицейских и с их помощью восстановил порядок. Современники назвали произошедшее «побитием» у стен Кремля — в нём погибло до 500 человек. Многие исследователи считают это последним проявлением средневекового народного бунта в Москве. Позднее, когда велось следствие, сама Екатерина писала, что, несмотря на все применённые пытки, центр восстания найти не удалось. Это было стихийное выступление людей, доведённых до отчаяния. Главным институтом, который объединил горожан в то время, стала церковь. Особенно важную роль играли популярные в своих приходах священники. Церковь выпустила тиражом 200 экземпляров наставление докторов Лерхе и Гэльского, которое читали до и после литургии дважды в день. Эти 200 брошюр много сделали для повышения осведомленности народа и, возможно, могли бы предотвратить чумной бунт. Фрагмент картины «Чума в Москве» Теодора-Луи Девильи, XIX век Чуть позднее в Москву приехал граф Орлов, фаворит Екатерины. Он привез несколько сотен тысяч рублей — по тем временам это была огромная сумма. В город вошла элита петербургской армии — лейб-гвардия. До этого зримого образа Росгвардии на улицах Москвы не было. За сокрытие трупов больных жителей стали отправлять на длительную каторгу. Члены семьи умершего должны были садиться на карантин, все люди боялись нарушать привычный порядок жизни. За мародерство в доме погибших установили наказание в виде смертной казни. Пустующие дома стали забивать досками и помечать знаменитыми красными крестами. Граф Орлов, Виргилиус Эриксен Орлов обеспечил москвичей работой. Горожане приводили в порядок укрепления и заставы, то есть ремонтировали то, что в ремонте не нуждалось. Однако за это им платили по 10-15 копеек в день, что в реалиях XVIII века позволяло существовать простолюдину. На это ушла часть привезенных Орловым денег. Остальные деньги потратили на организацию помещений для карантина и разработку лекарства от болезни. Чума затронула половину из 12 тысяч московских домовладений. Полностью опустели три тысячи домов — в городе умер каждый четвертый. В то же время эпидемия несколько ускорила превращение Москвы в европейский город. Триггером значительных перемен и реформ всегда выступал большой городской катаклизм. Так, после давки на Ходынском поле в Москве появилась скорая помощь. А в 1771 году Екатерина приказала разработать генплан города, устроить бульвары. Тогда же в Москве стали делать больше набережных, построили водоотводный канал. Считалось, что открытая вода защищает пространство города от распространения вируса. Ходынское поле, 18 (30) мая 1896г. Кроме того, после эпидемии в городе уничтожили практически все приходские кладбища. До этого вокруг каждой церкви было свое кладбище. Люди привыкли, что их близкие лежат рядом, и не нужно далеко ехать, чтобы их навестить. Только после чумы 1771 года в центре Москвы запретили хоронить и создали кольцо кладбищ. Так и появились Введенское и Ваганьковское кладбища. Закрытие Московского университета, помощь литераторов и можжевеловый дым во времена холеры 1830 года Павел Гнилорыбов: Москва в 1830 году — это город эпохи строгого режима Николая I. С технической точки зрения установить карантин или закрыть город было нетрудно. Кроме того, люди уже были мобилизованы, поскольку за 18 лет до этого в Москве случился великий пожар 1812 года Императорский Московский университет Город подготовился к эпидемии лучше, чем в 1770 году. Первое, что отмечают люди — закрыли Московский университет. Во время прошлой чумы университет не закрывали — на тот момент он существовал только 15 лет и еще не играл значительной роли. Но в 1830 году Московский университет уже осознавали как важную часть городского пространства. Многие отмечали в мемуарах, что в городе во времена холеры затормозилось образование, а в университете умерло несколько человек. В этот раз государство объединилось с частными лицами, и бизнес в добровольно-принудительном порядке обеспечил карантин. Если раньше за плату можно было въехать в Москву, то сейчас все попытки проникнуть в город или выехать из