Как лапти оставили след в русском языком

Лапти выручали русского крестьянина вплоть 1930-Х годов: они обходились почти в 100 раз дешевле сапог и другой кожаной обуви. Разумеется, это оставило след в русском языке. Лучшие лапти получались из луба (волокнистой внутренней части коры. — «ВМ») молодой липы. Ради одной пары лаптей надо было снять кору с 3–4 деревьев: отсюда выражение «ободрать как липку». Для работы годились только ровные полосы («строки») не короче двух метров и шириной примерно с большой палец. Вот почему говорят: «Не всякое лыко в строку». Как правило, плетением лаптей занимались мужчины (в некоторых деревнях женщинам даже запрещалось прикасаться к колодкам, инструментам и прочим предметам из арсенала «плетухана»). Для взрослого крестьянина уметь изготовить лапоть было делом само собой разумеющимся, поэтому в поговорках это занятие служит символом нетрудной работы: «Дом вести — не лапти плести». Неслучайно о мертвецки пьяном говорили «лыка не вяжет» — то есть даже с ерундой справиться не может. Изготовлением лаптей занимались в свободное время, обычно долгими зимними вечерами. За день получалось сплести до 5 пар. В год крестьянину требовалось 50–60 пар лаптей: зимой они служили не дольше двух недель, а в горячую летнюю пору — 3–4 дня. В некоторых регионах лапти делались одинаковыми, без разделе- ния на правые и левые: это позволяло мгновенно заменять изношенную обувку. Какие слова и выражения, связанные с лаптями, встречаются в литературе? Кочедык — плоское кривое шило, которым полоски лыка протягивались сквозь отверстия. С этой удлиненной, изогнутой и очень прочной штукой писатель-деревенщик Василий Белов сравнил одну часть тела здорового парня: «начали, значит, и мы с Винькой на девок поглядывать. По тринадцать годов обоим, зашебаршилось у нас, иное место тверже кочедыка» («Плотницкие рассказы», 1968). Московские лапти — липовые лапти с круглыми головками (носками), высо- кими бортами и твердым обушником (валиком, окаймляющим проем), в которых лыки перекрещивались под острым углом. Их носили в окрестностях Первопрестольной и в соседних губерниях. Этнографы противопоставляют им «белорусские лапти» (остроносые, низкие — фактически из одной рыхлой подошвы), «мордовские» (низкие, с трапециевидными носом) и «новгородские» (остроносые, низкие, но с высоким задником). Оборки (оборы) — веревки, которые удерживали лапоть на ноге: они просовывались в специальные петельки на заднике обувки и обматывались крестнакрест вокруг икр поверх онуч (портянок). В повести Бориса Пильняка «Матьсыра земля» (1924) крестьянин полез на дерево, но оступился, «зацепился за сук оборками от лаптей» и повис вниз головой Онучи — обмотки, портянки, на которые надевались лапти. В рассказе Максима Горького «Каин и Артем» (1889) у героя «белые онучи, красиво перекрещенные оборами, рельефно обрисовывали икры ног». Подковыривать — проплетать лапоть веревками или дополнительным слоем лыка для украшения, укрепления или починки. Такой работой был занят старик в поэме Некрасова «Мороз, Красный нос» (1863): «Подладившись ближе к лучине,/ Он лапоть худой ковырял». Пятерик (шестерик, семерик) — название лаптя, в зависимости от того, сколько лыковых «строк» на него пошло. Чем больше строк, тем труднее работать, но тем изящнее и плотнее выходит обувка. В народных песнях прославляется Масленица, красавица и щеголиха: у нее «платок беленький, новомодненький» и «лапти частые, головастые» — то есть сплетенные из множества узких лыковых полосок.