Предвоенный май 1939 года. Военное и политическое положение в Европе

Конфликту, начавшемуся в степях Монголии, предшествовали многочисленные инциденты на границе СССР и Маньчжоу-го. Было совершенно не ясно, чем закончится любая из перестрелок на границе, но было ясно — на реке Халхин-гол происходит нечто экстраординарное. Никто не мог бы сказать, что это — рядовая пограничная провокация или преддверие большой войны. Ничего точного не было и в Европе. С одной стороны, 4 мая французский правый социалист Марсель Деа выступил со статьей «Умереть за Данциг?», которая стала программной для настроения очень многих французов — рядовых граждан и высокопоставленных политиков. Он заявлял: «Сражаться с нашим польскими друзьями, чтобы защитить наши территории, наше благосостояние, наши свободы, — это перспектива, которую есть возможность мудро рассмотреть, если она поспособствует установлению мира. Но умереть за Данциг, нет!». Этот призыв Деа становился все более популярным во Франции. Он полностью соответствовал лозунгам местных «мюнхенцев», которые по-прежнему боролись за свои идеи и поддерживали Деа. 20 мая, беседуя с германским послом во Франции, министр иностранных дел Бонне отметил, что французский крестьянин или рабочий вовсе не намерены воевать за Данциг. Для министра это было очевидно. С другой стороны, 23 мая на совещании у Гитлера с участием руководство вермахта, люфтваффе и флота было ясно высказана необходимость расширения жизненного пространства германской нации. Период её бескровного объединения закончился и дальнейшее развитие было признано возможным только при условии военного решения проблемы. Имелась в виду проблема Данцига. Военное решение польской проблемы признавалось неизбежным. Основное условие успеха было названо следующее условие: «Конфликт с Польшей, начинающийся с нападения на Польшу, будет иметь успех только в том случае, если запад останется вне игры. Если это невозможно, то лучше напасть на западные державы и при этом также покончить Польшу». В любом случае, для будущего Германии признавался необходимым конфликт на западе. Он и должен был стать решающим: «Война с Англией и Францией будет войной не на жизнь, а на смерть». Потенциальные жертвы гитлеровской агрессии тем временем продолжали вести дипломатические игры. Впрочем, в эти дни могло показаться, что наконец намечаются перемены. Начало казалось обнадеживавшим. 24 мая 1939 года Великобритания согласилась с советскими предложениями. В тот же день полпред в Париже сообщил о том, что французский Генеральный штаб выступает за соглашение с СССР, его начальник генерал Гамелен был уверен, что без помощи Москвы не удастся обеспечить оборону Румынии. Состояние ее армии он оценивал как плачевное. С другой стороны, польская разведка по своим каналам получила информацию о том, что Германия блефует, а состояние её экономики и Вооруженных сил исключает возможность начала военных действий до 1942−1943 гг. Это было еще одним фактором, который подталкивал Варшаву к непримиримой позиции по Данцигу. 25 мая полпред СССР в Польше Н.И. Шаронов сообщил о своей встрече с главой МИД Польши полковником Беком. Тот «…заявил, что польское правительство твердо решило не следовать политике «мир любой ценой» и на уступки за определенную линию не пойдет. Польша не является агрессором, говорит он, воевать не хотела бы, но потерять независимость она не хочет и может пойти только на почетное соглашение, ожидая, кроме всего, что она встретит сочувствие и поддержку других стран. Я ответил, что, чтобы помогать, надо быть готовым к помощи и если Польша сегодня скажет «помогите немедленно», то мы можем, не имея заранее договоренности, быть неготовыми помочь. Просил меня, в случае необходимости, по вопросам польской политики, шагах польской дипломатии и т. д. обращаться лично к нему». 27 мая послы Великобритании и Франции представили в Москве очередной проект соглашения о взаимной помощи. Этот план был уже известен Советскому правительству. Накануне Боннэ вручил его Потемкину и тот переслал его в НКИД. Англия, Франция (Ст.1) и СССР (Ст.2) должны были прийти на помощь друг другу в случае агрессии против них или против другого европейского государства, связанного с ними договором о помощи. Особенно активен был Суриц, и без того крайне подозрительно относившийся к политике Франции после Мюнхена. Действия французских политиков в отношении действий Италии и Германии в Абиссинии, Испании, Австрии и Чехословакии, он считал верхом безответственности и глупости. Сомнения у него вызвало содержание статей четвертой и пятой проекта договора. Их редакция, по его мнению, крайне сужала действенность возможного соглашения Более того, статьи 1 и 2 не были конкретными, а статьи 4 и 5 находились в частичном смысловом противоречии с первыми двумя. Они звучали следующим образом: «Ст.4. В случае если