него пресекались. Под карантин попал литератор Виссарион Белинский. Он веселился, дурачился, и его комната в общежитии во время карантина получила прозвище «Зверинец». ​Альманах «Сиротка»​ Герцен писал, что купцы даром отдавали все, что нужно для больниц: одеяла, белье, теплую одежду. Весь медицинский факультет Московского университета помогал бороться с болезнью. Жители города вспоминали о массовом волонтерстве. Все люди, обладавшие медицинскими знаниями, работали в больницах. В это же время литераторы собрали свои свежие произведения и выпустили альманах «Сиротка», все средства от продажи которого пошли пострадавшим семьям. В письмах встречаются примеры квартальной и соседской самоорганизации, когда соседи помогали друг другу продуктами и делились тем, что считали лекарствами. Людям в изоляторах и студентам давали «вонючую хлористую известь». Народ лечился снадобьем под названием «уксус четырех разбойников». Оно появилось в Европе, но распространилось и в России. Также в ходу были костры и окуривание комнат можжевеловым дымом. В XIX веке над Москвой постоянно стоял можжевеловый дым. Авдотья Панаева, гражданская жена Некрасова, перечисляла самые нелепые народные средства: «Находились такие субъекты, которые намазывали себе все тело жиром кошки. У всех стояли настойки из красного перца. Пили деготь. Один господин каждый день пил по рюмке бычачьей крови». «Во всём холера виновата», Павел Федотов На «Авито» сейчас предлагаются разнообразные обереги, а тогда в районе деревни Котлы — нынешнем московском районе Котловка — жил некий лекарь Хлебников, к которому ездило множество людей. «Лечение его состояло в следующем: он дает прежде всего магнезию, потом обертывает больного в простыню, пропитанную уксусом, и покрывает его сенной трухой, распаренной в горшке, от чего производится немедленно испарина, прекращающая и рвоту, и понос» — писали в мемуарах. Впервые тогда появились советы бытового характера: «Не бывать в тесных сырых помещениях, одеваться теплее». Конечно, подорожали лекарства. Известный московский почтмейстер Булгаков пишет, что головка чеснока, которая раньше стоила копейку, стала продаваться за 40 копеек. За время холеры умерло около четырех тысяч москвичей — в 1771 году количество погибших равнялось примерно 60 тысячам. Москва достаточно быстро справился с болезнью. От XIX века в городе осталось три страшных воспоминания: пожар, холера и ходынская катастрофа. Детективные истории во время хрущевской черной оспы Кадр из фильма «В город пришла беда», 1966г. Александра Архипова: В хрущевской Москве в 1959 году случилась черная оспа. 21 декабря 1959 года известный советский художник, автор многих плакатов Алексей Алексеевич Кокорекин возвратился с делегацией из Индии. Приехал художник на сутки раньше, чем предполагалось — в СССР у него была любовница. Из аэропорта он поехал к ней с подарками. А потом отправился домой, тоже с сувенирами. Вскоре у Кокорекина появились первые симптомы заболевания, его госпитализировали. Эпидемиологи старой школы быстро опознали черную оспу. Это страшное заболевание с огромной вирулентностью, но встречалось оно на тот момент крайне редко. 29 декабря 1959 года художник скончался, так и не сообщив, где он провел лишние сутки. КГБ стало искать, с кем он вступал в контакт в течение того дня. Алексей Алексеевич Кокорекин и одна из его работ Дальше развивалась детективная история. Сработала классическая история про советского человека: любовница Кокорекина отнесла часть подарков в комиссионный, его жена поступила так же. Таким образом в комиссионном оказались почти одинаковые наборы каких-то индийских вещей. По ним выяснили, у кого они были в руках. Так КГБ выстроило цепочку людей, которым Кокорекин привез подарки, и кто был с этими людьми в контакте. Их всех отправили на карантин. Москву закрыли: въезд автотранспорта был ограничен, электрички не пускали. Ставили кордоны, всех отправляли под специальный надзор. Практически чудом эпидемию черной оспы удалось остановить и не выпустить за пределы города. Погибло несколько