«Улу-Телякские часы замерли». 30 лет крупнейшей железнодорожной катастрофе

3 июня 1989 года, в 23:20 по московскому времени, недалеко от станции Улу-Теляк в Иглинском районе Башкирии и в 11 км от города Аши Челябинской области произошла железнодорожная катастрофа, ставшая самой масштабной в истории СССР. Вагоны двух поездов №212 «Новосибирск - Адлер» и №211 «Адлер - Новосибирск», встретившихся в одной точке, взлетели в воздух. Они везли свыше 1400 пассажиров. Многие погибли на месте. За жизни остальных бились врачи Уфы и Челябинска. Столица Башкирской АССР находилась всего в 100 км от места происшествия, поэтому именно она приняла основную часть раненых – свыше 600 человек. Часть из них позже была эвакуирована в московские медучреждения. Воспоминания уфимских врачей, дежуривших той страшной ночью, бывшего студента, помогавшего грузить раненых, и девушки, которая смогла выжить вместе с мамой и братом, – в материале «АиФ-Уфа». Плавилось даже золото В низине, на которой встретились два поезда, скопился газ от поврежденного продуктопровода. За час до взрыва через этот участок проехали 11 грузовых и шесть пассажирских поездов. Машинисты сообщали диспетчерам о резком запахе газа, те – в другие службы. Но был вечер субботы и об оперативном реагировании не могло идти и речи. О том, что эти два поезда никогда раньше на этой точке не встречались, сказано много раз. В тот день один из составов задержался на станции, так как у маленького пассажира сильно разболелся живот, другой поезд сделал непредвиденную остановку из-за начавшихся родов у женщины. Эти обстоятельства привели к тому, что встреча произошла на 1710 км, в самой гуще скопившегося облака газа. Искра, возникшая, предположительно, от токоприемника одного из поездов, спровоцировала мощнейший взрыв. Главный врач больницы села Улу-Теляк (расположено в 7 км от места взрыва) Николай Ермолюк вспоминает, что ударной волной его чуть не сбросило с кровати. Подбежав к окну, он увидел грибовидную вспышку и первой мыслью было, что на нас сбросили атомную бомбу. Позже специалисты скажут, что сила взрыва была сравнима с ней. В городе Аше, который находится в 11 км, выбило стекла в домах. Обшивки вагонов, находившихся в эпицентре, находили в 5-6 км от места взрыва. А столб поднявшегося пламени видели даже за сотню километров. 38 вагонов и два электровоза, везших отпускников (одних на отдых, других с отдыха), а также учеников школы, молодежную хоккейную команду, солдат и других, оказались искорежены и объяты огнем. Температура в эпицентре достигала таких величин, что плавились даже золотые сережки на пассажирках... «Улу-Телякские часы замерли» Наталье Хуснутдиновой на тот момент было 4 года. Она вместе с мамой и 10-летним братом ехала из Новосибирска в Адлер. «Мама рассказывала, что с трудом достала билеты, в начале отпускного сезона они были в дефиците», - рассказывает она. Семья уже легла спать. Мама с дочкой вместе, брат на соседнем месте. Когда произошел взрыв, посыпались стекла, все упали на пол. «Мама меня как обнимала спящую, так и не отпустила. Я помню, как она становилась липкой от крови. Вокруг крики, стоны, паника. Мы ехали в шестом вагоне. Он устоял, не перевернулся. Мама выглянула в окно, там бегут люди. А с нами в поезде, оказывается, ехали солдаты. Многие из них погибли. Оставшиеся в живых помогали спасаться остальным. Им она и передала меня через окно. Потом бросилась искать брата. С одной стороны горел лес, с другой болото. Многие шли вдоль железной дороги, не зная, куда. Лишь бы уйти подальше. Я чувствовала, как меня сковывал дикий леденящий холод – потому что кожа вся слезла. И раздирала жуткая боль. Вскоре появился Сергей Столяров на тепловозе (машинист – одним из первых прибывший к месту происшествия – прим.