Идеологический враг придает нашей жизни смысл и цель
«Ну все! Храмы сносим, бассейны строим!» — весь в смайликах, пост в общедоступной фейсбук-группе одного из округов, где победило «умное голосование». «Сразу видно, что вата — это присоски-понаехи в успехорайонах» — это другой пост, с инфографикой УГ по Москве. «В десятках миллионов россиян разглядеть человека давно не реально», — пишет комментатор с интеллигентной фамилией под робким замечанием какой-то женщины: «Я категорически против слова «вата». Если не видеть в другом человеке человека, то зачем вот это все?» Картина маслом, как говорится. Будучи охранителем, я вижу проблему не в протестах, которые мне хорошо понятны эмоционально как реакция на несправедливость. Проблема в содержательности протеста. Жванецкий давно заметил: «История России —борьба невежества с несправедливостью». К сожалению, приходится констатировать, что протест, — стихийно или специально, но почти всегда, — ограничен эмоциональной сферой. В некотором роде это естественно: все разумное требует компромисса. Поскольку мир не идеален, а, по некоторым данным, и вовсе несправедлив, даже в передовых демократиях борьба за элементарные права длилась десятилетиями. Советские люди искренне смеялись над кинематографическим злодеем, который пытался скомпрометировать всенародную любимицу Любовь Орлову криком «У этой женщины — черный ребенок!» На законодательном уровне СССР покончил с ксенофобией и расовой сегрегацией задолго до США. Другое дело, в отличие от Советского Союза, Соединенные Штаты не развалились под грузом межнациональных проблем. Как говорил другой американский киногерой, «у каждого свои недостатки» — скажем, любителям поговорить о рабской России стоит вспоминать, что в США рабство было отменено на 4 года позже. Но речь не о сравнении истории несправедливостей. Основное содержание наших протестов — «за все хорошее и против всего плохого». Если они и имеют причины, то последствия у них практически отсутствуют. Потому что власть тоже за все хорошее и против всего плохого, только вот понимает это по-другому. То есть, точек пересечения не возникает. А пока содержательная коммуникация отсутствует, рулить продолжают кнут и пряник. Замкнутый круг. Нельзя сказать, чтобы это была проблема одной лишь оппозиции: искать общий язык никому не с руки. Потому что сложно. Нужно понимать правоту другого, договариваться, искать компромиссы. Проще ведь обойтись привычными лозунгами, которые все прекрасно объясняют и без подключения мозга. При этом, если власть все-таки периодически идет на компромиссы (ей-то, в отличие от оппозиции, нужно балансировать), то лидерам протеста это кажется бессмысленным: «мы здесь власть». Прекрасным примером явилось дело Голунова, когда несанкционированный митинг за его свободу с массовыми задержаниями состоялся на следующий день после освобождения журналиста. Понятно, что тактика оппозиции — «качать режим», создавая ему имидж кровавого. Но, когда теория управляемого хаоса оборачивается практикой абсурда, можно только констатировать отсутствие каких-либо конструктивных задач (если, конечно, под конструктивностью мы понимаем осмысленную коммуникацию для выстраивания игры с ненулевой суммой). Пока вы поступаете так, как привыкли, вы будете получать то, что получали всегда, — гласит управленческая мудрость. В определенном смысле, нынешние идеологические оппоненты тоже остаются при своих: одни — при власти, другие — при глубокой убежденности в собственной моральной правоте. Но если власть у нас передается в результате каких-никаких, но демократических процедур, то моральная правота — не то воздушно-капельным, не то половым путем. «В десятках миллионов россиян разглядеть человека давно не реально», — бросает со своего нравственного монблана никому не известный упырь, которому фейсбук дал голос. Проблема не в высказываниях бобчинских и добчинских, проблема в том, что они заразны. Сон разума рождает чудовищ. Мы не хотим слушать друг друга, мы не хотим говорить друг с другом. Мне вспоминается едва ли не единственный содержательный лозунг с Болотной: «вы нас даже не представляете!» Жулики, хипстеры, либералы, воры, предатели родины, ватники, пятые колонны, каратели, анчоусы, другой биологический вид: понятно, что нашему сознанию необходимо классифицировать объекты, но коммуникация нуждается в эмпатии. Когда перед нами — не человек, а черный ящик, на котором написано «патриот» или «либерал», «козел» или «дура», мы заранее знаем, что будет на выходе из этого ящика, какую информацию в него не заложи. Кто не с нами, тот против нас: если эта большевистская мудрость до сих пор руководит нами, какой смысл разглагольствовать о свободе и демократии? Без уважения друг к другу гражданское общество невозможно в принципе. Если крепостное или советское рабство давно остались позади, то духовное никуда не делось. Мы живем в состоянии гибридной гражданской войны, — и при наличии разрухи в головах это совершенно неудивительно. «Никогда я не буду голосовать за коммунистов/яблочников/едроссов!» — наперебой талдычат друг другу неравнодушные граждане в социальных сетях. Хотя в любой партии могут быть достойные люди. Просто у них другая жизнь, другой опыт, круг чтения и общения, интересы, проблемы и ответственность. Если партия, которая вам не нравится, представляет большую часть ваших соотечественников, не стоит считать их другим биологическим видом. Если за идеологическими лагерями вы не видите людей, то и до концентрационных рукой подать. Кто был ничем, тот, разумеется, не против стать всем. Но когда единственным показателем перемен оказывается появление новых лишенцев и новых бенефициаров, речь не о развитии гражданского общества, свободе, равенстве или братстве. Разве что об очередном переделе собственности, перекрашивании стен и уценке ценностей. Худой гражданский мир лучше доброй гражданской войны. Государство может защитить людей друг от друга, но не от глупости. А ум не передается вместе с партбилетом. В 1991 году это еще было очевидным. А потом наступила демократия, партии стали плодиться как кролики и люди растерялись: раньше мы были за или против КПСС, а теперь — еще поди выбери, как из десятков шампуней на полке в супермаркете. Есть хороший анекдот про еврея, который попал на необитаемый остров и построил там две синагоги: «чтоб в одну — ни ногой»! Мы привыкли к образу идеологического врага, который придает нашей жизни смысл и цель. А вот научиться не видеть врага в оппоненте – почти непосильная задача. Ведь если оппонент — не враг, то с ним нужно договариваться. А как?
