Князь Константин Острожский между Москвой и Литвой

Род Острожских вёл своё происхождение от Рюрика и Святого Владимира. Дед Ивана Васильевича (прадед мальчика) — Фёдор Данилович Острожский — на склоне лет стал монахом Печерского монастыря и после успения был канонизирован православной церковью под именем святого Феодосия. Так что семейство это пользовалось огромным уважением не только в Литве, но и в Московском княжестве. Отец у Константина умер рано: в 1465 году, когда ему было всего 5 лет. Старший брат Михаил, которому исполнилось к тому времени уже 15, младшего брата не обидел — наследство они разделили по-братски. Видимо, на это повлияла их мать — княжна Василиса Глинская, представительница рода, который вёл своё происхождение от темника Мамая. Мать мальчика тоже вскоре умерла, так что воспитывал его брат да отцовские бояре. Оба юноши взрослели в Вильне при дворе великого князя литовского и по совместительству польского короля Казимира IV Ягеллончика. Близость к правителю позволила им быстро выдвинуться. Время было суровое, основным предназначением литовского дворянства была война, так что Константин с «младых ногтей» стал отправляться с братом в многочисленные походы на отражение татарских набегов, которые происходили чуть ли не ежегодно. Позже летописи приписали ему 60 выигранных у татар сражений (что, правда, вызывает определённые вопросы у современных историков). Как бы там ни было, уже в 30-летнем возрасте Константин стал выполнять важные государственные поручения, а когда умер великий гетман (главнокомандующий литовских войск) Пётр Янович Белый, заместил его на этом посту в 1497 году. Рубеж XV и XVI веков — это время, когда Великие княжества Московское и Литовское вступили в нешуточную борьбу за дальнейшее главенство в регионе. После того как великий князь Иван III в 1478 году присоединил новгородские земли, а в 1480 году избавился, наконец, от Ордынского ига, началась экспансия на территории, которые литовцы привыкли считать своими. Литовцы тоже не оставались в долгу и пытались расширить свои владения на востоке и северо-востоке. Окажись они чуть удачливее, и история сложилась бы совсем иначе… В 1487 году началась так называемая Пограничная, или Странная, война. Так называемая, потому что как таковую войну никто не объявлял, но боевые действия велись и нешуточные. Произошло это по одной простой причине — ранее Новгород разрешал собирать дань с приграничных Ржева и Великих Лук, но, после того как он подчинился Москве, Иван III от подобной практики отказался, заявив, что эти города — его земля. Кроме того, под его руку вместе со своими вотчинами постепенно перешли русские князья — вяземские, воротынские, мезецкие, значительная часть верховских, можайские, боровские и медынские земли. Великие князья литовские, которые по совместительству являлись польскими королями, в попытке объединения принадлежавших им земель старались окатоличить своих вассалов, и те «голосовали» ногами, уходя под руку к своему московскому родственнику (подавляющее их большинство было рюриковичами) вместе с землями, людьми и войсками. Необъявленная война закончилась в феврале 1494 года миром, который не устраивал обе стороны: литовцы хотели вернуть потерянное, московский князь мечтал о захвате Смоленска и Киева. Уже в 1500 году началась новая война, причиной которой стал очередной переход группы князей, вместе с которыми московскими становились Новгород-Северский, Рыльск, Радогощ, Стародуб, Гомель, Чернигов, Карачев и Хотимль. Великое княжество Литовское теряло около 12% территорий. Нет, в договоре 1494 было прописано, что теперь князья, если уходят от Великого князя литовского, то только без земель. Но как же могли отказаться рюриковичи от своих вотчин, которые они получили от дедов-прадедов, а Иван III от такого «богатства», которое само шло к нему в руки? В ответ на обвинения Александра II Ягеллончика (сына упокоившегося Казимира) в нарушениях договора великий князь всея Руси сам обвинил его в том, что он пытается насильно окатоличить его (Ивана) дочку, на которой он в своё время удачно женил Александра, и, не дожидаясь выступления литовских войск, собрал свои войска и двинулся на запад. Князю Константину Острожскому