ред.), меня с братом и других детей загрузили. А мама не смогла подняться – у нее руки без кожи скользили по поручням... Помню, мы ехали в тепловозе, я сидела в тамбуре и смотрела на других детей и мне было очень страшно: они были изуродованные, без волос, без одежды. В Улу-Теляк, куда нас доставили, уже прибывали медики. Местные жители несли компоты, воду, потому что нам очень хотелось пить». Наталью на вертолете доставили в Уфу, больницу №18. Ее маму и брата позже вывезли в Москву – в институт Вишневского и детскую больницу. А девочка была нетранспортабельна. Всем удалось выжить, лечение длилось 9 месяцев. Потом долгая реабилитация, операции по пересадке кожи. Но глубокие шрамы остались навсегда – на руках, ногах, лице. До 18 лет Наталья имела инвалидность, так как не работала левая рука – суставы почти полностью выгорели. Сейчас она живет в Башкирии, в небольшой деревне Шаранского района. У нее растут трое мальчиков. И она смогла разработать руку настолько, что теперь ее основное занятие – это изготовление сказочных плетеных изделий. «Мама умерла два года назад. Я ей так благодарна, что она спасла нас – не растерялась, не бросила, не потеряла, - признается Наталья. – В момент, когда начался пожар, унее на руке были часы. Они вплавились в кожу, оставили след. Мама говорила – «Это улу-телякские часы замерли». От помощи до шарлатанства В ту ночь в ожоговом отделении уфимской больницы №18 дежурил тогда еще 28-летний Радик Зиннатуллин. «В первые часы, когда поступило сообщение об аварии, не был известен масштаб катастрофы. Имелась только информация, что случился пожар - то ли в поезде, то ли в электричке. И надо подготовить силы и средства, - рассказывает он. – Ближе к 6 утра пришла команда выехать бригаде на место. Картина, которую мы там увидели, напоминала последствия ядерного взрыва. Трогаешь листик на дереве – а он рассыпается у тебя на руках. Там же я впервые увидел, как горит железо и капает алюминий». К тому моменту на месте взрыва уже спасать было некого. Всех выживших вывезли по ближайшим сельским больницам. Остались только тела. «Люди пытались убегать – они лежали в нескольких метрах от вагонов, как будто погибшие в атаке», - вспоминает врач. Между тем в самой 18-ой больнице остались дежурить только три медика. «Я спал дома, когда мне позвонили и срочно вызвали, - вспоминает врач Виктор Смольников. – Мы собрались, ждем. Наконец, в 6.15 приезжает скорая помощь, привозит четырех пострадавших. Я удивился: «Зачем ради такого количества-то вызывали». Мы их быстро обслужили. Вышли на улицу, стоим, вдруг подъезжает автобус. Мы еще подумали – что он здесь делает ночью, заблудился что ли. Водитель останавливается прямо около приемного отделения, и мы видим его глаза – вооот такие. Открывает дверь, а там – 30 человек раненых на полу лежат. Мы втроем их быстро стали по палатам распределять. Только управились – еще один автобус подъезжает. А за ним еще и еще. Все 120 коек у нас заполнились быстро. А транспорт все прибывал и прибывал – целая колонна выстроилась. Потом уже начали их развозить по другим больницам города». Важную роль в операции по спасению людей сыграло наличие в Уфе военного авиационного училища лётчиков (было закрыто в 1999 году – прим.ред). Многих раненых из больниц Улу-Теляка, Иглино, Аши перевезли в Уфу на вертолетах, экономя время. Именно тогда впервые было принято решение сажать их прямо в городе – на площадке за Госцирком, откуда до ближайших трех больниц несколько минут ходу. Сейчас эта территория, которую долгое время так и называли в народе – вертолетная площадка - застроена жилыми домами. «Запомнившаяся положительная сторона – город объединился. Люди вставали в очередь, чтобы сдать кровь (сдали более 15 тысяч человек – прим.ред.). В больницах помогали переносить пациентов курсанты летного училища, дежурили студенты мединститута. Люди несли одежду, помогали изготавливать гробы – ведь тела надо было развозить по всей стране, - вспоминает Радик Зиннатуллин. – Из минусов: развелось большое количество шарлатанов. Тогда процветали оккультные науки, парамедицина всякая. Мешками нам приходили письма, в которых советовали лечить чернилами, овечьим калом, чаем, медом и т.