Язык дешевле танка по цене, но куда более сильное оружие по последствиям

Во-первых, дорогие читатели, позвольте поздравить вас с праздником – Международным днём родного языка (International Mother Language Day)! Смею предположить, что родным языком для вас является наш прекрасный «великий и могучий», впрочем, даже если вы иностранец, выучивший «русский только за то…», всё равно примите мои самые искренние поздравления. Международный день родного языка был провозглашён Генеральной конференцией ЮНЕСКО 17 ноября 1999 года, отмечается с 2000 года ежегодно 21 февраля с целью содействия языковому и культурному разнообразию и многоязычию. Дата 21 февраля была выбрана в знак памяти событий, произошедших в Дакке в этот день в 1952 году, когда от пуль полицейских погибли студенты, вышедшие на демонстрацию в защиту своего родного языка бенгали, который они требовали признать одним из государственных языков страны. По оценкам ЮНЕСКО, половина из примерно 6 тысяч языков мира могут в ближайшее время потерять последних носителей. Каждые две недели в мире исчезает один язык, унося с собой целое культурное и интеллектуальное наследие. Раньше языки, как правило, исчезали в результате катастроф, сегодня ситуация переменилась. Сегодня языки умирают под давлением других языков, более распространённых. В многоязычной стране часто складывается ситуация, что за основу берётся язык основного населения. Примерно полторы тысячи вымирающих языков хорошо изучены, в ближайший век будут изучены ещё несколько сотен. Однажды я наткнулась на информацию, которая меня ошарашила. Стоимость детального исследования одного языка в сотни раз меньше стоимости одного современного танка. И сейчас я приглашаю вас перенестись в воюющий город Донецк в кабинет заведующего кафедрой русского языка Донецкого национального университета профессора Вячеслава Теркулова, чтобы получить ответ на вопрос о том, что же такое «донецкий язык» и почему его стоит изучать. Донецкий региолект Сразу скажу, что «донецкий язык» — название, конечно, шуточное, просто профессор Теркулов так устал за последние годы (проект начал своё существование в 2017 году) от нападок со стороны непрофессиональных журналистов, что стал уже сам над собою подшучивать, называя себя «тем самым создателем донецкого языка». Почему же так странно и неадекватно реагируют на слова профессора о донецком региолекте журналисты? Причём с обеих сторон баррикад. «Понимаете, журналисты по природе свой везде одинаковы, — отвечает на мой вопрос Теркулов, — для них важнее всего, чтобы материалы именно их издания вызывали резонанс. Поэтому они и идут на всяческие передёргивания!» За два года существования проекта, промежуточным итогом которого стало издание монографии, команда из восьми человек потратила крайне мало денег. Не то, что в сотни раз меньше стоимости танка, а в тысячи раз. «Над проектом, который я задумал ещё в 2009 году, но реально начал осуществлять лишь с 2017 года, — говорит Теркулов, — работали два аспиранта, докторант, студент и четыре преподавателя. Это в штате проекта. И ещё 10 студентов, плюс 5 волонтёров. Основная сумма, конечно, это издание самой книги, ещё были какие-то незначительные призы для конкурсов, но это всё мелочи!» Конечно, то исследование, которое в прошлом году на суд широкой общественности представили Теркулов и его команда, поражает своим размахом и скрупулёзностью. Но на то нам и дана филология, что она про любовь, а не про финансовую составляющую. Откуда же она в нас, эта странная всепоглощающая любовь к языку? К сокровищам русского языка, к самородкам, которые исследователи находят в региолектах? «Любовь к своему языку — это абсолютно нормально, — делится со мною Теркулов, — мы живём в пространстве, в котором язык осознаётся пусть подспудно, но всё же как некая реальность. Мы уже почти не различаем того, где реальное событие, а где его текстовая интерпретация. Более того, для нас важнее именно интерпретация. И этому нас научила русская литература. Мы живём больше в нашем языке. А как можно не любить нашу жизнь?» Город между Отправной точкой для Теркулова стал момент, когда он окончательно понял, что никто не просто не изучает донецкую речь, а и не планирует её изучать. Это казалось профессору неправильным. «Вы не поверите, но большая часть работ о Донецке была посвящена украинскому языку, — поделился со мною Теркулов, — русского языка как будто не было вовсе. У нас не было ничего русского на официальном филологическом уровне. Не было журнала, посвящённого проблемам русистики, совета по защитам диссертаций по русскому языку, только одна книжка об особенностях русской речи была — книга Рихтера». Долгое время дончанам навязывали мысль о том, что везде диалекты и региолекты, а наш русский — неправильный, искажённый украинским языком, суржик и т.