Возвращение России в Европу. Именно на это сделал ставку Эммануэль Макрон во время встречи 19 августа в Брегансоне с президентом России Владимиром Путиным. Неделю спустя этот курс был подтвержден в президентском выступлении на Конференции послов. Французского лидера нельзя упрекнуть в непоследовательности: еще в 2018 году он объявил свое стремление продвинуться в этом направлении, упомянув «ошибки и непонимание», которыми, по его словам, пестрили отношения России и Запада с окончания холодной войны. Кроме того, он отметил необходимость «переосмыслить архитектуру безопасности» континента и предложить новое «стратегическое партнерство» с Россией. Парижской хартии, которая установила в 1990 году новые правила безопасности в Европе, в 2020 году исполнится уже 30 лет. То есть, для нового рассмотрения вопроса есть все основания. Для этого глава государства поднимает тематику, которая не раз озвучивалась французской дипломатией во времена холодной войны: он утверждает, что нужно отойти от «логики блоков».
На самом деле, эта идея представляет собой отражение старого советского предложения (инициатива Конференции по безопасности в Европе в 1950-х годах, бухарестское заявление 1966 года и будапештский призыв 1969 года), которое вновь достал из загашника президент Медведев в 2008 году. Российские предложения были туманными (не обеспечивать свою безопасность в ущерб другим, не позволять альянсам подрывать единство европейского пространства, не формировать угрожающие другим государствам военные альянсы), но речь явно шла о том, чтобы дать Москве право влиять на решения Запада.
В отличие от своего французского коллеги, Владимир Путин не стал цитировать в Брегансоне Достоевского: у него есть свой ориентир, который далеко не так известен, как автор «Братьев Карамазовых», но играет решающую роль для понимания его намерений. Это «старый умный немец», которого он не раз упоминал в интервью изданию «Бильд» 11 января 2016 года. Зовут его Эгон Бар (Egon Bahr). Этот исторический член Социал-демократической партии был ближайшим советником канцлера Вилли Брандта (1969-1974) и одним из главных вдохновителей «восточной политики», то есть политики сближения между ФРГ и СССР. Эгон Бар регулярно вел тайные переговоры с советским руководством и считал европейское строительство второстепенной задачей по сравнению с объединением Германии. Он создал концепцию «системы европейской безопасности» и активно участвовал в разработке и подписании в Москве в 1970 году двустороннего соглашения об отказе от применения силы.
Спасение режима
Эгон Бар, судя по всему, очень по душе Владимиру Путину. Неизвестно, встречались ли они в период его пребывания в Дрездене, где он работал офицером КГБ с 1985 по 1990 год. Как бы то ни было, в упомянутом интервью он представил, с его слов, совершенно неизвестный документ. Он касается встречи, состоявшейся в 1990 году, в разгар объединения Германии. Владимир Путин зачитал отрывки из протокола встреч министра иностранных дел Ганса-Дитриха Геншера, Гельмута Коля, Михаила Горбачева и заведующего Международным отделом ЦК КПСС Валентина Фалина. «Господин Бар предлагал конкретные вещи. Он говорил о необходимости создания в центре Европы нового союза. Она не должна двигаться в НАТО. Вся Центральная Европа, включая Восточную Германию либо без неё, должна была бы объединиться в отдельный союз с участием и Советского Союза, и Соединенных Штатов. И вот он говорит: „НАТО как организация, во всяком случае, ее военные структуры не должны распространяться на Центральную Европу“. Он уже был в то время патриархом европейской политики, у него был свой взгляд на будущее Европы, и он говорил своим советским коллегам: „Если вы с этим не согласитесь, а согласитесь, наоборот, с распространением НАТО, и Советский Союз с этим согласится, то я больше в Москву вообще не приеду“. Понимаете, он был очень умный человек. Он видел в этом глубокий смысл, был убежден в том, что нужно поменять формат абсолютно, уйти от времён „холодной войны“. И мы этого ничего не сделали».
Скончавшийся в 2015 году Эгон Бар был последователен в своих идеях. Как и руководство СССР (быть может, и путинской России). Цитаты немецкого теоретика отражают советскую попытку очаровать Европу. Последнюю. Последний генсек ЦК КПСС Михаил Горбачев чувствовал и знал, что его империи наступает конец, и бросился в последний бой. Под вывеской «общего европейского дома» автор перестройки предлагал европейскому руководству независимую от США совместную структуру, которая должна была объединить пошедший по пути либерализации советский блок и страны Западной Европы. Некоторые лидеры, например, Франсуа Миттеран, позволили убедить себя, но затем стали свидетелями распада самого СССР.