д. Некоторые умудрялись добиваться разрешений на посещение больных. К счастью, их довольно быстро разогнали». Две мамы на одного ребенка Людям, потерявшим близких, получившим страшные ожоги, которые навсегда обезобразили внешность, больше, чем перевязки и лекарства, требовалась психологическая помощь. «Врезалось в память: лежит мальчишка, с головы до пят в бинтах. Заходят в палату две женщины – и обе утверждают, что это ее сын, - вспоминает Виктор Смольников. - Тут ребенок приоткрывает глаза, смотрит на одну из них и тянется – «Мама, мама». Вторая – в слезы. Ее ребенок сгорел». Специалисты республиканской психиатрической больницы были распределены по медучреждениям, чтобы предотвращать психологические кризисы, возможные суициды. В больнице №18 дежурил Рафаил Гиззатуллин. «На нас была большая эмоциональная нагрузка. Видеть страдания людей, испытывающих боль, потерявших близких, - это очень тяжело, - рассказывает он. – Родственники пациентов приезжали со всего союза, с ними много работали. Очень сильно переживали девушки, получившие ожоги лица. Надо было их настраивать жить с этим». На помощь уфимским врачам прибыли пять военных американских врачей и две медсестры. И привезли с собой целый самолет медицинских изделий, оборудования, медикаментов. «Мы тогда увидели, в каком веке мы живем. Отстали на десятки лет, - рассказывает Виктор Смольников. – Я вервый раз увидел, как люди в разовых перчатках, костюмах, масках, колпаках работают. У нас ничего такого тогда не было. А у них с собой планшет – открывают, а там разовые скальпель, ножницы, пинцет. Поработал – утилизировал. А мы стеклянные шприцы в это время стерилизуем... Только после катастрофы у нас стало потихоньку это все появляться». На тот момент в 18-й больнице имелись шесть противоожоговых медицинских кроватей. Такие тогда были только у московского института Вишневского. Врачи умели работать на них – и в этом было их преимущество. Поэтому через несколько дней сюда подвезли еще 12 кроватей и другое оборудование. Благодаря существенно укрепившейся базе, позже здесь был создан республиканский ожоговый центр. Кто получал награды? Салават Юлчурин заканчивал в том году пятый курс юрфака Башгосуниверситета. Он, как и многие однокурсники, жил в общежитии №5. Ребята готовились к экзаменам, когда их застали эти события. Ночью в общежитие прибежал инструктор райкома ВЛКСМ и попросил срочно организовать парней, которые могут помочь. Председателем студсовета общежития был Радий Хабиров (ныне врио главы Башкирии – прим.ред.). Он и другие ребята быстро собрались, не представляя еще масштабов катастрофы. «В нашей мужской группе Б мы все были после армии. Поэтому отличались высокой организованностью, крепкой психикой, - рассказывает Салават Азатович. - 20-30 человек, практически в чем были, без денег и еды, мы поехали в аэропорт. Оттуда часть наших, в том числе Радий, уехали на место трагедии – разбирать завалы и собирать остатки тел. Другая часть осталась в аэропорту, чтобы принимать раненых и грузить на борт ТУ-154. Когда подъехала машина, я посмотрел и увидел, что у многих ожоги 80-90 процентов площади тела. Помню, как на судебной медицине нам рассказывали, что если больше 30% - уже не жилец. Навсегда отпечатался в памяти ребенок. Маленький такой, а голова – огромная. Набухла от накопившегося гноя. Жуткая картина. Людям больно – орут. Потом была дана команда обколоть их морфием. Долго еще потом кошмары по ночам снились». Сейчас, когда прошло уже 30 лет, многие участники тех событий сходятся в одном: работали и помогали тогда не за награды и не за признание, но все-таки горько и смешно было увидеть, как через некоторое время ордена и медали получили люди может и высокопоставленные, но не те, кто был в пекле, заглядывал в глаза умирающих детей, дежурил почти круглосуточно у постели раненых. Но многие уверены: если такая ситуация повторится в наши дни, люди не останутся равнодушными, как и тогда.