д. «Суржик — это в Киеве и в Полтаве, — говорит Теркулов, — это украинская речь, разбавленная русской лексикой. Да, у нас есть следы влияния украинского языка, но они обрусевшие, подогнанные под систему русского языка. Большинство диалектов возникают в результате смешения наречий и языков. Как возник московский региолект? Смешивались речения «понаехавших». Если наша речь — безграмотная, то и любую речь, отличающуюся от литературного языка нужно считать безграмотной. Но этого никто не делает! Везде люди как люди, а мы просто плохо учились — так получается? Мы впервые трактуем донецкую речь как региональную разновидность русского языка». Что вытворяют журналисты Прошёл ровно год с того момента, как профессором и его командой была выпущена монография, посвящённая донецкому региолекту. Это был сложный год, Теркулову пришлось за это время стать тем ещё словесным фехтовальщиком, чтобы иметь возможность своевременно отражать нападки представителей одной из самых древних профессий. «И снова появились статьи, в которых мне приписывают изучение донецкого языка, в частности статья «От донецкого языка до языка войны», — сетует Теркулов, — сначала о журналистах. Название статьи в этом издании — произвол редактора. Вот что написала мне журналистка, которая брала интервью: «Простите, но я так и написала: региолект. А саму статью озаглавила «От словаря аббревиации до словаря войны». Я так понял, новое название — плод редакционной обработки… Если прочитать статью, нельзя обнаружить никакого упоминания этого самого мифического донецкого языка. Там речь идёт только об ассоциативном словаре дончанина, который мы делаем совместно с Институтом языкознания РАН. Это просто перечень словесных реакций на определённые слова. Эта работа проходит по матрицам, разработанным ведущими психолингвистами России. Эти реакции показывают потаённые механизмы восприятия реальности нашими земляками. Ну, например, на стимул «отец» кто-то реагирует словом «родной», кто-то «отчим», кто-то «командир» и т.д.» На основе анализа этих реакций определяется ментальный фон региона, который можно использовать при формировании моделей политического, социального воздействия. Что касается словаря языка войны, который Теркулов и его команда делают совместно с Южным центром РАН, это всего лишь перечень слов, вошедших в лексикон дончанина в период войны на Донбассе, с толкованиями их значений. Сейчас это нужно для того, чтобы определить основные когнитивные зоны восприятия войны. В дальнейшем психологи на основе нашего словаря смогут определить особенности восприятия войны нашими согражданами не в целом, а в деталях. О Толковом словаре аббревиатур (самая главная работа команды Теркулова), в котором по новым принципам, разработанным студентами, описываются те слова (около 70 тысяч слов), которые в большинстве своем не имели словарных толкований. «Во всех своих статьях и выступлениях я неоднократно подчёркивал, что региолект — это не язык, это регионально маркированная речь горожан, и это устоявшийся и широко распространённый термин, — снова и снова вынужден повторять Теркулов, — есть работы по белгородскому региолекту, по омскому региолекту, по московскому региолекту и т.д. Более того, наша трактовка региолекта (принятая в донецкой школе лингворегионалистики и во многих других школах, которые идут за нами) определяет его как последнюю стадию стирания различий между речью разных регионов — региолект возникает тогда, когда на местную речь оказывает сильное влияние распространяемый через школьную практику и телевидение литературный язык. Региолект — это осколки местного речевого разнообразия в пределах одного языка. Если у диалекта (неунифицированной региональной речи) ещё есть возможность переродиться в язык, то у региолекта даже шанса для этого нет. Теркулова очень расстраивает тот факт, что журналисты вводят читателей в заблуждение в угоду хайпу. «Да, самое весёлое, что не у всех вызывает радость, это донецкий «язык», — говорит профессор, — мне его приписывают всеми силами, хотя я четыре тысячи раз говорил о том, что мы изучаем региолект — городское донецкое просторечие. И это важно, потому что это определяет нашу речь не как речь безграмотного быдла, а как такое же по природе своей региональное просторечие, как в Москве, Петербурге, Белгороде, Тамбове и т.д. Это нормальное явление — описание речи города. Только вот речь города Донецка почему-то всегда считалась какой-то ерундой никому не нужной и по природе ущербной. Нет ущербной речи! Она везде закономерна и отражает только местную специфику, местный менталитет, местную историю и культуру в пределах большой инвариантной национальной культуры». Во всём мире исследования Теркулова и его команды единомышленников поддерживают и считают интересными. И только местное сообщество, вероятно, ведомое навязанным украинскими пропагандистами идеей нашей мнимой и очень нужной им ущербности, считает свою речь проявлением безграмотности. Нет! У нас давняя история, давние традиции, которые формировались по абсолютно закономерным моделям развития русского (подчёркиваю, именно русского) языка в регионах.