произойдут обстоятельства, угрожающие необходимостью применить их обязательства и взаимопомощь, три государства приступят немедленно к консультации для того, чтобы изучить обстановку. Методы и объем такой консультации послужат немедленно объектом последующей дискуссии между тремя государствами. Ст.5. Договорено, что поддержка и помощь, представленные в вышеуказанных случаях, не должны нанести ущерба правам и позиции других держав». Боннэ согласился с мнением Потемкина, но отметил, что в случае со статьей 4 это было сделано по требованию Лондона, так как англичане «…хотят провести различие между «фактом» агрессии и «угрозой» агрессии. В первом случае вступают в действие статьи первая и вторая соглашения. Для второго случая, когда налицо лишь угроза агрессии, и предусмотрена статья третья о консультации». Статья 5 вводилась для «успокоения Польши и Румынии», что в общем, мало что меняло в отношении СССР. 27 мая, при приеме проекта соглашения от представителей Англии и Франции, выслушав их заявления о тщательной проработанности документа, глава Совнаркома и НКИД Молотов «…начал с заявления, что, ознакомившись с англо-французским проектом, он вынес отрицательное заключение об этом документе. Англо-французский проект не только не содержит плана организации эффективной взаимопомощи СССР, Англии и Франции против агрессии в Европе, но даже не свидетельствует о серьезной заинтересованности английского и французского правительства в заключении соответствующего пакта с СССР. Англо-французские предложения наводят на мысль, что правительства Англии и Франции не столько интересуются самим пактом, сколько разговорами о нем. Возможно, что эти разговоры и нужны Англии и Франции для каких-то целей. Советскому правительству эти цели неизвестны. Оно заинтересовано не в разговорах о пакте, а в организации действенной взаимопомощи СССР, Англии и Франции против агрессии в Европе. Участвовать только в разговорах о пакте, целей которых СССР не знает, Советское правительство не намерено. Такие разговоры английское и французское правительства могут вести и с более подходящими, чем СССР, партнерами. Может быть, оба правительства, уже заключившие пакты о взаимопомощи между собой, с Польшей и Турцией, считают, что для них этого достаточно. Поэтому, возможно, они и не заинтересованы в заключении эффективного пакта с Советским Союзом. К такому заключению приводит англо-французский проект, не содержащий предложений о заключении действенного пакта о взаимопомощи между СССР, Англией и Францией и сводящий данный вопрос исключительно к разговорам о пакте» . Итак, с самого начала позиция Москвы была предельно ясна. Британский посол Вилльям Сидс и французский поверенный в делах Жан Пайяр заверили Молотова, что речь идет о недоразумении и только оно могло вызвать подобного рода оценку проекта, в то время как этот документ представляет собой свидетельство решительного поворота их правительств в сторону сотрудничества с СССР. Сидс высказал надежду на то, что Советское правительство не будет задерживать «своего окончательного решения относительно англо-французского проекта». Вновь активизировалась Германия. Еще 17 апреля 1939 г. советский полпред в Германии А.Ф. Мерекалов поставил вопрос о выполнении на заводах «Шкода» заказов, сделанных ранее Советским правительством. Его собеседник — статс-секретарь МИД фон Вайцзекер — намекнул на заинтересованность в улучшении экономических отношений, несмотря на идеологические разногласия между странами. Этот разговор имел продолжение. 18 апреля полпредство представило в МИД Германии вербальную ноту и меморандум по вопросу заказов. Объем заказов равнялся 2,375 млн. долларов, из которых было заплачено 680 тыс. Заводы должны были поставить по одной 305-мм гаубице, 210-мм. пушке и два 76-мм. зенитного орудия, снаряды к ним, один прибор управления огнем, всю техническую документацию на эту продукцию, а также комплекты режущего и измерительного инструмента для производства. Выдача готовой продукции и допуск советских приемщиков на заводы были запрещены распоряжением представителя Верховного Главнокомандования вермахта на заводах «Шкода» генерал-лейтенанта Франца Баркгаузена. 30 мая Вайцзеккер встретился с Астаховым в Берлине и вновь подтвердил готовность его правительство решить в благоприятном направлении и вопрос о преобразовании советского торгпредства в Праге, и вопрос о судьбе заказов на заводах «Шкода». Дипломаты вновь вернулись к вопросу о визите в СССР Шнурре, который не был отменен. В неофициальной части беседы германский статс-секретарь недвумсленно намекнул не только на возможность, но и на желательность улучшения советско-германских отношений. Это не означает идеологического примирения нацистов с коммунистами, и они не ждут ничего подобного от них. Но это не исключает торговых и иных отношений. Вайцзекер особо отметил, что Берлин готов и к тому, чтобы СССР займет враждебную к Германии позицию. Публичный ответ на англо-французские предложения последовал довольно скоро. 