пришлось спешно собирать войска. Огромным недостатком литовских князей и шляхты было то, что они отличались низкой дисциплиной и часто не являлись со своими войсками на призыв великого князя и его гетмана. Русский великий князь за такое неповиновение лишал поместий, иногда даже вотчин. Наиболее сильно провинившихся помещиков могли даже выпороть и охолопить, так что там с дисциплиной всё было намного лучше. На Руси после распределения между дворянами обширных земель-поместий разгромленных Тверского княжества и Новгородского государства полным ходом шло создание нового типа войска — поместной конницы, вооружавшейся на татарский лад, от чего мобилизационная способность войск московского великого князя стремительно росла. Ко времени описываемых событий она была ниже литовской, но близилось время, когда должна была значительно превысить. Константин Иванович привёл собранные им войска в Смоленск, где к нему присоединилась местная городская рать. Русские войска действовали четырьмя основными группами, одна из которых — боярина Юрия Захарьевича Захарьева-Кошкина — захватила расположенный всего в 80 километрах восточнее Дорогобуж. Вот этот-то второстепенный русский отряд и решил князь Острожский разгромить первым. Не тут-то было. Русские за время предыдущей войны много в чём поднаторели: как только литовские намерения стали понятны, на помощь Кошкину вышла набранная в Тверской земле резервная армия. Привёл её прославленный русский полководец, с которым Острожскому ещё предстояло не раз встретиться на поле боя, — Даниил Щеня, род которого, кстати, также происходил из Литвы. Он и возглавил объединившиеся в Дорогобуже войска. Кстати, тут у русских воевод произошёл местнический спор. Даниил Щеня по всем понятиям был младше в статусе, чем воевода передовой армии Захарьев-Кошкин, который возмутился: «Нешто мне Щеняту стеречь?» И тут спасло только то, что непосредственной войной управлял не кто-нибудь, а лично великий князь Иван III. Он прислал возмутившемуся боярину гневную отповедь: «…ты не Щеняту сторожишь, а моё дело ты сторожишь». Русские и литовские силы сошлись в сражении на реке Ведроше 14 июля 1500 года. Определить объективно, сколько с обеих сторон участвовало в сражении войск, не представляется возможным: русские разрядные книги и литовские списки до нашего времени не сохранились. Что же касается летописей, то с началом русско-литовских конфликтов литовские записи фактически можно воспринимать как пропаганду. Численность литовских войск в них неуклонно занижается, а русских — завышается, чтобы подчеркнуть героизм отечественных воинов. По потерям тенденция обратная — свои занижаются, а вот «московитов» литовцы косят десятками тысяч («Чего их, басурман, жалеть!»). Автор придерживается оценки тех историков, которые полагают, что на Ведроше сошлись приблизительно равные по силам воинские контингенты численностью по 7-8 тысяч конных ратников с каждой из сторон. Щеня решил постараться полностью уничтожить литовские войска, и Острожский попал в расставленную им ловушку. Сначала литовцы разгромили передовую сторожу, и, преследуя её, выскочили к реке. Русские отошли от Ведроши, давая им возможность переправиться, а потом ещё и заманили в глубь территории, используя чисто татарскую тактику — постоянно обстреливая из луков. Когда же литовцы удалились от реки, в тыл и фланг им ударил засадный полк. Разгром был полным. Русские летописи говорят о 5000 убитых литовских ратниках и 500 попавших в плен, среди которых оказался и Константин Иванович. В 1504 году война закончилась, а через год умер Иван III, которого сменил сын Василий III. Годы плена Острожский проводил в далекой северной Вологде. Тамошнее духовенство выделило Константина Ивановича из общего числа знатных пленников: о его святом православном прадедушке на Руси хорошо знали. Митрополит Симон лично походатайствовал перед новым господарем всея Руси, чтобы тот принял на службу бывшего литовского гетмана. Такой поворот сулил немалые политические дивиденды, и с 1506 года князь Острожский оказался на русской службе… да только вот служил он недолго. Уже в следующем году под благовидным предлогом осмотра вверенных ему войск Острожский приблизился к русско-литовской