Спектакль начинается еще до развития основного действия. Пока зрители занимают свои места, за ними безмолвно наблюдает Командор, сидящий в режиссерском кресле, с птицами на голове и плече. Практически все сценическое пространство занимает огромная вращающаяся башня (сценография Владимира Арефьева), которая становится формо— и смыслообразующим центром спектакля. Своим мрачным силуэтом она чем-то напоминает Вавилонскую башню, строители которой бросают вызов небу. Так же пренебрежительно-заносчив к высшему закону Дон Жуан (Тимофей Трибунцев), уверенный, что все его поступки останутся безнаказанными. Потому «предупреждения» неба: громы и молнии, падающие сверху бутафорские кирпичи, цветочные горшки, даже надувной диван и дождь из рыбы — герой встречает язвительной усмешкой. Фото: Андрей Парфенов Герой Тимофея Трибунцева не верит в Бога, совесть, человечность. Он поклонник цифр, катетов и гипотенуз, верящий, что два плюс два — четыре, четыре плюс четыре — восемь и так далее. Дон Жуан не знает цену человеческим чувствам, ради увеличения числа покоренных женских сердец он ни перед чем не остановится. Герой не видит ничего дурного в своем образе жизни и даже мастерски находит себе оправдание, создавая романтический образ завоевателя. Слава Александра Македонского не дает Дон Жуану покоя, и он всячески стремится обрести такую же славу, но на любовном фронте.
Слуга Дон Жуана Сганарель, которого мастерски играет Константин Райкин, устал от распутной жизни господина и в отличие от него верит в возмездие. Он пытается предостеречь Дон Жуана и испытывает облегчение и радость, когда тот говорит отцу, что раскаивается и готов стать на путь исправления. В этот момент «всесветный жених» даже одет точно так же, как Дон Луис. Но это всего лишь наряд. Получив желаемое, Дон Жуан цинично заявляет, что лицемерие — модный нынче порок и норма жизни. Фото: Андрей Парфенов
Не лишен этого модного порока и сам Сганарель, перечисляющий пороки господина поклонницам Дон Жуана, пока тот не слышит, и кардинально меняющий свою точку зрения, когда хозяин оказывается рядом. Есть и еще одна интересная особенность у слуги Дон Жуана: буквально воскрешать из мертвых своим требованием полагающегося ему жалования.
Пьеса Мольера, написанная более трехсот лет, в сценической версии Егора Перегудова наполнена деталями сегодняшнего дня и близка современному зрителю, поскольку режиссер использует те же принципы, которыми руководствовался в свое время автор пьесы: текст становится «канвой для импровизации, наполненной актерскими шутками, злободневными, яркими, очень понятными тем людям, которые сидели в зале».
«Это сделано современно. Никак по-другому я и не хотел, мы не хотели. Это драматургия, которую сам Мольер творил, что называется, под ноги, он импровизировал тоже, творил, исходя из каких-то обстоятельств той жизни. Это делалось очень по-живому, и мне хотелось бы, чтобы по-живому и осталось», — отмечает Константин Райкин. Фото: Андрей Парфенов
