Россию ничем не напугаешь. История эпидемий
Разрастающаяся эпидемия коронавируса вызвала настоящую панику во всем мире. И только в России царит относительное спокойствие. Конечно, у каждого есть определенные опасения, но с ума никто не сходит. Психологи уже нашли этому объяснение – россияне за свою многовековую историю перетерпели и перестрадали так, что им любой недуг нипочем. А как бывало в давние времена? Неужели на Руси никто тревожился, когда опасность подкрадывалась к их жилищам? Нет, конечно. И паника была, и холерные, да чумные бунты вспыхивали. Но простые люди массовые эпидемии – сегодня они называются пандемиями - воспринимали как печальную неизбежность, с которой надо смириться. Как говорится, Бог дал, Бог взял. И, если пришла роковая пора, надо проститься с родными и готовиться к уходу в мир иной… Нашествие «черной смерти» Чума была частным бедствием на Руси. Одна из первых эпидемий разразилась в середине XIV века, едва страна освободилась от монгольского ига. Историки считают, что от чумы сгинул старший сын Ивана Калиты, князь московский и великий князь владимирский Симеон Гордый, похоронивший перед этим двух малолетних сыновей – Ивана и Семена. Известно, что «черная смерть» добралась до Пскова, миновав Литву и Польшу. Был ли чумной мор в Москве? Подтверждений этому в старинных летописях нет. Через три столетия, в 1654 году, при царе Алексее Михайловиче, чума снова напала на наше Отечество. На сей раз болезнь захватила Белокаменную. Недуг убивал богачей и простолюдинов в Туле, Нижнем Новгороде Смоленске, Казани, Астрахани и других городах. Главными средствами дезинфекции были огонь, вода и мороз. Дома окуривали дымом от сжигания можжевельника и полыни. Но все это создавало лишь иллюзию избавления от болезни. Погибло тьма народа - по некоторым данным до 300 тысяч человек В январе 1655-го эпидемия, бушевавшая почти год, почти полностью утихла. Однако оставшиеся очаги чумы спровоцировали новую, еще более губительную вспышку недуга… Эпидемия чумы еще не раз приходила в Россию. Вопрос встал так остро, что в 1897 году была создана «Комиссии о мерах предупреждения и борьбы с чумной заразой» под председательством принца Александра Ольденбургского. Этот документ заложил основы противочумной системы, которая эффективно действовала в Советском Союзе. «Чтобы не принесть случайно заразы» В начале XIX века на Россию обрушилось новое бедствие – холера. С 1823 года и до конца столетия эта болезнь восемь (!) раз приходила в страну. Одной из самых сильных эпидемий была случившаяся в 1830 году. Недуг на родину принесли служивые, возвратившиеся домой после войн с Турцией и Персией. Чтобы остановить распространение холеры власти ввели ограничение на передвижение. Однако простые люди увидел в этом злой умысел и взялись за дубины и топоры. Жертвами безумств становились полицейские и доктора. Болезнь, тем временем, распространялась, словно безмолвный и жестокий завоеватель. Зараза наступала от южных границ России, и поначалу москвичи не испытывали особой тревоги. «Станем ее выкуривать, выживать, спросимся врачей, будем слушать их советы», - полушутя-полусерьезно писал журнал «Московский телеграф». - «Самое же главное средство – смелый, бодрый, веселый дух, осторожность, не робость, предохранительность, не пугливость» Но очень скоро оптимизм москвичей иссяк. К осени 1830 года в город стали поступать вести о неумолимо надвигающейся угрозе. Закрылись учебные заведения, в том числе Московский университет, где в ту пору учился Михаил Лермонтов, общественные места, запрещались публичные увеселения. Многие заперлись в своих домах и сидели там, не высовывая носа. Историк и журналист Михаил Погодин писал: «К Аксаковым я езжу только под окошки. Все заперлись: Загоскин, Верстовский, как зайцы. Елагины все здоровы; не езжу к ним, чтобы не принесть случайно заразы». Современник тех событий, дипломат Александр Булгаков описывал симптомы недуга и способы его лечения: «Болезнь начинается головокружением, потом делается сильная рвота и понос, кровь обращается в воду, человек истлевает и умирает в короткое время…» Панацею он видел в скором кровопускании. Впрочем, практиковали иные методы. К примеру, народный целитель, мещанин Хлебников, вызванный из Смоленской губернии, пытался лечить холерных больных уксусом и сеном, распаренным в горшке. Бесстрашный император Не следует думать, что Москва безвольно застыла в лапах «собачьей смерти» - так в то время называли холеру. Генерал-губернатор Дмитрий Голицын призвал горожан на борьбу с эпидемией. Каждый день в его казенном доме на Тверской заседала специальная комиссия по