границе и в сентябре лесами сбежал в Великое княжество Литовское. После такого попадать в плен к русским войскам ему стало категорически нежелательно. А шансы попасть в плен имелись — как раз разразилась новая война. В кампанию 1508 года Константин Иванович вместе со своим войском захватил у русских Торопец и Дорогобуж и опустошил русские приграничные области, да только вскоре Щеня снова вернул эти города. До генерального сражения не дошло, и в октябре того же года был заключен мир. Но отдыхать князю не пришлось, потому что в очередные набеги на южные границы Великого княжества отправились новые силы союзных в то время Москве крымских татар. «За заслуги перед отечеством» великий князь Сигизмунд I издал универсал о назначении Острожского паном виленским, что для того имело большое значение: он становился полноправным литовским вельможей. Не успели справиться литовцы с татарами, как их великому гетману пришлось опять собирать войска для боёв с русскими полками — началась очередная русско-литовская война 1512-1522 годов, которую часто ещё называют Войной за Смоленск. Первые два года русская армия осаждала этот город, но взять не смогла. В 1514 году это ей наконец удалось. Руководил осадой Михаил Глинский — родственник Острожского по материнской линии, а всеми русскими войсками — всё тот же старый знакомый князя Даниил Щеня. Глинский считал, что Василий III назначит его в Смоленск наместником, и когда не дождался этого, перекинулся на литовскую сторону и сообщил Острожскому данные о численности русских войск. Сбежать он к нему, правда, не успел, его вычислили, поймали при попытке к бегству и перебили вместе со всем окружением и близкими дворянами. После смоленского успеха города сдавались Василию III один за другим. Держалась пока только Орша, в которой оборонялся наёмный отряд Якоба Шпергальда, 2000 пехоты. Следует заметить, что в литовской армии чешские, немецкие и польские наёмники играли огромную роль и составляли значительную её часть. Русское войско разделилось на небольшие отряды и стало грабить приграничные литовские территории, а Сигизмунд I тем временем неспешно собирал литовские и польские войска. Так как боевые действия велись на территории Литвы, польский сейм запретил ему мобилизацию собственно польских сил: он мог набирать только добровольцев и наёмников. На смотре на Борисовских полях под началом польского надворного коронного гетмана Януша Сверчовского собралось около 9000 наёмников и добровольцев. Здесь была тяжёлая европейская пехота нового образца, тяжёлая польская кавалерия и гусары из Сербии и Валахии: ничего подобного у русской армии не было. Сколько литовских войск пришло под руку князя Острожского, точно неизвестно, но скорее всего где-то столько-же. Что касается русских войск, то рассылаемые польско-литовским двором после сражения в соседние европейские государства пропагандистские реляции указывали, что против 80 тысяч московитов сражалось 30 тысяч литовцев. Эти клише начиная с 90-х белорусские и украинские националисты радостно ретранслируют, совершенно не обращая внимания, что мобилизационные возможности Великого княжества Московского в то время даже до 40 тысяч скорее всего не дотягивали. Наиболее вероятно у русских под Оршей собралось не более 12-15 тысяч ратников, и Сигизмунд I об этом отлично знал из сообщений Глинского, почему и оставил при себе в Борисове 4-5-тысячный корпус литовских радных панов. Во второй половине августа объединённое польско-литовское войско двинулось к Орше и 27 августа сбило русские передовые отряды с их позиций на реке Бобр. Русские отряды отошли на левый берег Днепра и расположились между Оршей и Дубровно, на реке Крапивне. Лёгкие литовские всадники гарцевали вдоль Днепра перед русской сторожей, отвлекая её внимание, в то время как севернее наводились мосты. В ночь на 8 сентября переправилась тяжёлая конница и прикрыла наведение мостов для пехоты и артиллерии. Началась битва. Русскими войсками командовал воевода Иван Челядин, у которого сложился местнический спор с его подчинённым Михаилом Булгаковым-Голицей. Тот вопреки всем приказаниям самовольно атаковал левый фланг противника. Сначала его войскам сопутствовал успех, но затем во