То, что Владимир Путин предпочитает цитировать Эгона Бара вместо Достоевского, отнюдь не случайность. Он берет старый советский план и предлагает его в том же виде Европе, которая, как он считает, совсем не изменилась. Занимающий уже четвертый срок президент России пообещал «Россию для народа» с широкой программой в сфере образования, здравоохранения и инфраструктуры. Но российское общество видит вместо этого все ту же коррумпированную элиту и начинает терять терпение, отойдя от националистического опьянения аннексией Крыма. Обычно сказочно высокие рейтинги президента пошли на спад, а в стране возникают крупные протесты. Быть может, Путин, как и Горбачев в 1990 году, пытается спасти свой режим, строя глазки Европе.
Российские представления
Как бы то ни было, эти российские представления противоречат интересам Франции и Европы. По ряду причин. Прежде всего, кто хочет возвращаться к геополитике XIX и XX веков с разделом сфер влияния в Европе? Наверное, никто, кроме Москвы, где с ностальгией вспоминают подписанный в августе 1939 года пакт Риббентропа-Молотова с его тайным приложением о разделе Европы.
Как ни парадоксально, эти отжившие свое предложения выдвигаются под предлогом риска новой холодной войны… Украина должна хранить нейтралитет? Она в этом не заинтересована. Кроме того, нельзя дать России право вето на решения НАТО и ЕС. Что бы сказал Путин на предложение о западном праве вето на решения ОДКБ, возглавляемой Москвой организации стран бывшего СССР?
Далее, сама реализация такого сближения иллюзорна. Россия вытерла ноги об общие нормы поведения в Европе (Хельсинкские соглашения 1975 года, Парижская хартия 1990 года), напав на Грузию и Украину, аннексировав Крым. В Вене российские представители без конца ограничивали полномочия ОБСЕ и оспаривали ее правила. Так, откуда уверенность, что Москва будет соблюдать новые правила?
Наконец, наши европейские партнеры не последуют в этом за нами. Макрон хочет вернуть Россию в Европу, то есть на ее естественное, по его мнению, место, тогда как позиция Запада толкает ее в объятья Китая. Тем не менее все эти предпосылки выглядят спорно.
Надуманное «унижение»
Президент Франции считает нахождение России в Европе «очевидным» фактом в «географическом, историческом и культурном плане». Но сама Россия придерживается другого мнения. Владимир Путин сделал все, чтобы отделить ее от этой истории. Он предложил своей стране альтернативу: стать консервативным спасителем Европы, наставить континент на правильный путь «традиционных ценностей» и консерватизма или же пуститься в евразийскую авантюру с тюркоязычными народами и мечтой о большом антизападном альянсе с Китаем.
По факту, именно президент России вот уже 15 лет отвергает Европу с ее «упадочными» ценностями. Сегодня он утверждает, что мы подталкиваем Москву к Пекину. На самом деле две эти страны создали с 2000-х годов ШОС и подписали договор о дружбе и сотрудничестве. Объемы их двусторонней торговли и военного сотрудничества стабильно растут.
У этой напирающей на вину риторики есть следствие: рассуждения о надуманном «унижении» России. Но действительно ли так сильно была унижена эта Россия, которая участвовала в составлении Парижской хартии, получила приглашение в «семерку» и ВТО, на равных общалась с Североатлантическим альянсом (Совет Россия-НАТО)? Ее унизили, приглашая каждые десять лет на большие памятные мероприятия в Нормандии? Или тем, что НАТО пообещала в 1997 году, что на территории новых членов не будут размещены крупные контингенты войск и ядерные силы? (Отметим также, что обещания о нерасширении НАТО на восток на самом деле не существовало, вопреки всем утверждениям, которые опираются на необъективное прочтение архивов). Как говорил покойный Пьер Аснер (Pierre Hassner), наверное, было бы лучше спросить Россию, когда она перестанет унижать своих бывших сателлитов…
Эммануэль Макрон прав в том, что хочет увеличить число каналов диалога с Москвой. И Франция, безусловно, может дать понять своим партнерам, что она против американского предложения о быстрой интеграции Украины и Грузии в НАТО. Как бы то ни было, проект новой архитектуры европейской безопасности сегодня представляет собой настоящую химеру, как в прямом (гибрид советской одержимости и западной наивности), так и переносном смысле (недостижимая цель). Поэтому вместо того, чтобы преследовать ее, стоит заняться куда более плодотворным делом: обеспечением стратегической стабильности на континенте с учетом развертывания новых российских ракет и возможного ответа Запада.