десятков человек. Кадр из фильма «В город пришла беда», 1966г В СМИ информация не попала. Появлялись отдельные материалы, но, когда угроза эпидемии стала реальной, любые публикации на эту тему прекратились. В 1966 году вышел фильм, рассказывающий о скрупулезной работе по изоляции граждан, розыску контактов и помещению на карантин. Советская риторика того времени преподносит эти события как важные достижения. Легенды и слухи об эпидемиях А. А. Юнгер, 1909г. Александра Архипова: В архаическом сознании болезнь предстает в виде гигантской красной или белой женщины. В разных источниках на протяжении всего XIX века встречается легенда: крестьянин едет на подводе и видит странную крупную высокую женщину. Он предлагает ее подвезти, а она в ответ просит привезти ей отрез на платье или делает предсказание. Впоследствии крестьянин понимает, что женщина была чумой или холерой, наградившей его спасением за то, что он ей помог. Приход красной женщины — это и есть болезнь. В холерные годы московские и петербургские власти внимательно следили за тем, что люди пишу. В тех местах, где были холерные бунты, за распространение слухов вешали. В 1831 году отставной поручик Гагаев в письме домой рассказал о том, что якобы происходило в столице. Он писал: «Был бунт в Питере, какого не было никогда. Люди все готовы пасть с оружием на поле брани, а не погибать от рук докторов, которые живых людей в гробы кладут». Также поручик считал, что иностранцы подбрасывают людям в квас мышьяк. Николай I был так разозлен, что лично приказал любым путем отыскать Гагаева. Николай I во время холерного бунта на Сенной площади. Литография из французского периодического издания Album Cosmopolite, 1839г. Среди аристократов во время московской холеры 1830–1832 годов было распространено мнение, что основной источник заразы — это бедные люди. Согласно этой теории, знатные люди должны были спасаться, изолируясь не столько от самой холеры, сколько от бедных людей. Княгини Гагариной, которая в 1831 году была в Петербурге, где как раз началась холера, пишет: «Мой старый привратник сторожит по-прежнему ворота и не пускает попрошаек и городскую бедноту, от которых дурно пахнет и которые разносят инфекцию. Поскольку разговоров много, то я верю в возможность заражения». Сегодня специфика российских фейков и паники заключается в высоком уровне недоверия к властям. За последние три дня каждый родительский чат и каждый мессенджер обошел следующий фейк: над некоторым городом или районом с черных вертолетов будут распылять дезинфицирующее средство. Поэтому ночью нельзя выходить на улицу и подходить к окну. Этот текст обычно оформлен как анонимное сообщение жены военного. Никакой конкретики обычно нет. Впервые этот фейк появился в Киеве 16 марта. Далее он распространился по всем крупным городам России. В основе фейка — популярный китайский ролик о том, как в ночном городе красиво проводится дезинфекция с помощью машин, а также знаменитый кадр из фильма «Эпидемия» с Дастином Хоффманом. В конце фильма отряд вертолетов распыляет над городом волшебное чудо-средство, спасающее всех от эпидемии. Фото: AFP Почему люди это распространяют? С одной стороны, растет паника: количество зараженных все увеличивается. Эпидемия вышла за пределы Москвы и крупных городов с аэропортами, появляются случаи заражения в дальних регионах. Во-вторых, в России люди больше доверяют не властным инстанциям, а знакомым, друзьям, коллегам по работе. Таким же образом мы получаем страшное предупреждение и вместо того, чтобы обратиться в полицию, посылаем его в родительский чат. Этот слух говорит о том, что между гражданами и исполнительной властью отсутствует прямой контакт. Правительство предпринимает меры, чтобы справиться с инфекцией, но общество ничего об этом не знает. Люди чувствуют, что должны сами себя защищать. Поэтому и репостят массово сообщения про черные вертолеты. В этом мы наблюдаем пересборку концепции общественного блага. За фейками не стоит никакого злого умысла: люди просто предупреждают окружающих об опасности.