фланг его конников атаковала тяжёлая польская кавалерия. В атаку её повёл лично глава польской части войска Януш Сверчовский. Русские ратники не выдержали этого удара и откатились. У Челядина чувство обиды заслонило чувство самосохранения, и он не помог своему левому флангу — русское войско оказалось обречено. Вместо того чтобы спасти свой левый фланг, русский главнокомандующий двинул свои основные силы на центр, где стояла ощетинившаяся копьями наёмная пехота, и правый, против литовских войск. Острожский, памятуя о поражении на Ведроше, заманил вражеские войска под залп своей артиллерии, который послужил сигналом к общему наступлению. Теперь Булгаков-Голица не помог своими войсками Челядину. Острожский перенёс огонь артиллерии в глубь русского строя, а польская латная конница повторила свою атаку, только теперь на главные русские силы… они не выдержали и побежали. Началось преследование и избиение. Константин Иванович полностью посчитался с Великим Московским княжеством за разгромное поражение на Ведроше и годы плена. В своих пропагандистских реляциях поляки и литвины потом рассказывали сначала «сказки» о 30 тысячах убитых московитов. Уже через месяц их стало 40 тысяч. Эти россказни сегодня с упоением ретранслируют белорусские, украинские, польские и литовские националисты, которые даже не задумываются, что этим тысячам на той местности даже встать было негде. Сколько было убитых и пленных в русском войске, доподлинно неизвестно, но нужно учитывать, что войско это было исключительно конным и в основном легкоконным, а потому после битвы тут же рассеялось. Поражение, конечно, было тяжёлым, о чём говорит хотя бы то, что из 11 больших русских воевод 2 погибли, а 6 попало в плен, в том числе и не поделившие власть Иван Челядин и Михаил Булгаков-Голица (первый умер в плену, второго освободили только в 1551 году). Польские и литовские источники называют поимённо 611 знатных пленников, русские — 370. Сколько погибло и было пленено незнатных — неизвестно. Проиграв тактически в сражении под Оршей, Василий III выиграл войну, удержав за собой Смоленск. Князь Острожский подошёл к городу с 6-тысячным войском, получив известие, что горожане вроде бы готовы сдаться, но русские воеводы вовремя раскрыли заговор, и этот манёвр оказался напрасным. Тем не менее за Оршанскую победу 3 декабря Сигизмунд I почтил Константина Ивановича небывалой наградой — торжественным триумфом. В дальнейшем война продлилась ещё 8 лет, но вернуть Смоленск, и то ненадолго, Великое княжество Литовское смогло только во время Смутного времени. Тем временем опять оживились крымские татары, и Константину Ивановичу пришлось всю войну разрываться между боевыми действиями на два фронта. Чаще всего он наносил противникам поражения, но иногда и сам оказывался битым — так, 2 августа 1519 года в сражении под Сокалем против татар он потерял 1200 польских и литовских всадников, отличившейся под Оршей воинской элиты, среди которой было много знатных польских панов. Тем временем помимо Москвы и Орды против Сигизмунда I выступил ещё и Ливонский орден, и он понял, что войну надо заканчивать. Несмотря на её неудачный финал, 25 марта 1522 года он назначил Константина Острожского воеводой Виленским. Пребывая в этой должности, Константин Иванович отразил набег Перекопской орды. В битве под Ольшаницей 5 февраля 1527 года он практически полностью уничтожил татар, освободив до 40 тысяч угоняемых в рабство пленников. Михалон Литвин в трактате «О нравах татар, литовцев и москвитян» написал: «5-го февраля 1527 года, на полях у речки Ольшаницы вблизи Черкас, мы перебили 25 000 перекопских татар, хотя войско наше состояло только из 3 500 человек». После этой славной победы почти 70 летний полководец отошёл от военных дел. Он продолжал заниматься общественной деятельностью, неизменно поддерживая православные храмы и монастыри. Окончил он свой земной путь 11 сентября 1530 года в Турове, но был похоронен в Киеве в Успенском соборе Киево-Печерской лавры. Его сын Константин Константинович в 1579 году воздвиг над его могилой роскошное надгробие, которое было уничтожено взрывом 3 ноября 1941 года вместе со всем собором. Но людскую память не уничтожить тротилом или аммоналом.