31 мая, выступая на 3-й сессии Верховного Совета СССР, Молотов подверг критике политику соглашательства с агрессором: «А к каким результатам эта политика привела? Остановило ли агрессию мюнхенское соглашение? Нисколько. Напротив, Германия не ограничилась полученными в Мюнхене уступками, то есть, получением Судетских районов, населенных немцами. Германия пошла дальше, просто-напросто ликвидировав одно из больших славянских государств — Чехо-Словакию. От сентября 1938 года, когда состоялось мюнхенское совещание, прошло немного времени, а в марте 1939 года Германия уже покончила с существованием Чехо-Словакии. Германии удалось это провести без противодействия с чьей-либо стороны, так гладко, что возникает вопрос, а в чем, собственно, заключалась действительная цель совещания в Мюнхене?» Опасность войны только увеличилась, а изменения в политике Англии и Франции вызывают сомнения: «Не случится ли так, что стремление этих стран к ограничению агрессии в одних районах, не будет служить препятствием к развязыванию агрессии в других районах?» Советская дипломатия, по словам нового главы НКИД Молотова, должна была помнить слова Сталина: «Соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками». Посыл был ясен и понятен. Новые тенденции в политике Парижа и Лондона требовалось подтвердить действиями. Хотя бы на дипломатическом уровне. Тем временем правительство Чемберлена отнюдь не собиралось ничего предпринимать. Премьер и его окружение по-прежнему не считали СССР равноценным партнером и не верили в способность РККА вести наступательные действия. В своей речи Молотов также заявил о том, что правительство приняло предложение Англии и Франции вступить в переговоры, но при условии заключении пакта, «имеющего исключительно оборонительный характер; гарантирование со стороны Англии, Франции и СССР государств центральной и восточной Европы, включая в их число все без исключения пограничные с СССР европейские страны от нападения агрессоров; заключение конкретного соглашения между Англией, Францией и СССР о формах и размерах немедленной и эффективной помощи, оказываемой друг другу и гарантированным государствам в случае нападения агрессора. Таково наше мнение, которое мы никому не навязываем, но за которое мы стоим. Мы не требуем принятия нашей точки зрения и никого не просим об этом. Мы считаем, однако, что эта точка зрения действительно отвечает интересам безопасности миролюбивых государств». Еще в 1937 году французский военный атташе в СССР полковник Огюст-Антуан Паллас предупреждал Париж — растущая изоляция Советского Союза объективно подталкивает Москву к сближению с Германией. Ответа из Франции он не дождался, Как и советское правительство вплоть до 1939 года. Молотов ясно дал понять, что существующее положение, когда Англия, Франция и Польша гарантировали себя пактами взаимопомощи, отказываясь дать такие же гарантии на случай агрессии против СССР, но при этом желают получить помощь при нападении на них, Москву не устраивает. Странно было бы, если бы было наоборот. Странно было бы, если бы в Москве вдруг решили поверить в надежность Варшавы. По словам британского дипломата, польская дипломатия всегда поддерживала в Женеве Муссолини и Гитлера, а Бек последовательно выступал против предложений, направленных на обуздание агрессии. Теперь он не хотел договариваться с Москвой, а для наших партнеров по переговорам странным было само предложение трехстороннего союза. Лондон, по меткому замечанию британского историка внешней политики, отказался от него «с ужасом». В речи главы правительства и НКИД не были обойдены вниманием и советско-японские отношения. Позиция Москвы была изложена предельно ясно: «Кажется, уже давно пора понять, кому следует, что советское правительство не будет терпеть никаких провокаций со стороны японо-манчжурских воинских частей на своих границах. Сейчас надо об этом напомнить и в отношении границ Монгольской Народной Республики. По существующему между СССР и Монгольской Народной Республикой договору о взаимопомощи, мы считаем своей обязанностью оказывать Монгольской Народной Республике должную помощь в охране её границ. Мы серьезно относимся к таким вещам, как договор взаимопомощи, который подписан Советским правительством. Я должен предупредить, что границу Монгольской Народной Республики, в силу заключенного между нами договора, мы будем защищать также решительно, как и свою собственную границу. Пора понять, что обвинения в агрессии против Японии, выставленные Японией против правительства Монгольской Народной Республики, смешны и вздорны. Пора понять, что всякому терпению есть предел». Судя по всему, это предупреждение было проигнорировано.