Войти в почту

о перформансах для богатых

«Вообще, вопрос «что это означает?» считается в современном искусстве оскорбительным. Причём оскорбителен он для того, кто задаёт этот вопрос: это вроде бы такой устаревший подход на уровне школьной программы прошлого века. Предполагается, что искусство может быть исключительно предметом восхищения, причём степень этого восхищения должна быть обратно пропорциональна усилиям художника, затраченным на создание произведения. Мальчик пораньше вставал, чтобы подольше ничего не делать. Художник поменьше создавал, чтобы им побольше восхищались». Художник съел банан — и это так себе новость. Не только потому, что она на первый взгляд кажется совсем неинтересной, но ещё и потому, что за этой новостью скрывается значительный пласт печального знания о современном искусстве. История была такая: на прошлой неделе художник Дэвид Датуна пришёл в одну из галерей — участниц крупнейшего в мире ежегодного художественного салона Art Basel Miami, отклеил от стены висевший там банан и съел. Он назвал это перформансом «Голодный художник». Банан был приклеен к стене потому, что входил в инсталляцию под названием «Комедиант», созданную художником Маурицио Каттеланом. Инсталляция эта состояла из собственно банана и монтажного серебристого скотча, которым банан был приклеен к стене. Эту художественную работу купил коллекционер, заплатив за неё $120 000. Работа при этом считается нетранспортабельной и должна постоянно находиться в галерее, а покупатель просто получает сертификат, где обозначена уплаченная сумма и подтверждение того, что этот банан не просто плод, а произведение искусства. Этот убогий и невесёлый цирк открывает нам бездну смыслов, но все они находятся за пределами тех произведений искусства, о которых идёт речь в новости. Во-первых, всё это уже было. В 1953 году Роберт Раушенберг стёр рисунок Виллема де Кунинга и назвал это произведением искусства. Не акт стирания, а результат. В 2014 году художник Массимо Каминеро разбил одну из ваз на инсталляции китайского художника Ай Вэйвэя. Тут следует сказать, что Каминеро вошёл в историю искусства исключительно этим поступком, причём не как художник, а как вандал. С него взыскали $1 млн, и ведь нашлось же чем оплатить ущерб. Сам Ай Вэйвэй тоже в определённый период своего творческого пути, в 1995 году, бил вазы, причём династии Хань — так он демонстрировал упадок национальной китайской культуры. Но тут хотя бы есть интересная мысль — привлечь внимание к стихийному уничтожению, совершив акт уничтожения намеренного. А вот у акций нынешних художников смысла никакого не было. И отсюда следует во-вторых. Во-вторых, то искусство, о котором говорят, которое презентуют, обсуждают, покупают, не может быть предметом осмысления. Сам автор банана на стене (простите, «Комедианта») Маурицио Каттелан не смог объяснить, что такое его работа. Он только сказал, что создавал этот объект целый год — думал, изготовить его из смолы или отлить из бронзы. Но потом решил: а что тут думать? Банан — он и есть банан, пусть и «Комедиант». Что это значит? Ничего не значит. Это банан за $120 000. Давайте ешьте и восхищайтесь. Вообще, вопрос «что это означает?» считается в современном искусстве оскорбительным. Причём оскорбителен он для того, кто задаёт этот вопрос: это вроде бы такой устаревший подход на уровне школьной программы прошлого века. Предполагается, что искусство может быть исключительно предметом восхищения, причём степень этого восхищения должна быть обратно пропорциональна усилиям художника, затраченным на создание произведения. Мальчик пораньше вставал, чтобы подольше ничего не делать. Художник поменьше создавал, чтобы им побольше восхищались. А отвечать за содеянное, иметь за душой хоть какую завалящую идею, вкладывать смысл, писать манифест — это увольте. Ведь всё равно найдутся аспиранты искусствоведческих факультетов, которые с удовольствием напишут диссертации, подведут задним числом теоретическую базу хоть под банан, висящий на стене, хоть под банан, который уже съели. 11 лет назад мне посчастливилось минут пять разговаривать после какого-то перформанса с великой художницей Мариной Абрамович. Поскольку я понимал, что такая ситуация никогда не повторится, ей совершенно безразлично, кто я, а значит, я ничем не рискую, я спросил напрямую: «Что всё это значит?» И, должен признаться, вселенская мать современного перформанса не сразу же послала меня подальше, а спокойно ответила: «Мы ниже нуля, ниже отметки, с которой начинается смысл. К смыслу мы даже не приближаемся, мы можем себе позволить находиться за его пределами». Это звучит сомнительно, но художник, за которым стоит внушительная биография создания нематериальных объектов искусства, может себе такое позволить. Жалко, что право быть бессмысленными подхватили все те, кто не только ничего не сделал, а ничего делать и не собирается. Я художник, я так вижу. Что же вы с таким зрением не проносите ложку мимо рта и не путаете двадцатидолларовую банкноту со стольником? Был такой анекдот о партии пофигистов. — Вам действительно всё по фигу? — Да, нам вообще всё по фигу. Политическая программа, социальные инициативы, мнение избирателей. Всё по фигу. — А деньги? — Нет, ну что вы! Деньги — это очень важно! — Как же так? — Да нам по фигу. Вот и бесчисленные перформансисты с инсталляторами говорят: «Мы вам тут не обязаны ничего объяснять и даже, в общем, показывать. Вы нам платите деньги, а мы ещё посмотрим, вешать на стену банан или лучше сразу его съесть». Да и вообще, сама жизнь художника — один сплошной перформанс. Это, например, постулирует знаменитый Пётр Павленский, которому за поджог дверей французского банка пришлось сесть в тюрьму. Пребывание в тюрьме — перформанс. Дайте новых грантов. Но если ваша жизнь — перформанс для богатых, которые готовы вам платить, то почему же жизнь простых людей не перформанс? И кто оплатит её? Есть люди, которые вечно недовольны какими-то крупными государственными расходами. Зачем построили военный самолёт? Зачем сделали дорогу? По ней всё равно никто не ездит. Зачем провели саммит? Лучше бы бедным отдали! Но я никогда не слышал возмущений, зачем какой-то дядя, у которого деньги лезут из ушей, заплатил $120 000 за съеденный банан. Ведь тоже мог бы отдать бедным! Когда искусство бессмысленно и безответственно, оно аморально. И я убеждён, что кто-нибудь с удовольствием состряпает статью на тему того, что уж если не соприкасаются искусство и смысл, то искусство и мораль не соприкасаются тем более. Не соприкасаются, конечно. Но когда-нибудь за всё придётся платить. И возможно, в той кассе не примут в качестве валюты съеденные бананы. Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.