борьбе с болезнью. По инициативе Голицына открывались больничные и карантинные бараки, бани, пункты питания. Принимались пожертвования деньгами, вещами и лекарствами. Среди попечителей были и известные люди, например, герой Отечественной войны 1812 года Денис Давыдов. Он принял на себя должность надзирателя над двадцатью участками в Московском уезде. Врачам помогали добровольцы-волонтеры. Генерал-губернатор распорядился выпускать специальное приложение к «Московским ведомостям» – ежедневную «Ведомость о состоянии города Москвы». Цель этого издания была обозначена следующим образом: «Для сообщения обывателям верных сведений о состоянии города, столь необходимых в настоящее время, и для пресечения ложных и неосновательных слухов, кои производят безвременный страх и уныние…» Император Николай I, не в силах оставаться в стороне, приехал в бывшую столицу. По этому поводу митрополит Филарет изрек при виде монарха: «Цари обыкновенно любят являться царями славы, чтобы окружить себя блеском торжественности, чтобы принимать почести. Ты являешься ныне среди нас, как царь подвигов… чтобы трудности препобеждать. Такое царское дело выше славы человеческой, поелику основано на добродетели христианской. Царь Небесный провидит сию жертву сердца твоего, и милосердно хранит тебя…» В зараженной опасной болезнью Москве Николай I, доказавший свою храбрость еще раньше, под пулями восставших на Сенатской площади в декабре 1825 года, не скрылся в убежище и на сей раз. «Государь сам наблюдал, как по его приказаниям устраивались больницы в разных частях города, - вспоминал сопровождавший царя граф Александр Бенкендорф. – Он отдавал повеления о снабжении Москвы жизненными потребностями, о денежных вспомоществованиях неимущим, об учреждении приютов для детей, у которых болезнь похитила родителей, беспрестанно показывался на улицах; посещал холерные палаты в …». Смерть ходила за Николаем I буквально по пятам: скончался служивший ему лакей, умерло несколько других его приближенных. Однажды и император сам почувствовал себя худо, сутки бился в лихорадке, однако врачам удалось его выходить... Холера и вдохновение В 1831 года эпидемия холеры докатилась до столицы Российской империи. Разлетелись слухи, что болезнь в Санкт-Петербурге распространяют… поляки, пробравшиеся в Белокаменную после восстания в своей стране. Над теми, кто попал под подозрение, разбушевавшиеся граждане устраивали самосуд. Под горячую руку попадали стражи порядка, и врачи, да и просто случайные прохожие. Досталось от холеры и Александру Пушкину. Однако в превосходной степени, на радость современникам и нам, потомкам! Он застрял в своем имении, не имея возможности сдвинуться с места, ибо Болдино окружали заставы. Запершись в доме, Александр Сергеевич обрел невероятное вдохновение. Три месяца вынужденного плена он без устали сочинял – листки, исписанные быстрым почерком, словно птицы вылетали из-под его пера. В Болдине Пушкин написал «Повести Белкина», «Маленькие трагедии», последние главы «Евгения Онегина» и почти три десятка (!) стихотворений. Жена нижегородского губернатора Бутурлина интересовалась: «Что же вы делали в деревне, Александр Сергеевич? Скучали?» Тот улыбнулся: «Некогда было, Анна Петровна. Я даже говорил проповеди». «Проповеди? – изумилась дама. «Да, в церкви, с амвона. – ответствовал, скрывая улыбку, Пушкин. - По случаю холеры. И холера послана вам, братцы, оттого, что вы оброка не платите, пьянствуете. А если вы будете продолжать так же, то вас будут сечь. Аминь!» На пороге беды В Советском Союзе чуму и холеру основательно приструнили. Вспышки болезней случались, однако за них тут же брались медики и воевали до полного искоренения смертоносных бацилл. Однако, случалось, что эпидемия могла вырваться на свободу. Так произошло морозной зимой 1939 года. Врачу Михаилу Россельсу, поднятому среди ночи двумя мрачными товарищами в форме НКВД, было поручено поставить диагноз коллеге, доктору Абраму Берлину, недавно приехавшему в столицу. Осмотрев пациента, он пришел к выводу, что у него крупозная пневномония. Но это была ошибка! В организме больного разрасталась легочная чума! Это был страшный недуг, не дававший о себе знать много десятилетий… Чума страшна не только силой, но и коварством, она прячется за симптомы других, не столь страшных заболеваний. Но потом, спустя пару дней, озверев, разрушает организм. Убив одного человека, чума тут же берется сокрушать других. Десятки, сотни, тысячи людей становятся ее жертвами. Если бы она, мерзкая тварь, вырвалась на волю, то устроила бы переполох в четырехмиллионной тогда Москве! Как мог заразиться врач Берлин? Очень просто. Он с коллегами из Института микробиологии и эпидемиологии – Виктором Туманским и Евгенией Коробковой – проводили опыты на самих себе. Чтобы испытать новую противочумную вакцину. Даже говорить об этом можно, лишь затаив дыхание. А каково было этим людям действовать, идти на такой риск?! Результат эксперимента оказался успешным. Но только для Туманского и Коробковой. Берлин же заразился! Но не знал этого и приехал в Москву, чтобы выступить с докладом перед коллегами. И тут он почувствовал себя плохо. Специалисты считают, что Берлин не выдержал положенного карантинного срока. В общем, проявил опасное легкомыслие… Врач, спасший Москву Берлина поместили в клинику 1-го Московского медицинского института у Петровских Ворот. Там его осмотрел дежурный врач Симон Горелик. И все понял: у больного не пневмония, а легочная чума! Честь и слава этому врачу! Ему было суждено спасти от эпидемии всю Москву! Вот несколько слов – вместо эпитафии. Он так и остался в тени истории, несмотря на свой гражданский подвиг. Горелик происходил из известной семьи, до революции учился в Сорбонне. И, возможно, из-за своего «буржуазного» происхождения ничего особенного не достиг. Дожив до 54-х лет, он был всего лишь скромным ассистентом кафедры терапии. Горелик не только поставил правильный диагноз, но и изолировал себя и коллегу. Оба были обречены, потому что, как их лечить, никто не знал. Горелик, проявивший величайшее мужество успокаивал своего друга по несчастью и даже пытался облегчить его страдания, напрочь забыв о себе… Московские чекисты тут же взялись за дело. Всех, кто имел дело с Берлиным, привезли в больницу на Соколиной Горе. Их было несколько десятков человек, в том числе, вся коллегия Наркомздрава. И еще - парикмахер, у которого брился пребывавший в отличном настроении Берлин Цирюльник и стал последней, третьей жертвой легочной чумы, которая уже готова была совершить прыжок на улицы Москвы. Остальным повезло – они избежали заразы. Спустя много лет, в 1952 году, коллег Берлина по опаснейшему эксперименту - Туманского и Коробкову наградили Сталинской премией. О Берлине никто не вспомнил. И - о Горелике, спасшем Москву от страшной эпидемии – тоже. «Ваше благородие, госпожа Холера» Последняя масштабная эпидемия случилась в Советском Союзе 50 лет назад, летом 1970 года. На территорию страны пришла холеры биотипа Эль-Тор. По основной версии, она была занесена на территорию Каспийского региона из Ирана, затем перешла на Черноморское побережье Кавказа, в Крым и на юг Украины. Первые заболевшие появились в середине июля 1970 года в Батуми. Потом холера дала о себе знать в Астраханской области, а также в Керчи и Одессе. О жертвах эпидемии не сообщалось, но похороны скрыть было невозможно. Траурные процессии появлялись все чаще, но о причинах смерти родственникам приказывали не распространяться. В СССР вообще предпочитали избегать плохих новостей и потому старались скрывать катастрофы, стихийные бедствия. Завесу молчания постарались набросить и на эпидемию холеры. Однако слухи остановить было невозможно. Для борьбы с эпидемией при министерстве здравоохранения СССР была создана Всесоюзная чрезвычайная противоэпидемическая комиссия (ВЧПК). На местах создавались оперативные штабы, усиленные специалистами из других городов. Создавались обсерваторы – пункты для изоляции тех, кто не имел явных признаков заболевания, но мог быть носителем холерного эмбриона В Одессе такими обсерваторами стали суда Черноморского пароходства, в том числе круизные теплоходы «Шота Руставели» и «Тарас Шевченко». Приезжих заперли на турбазах, в санаториях, домах отдыха. Они сидели в помещениях и изнывали от жары, поскольку пляжи были закрыты. Вообще-то эпидемия не повод для шуток, но беззаботные одесситы продолжали шутить. В народ ушла частушка на стихи Лени Заславского и музыку Булата Окуджавы: «Ваше благородие, госпожа Холера, / Судя по фамилии, вы жена Насера. / Двадцать граммов хлорки / В арабский коньяк - / Не нужна касторка / - Пронесет и так!». Эпидемия нашла отражение и в творчестве Владимир Высоцкого: Не покупают никакой еды – Все экономят вынужденно деньги: Холера косит стройные ряды, Но люди вновь смыкаются в шеренги. Приморский город закрыли от туристов, и он опустел. Повсюду воцарились чистота и порядок. Никто не паниковал. Цены на продукты на Привозе упали. А на вино – выросли, потому что оно, как говорили врачи, было профилактикой против холеры. До Москвы эпидемия не добралась. В столицу приходили лишь тревожные слухи, но люди воспринимали их спокойно. И правильно делали – к осени с эпидемией холеры было покончено.
