Приказ Реввоенсовета № 279 / Антология авангардистских приказов и декретов 1917–1924 годов

Необходимо быть осторожным со словом приказ такой-то. Потому что высшие виды труда не подчиняются приказу . Здесь есть другой путь. нужно, чтоб общественный строй отказался от приказа как завещанного рабским и военным бытом. Тогда на смену приказному строю придет вдохновенный строй . Приказ есть наследие дикарского военного быта. Велимир Хлебников. 1920 Мы приказываем не людям, а солнцам! (с о л н ц а м). И мы с удивлением видим, что солнца без несогласий и крика выполняют наши приказания. Велимир Хлебников. 1922 В антологии впервые собраны характернейшие артефакты революционной и раннесоветской эпохи — авангардистские Приказы и Декреты, регулярно появлявшиеся с 1916 по 1924 год. Тридцать пять текстов, отобранных для антологии — не исчерпывающий, но репрезентативный корпус документов тех взрывных лет. При этом мы оставили за рамками антологии «приказоподобные» тексты живописцев[1], деятелей театра и кино, сосредоточившись только на поэтах — как наиболее ярких носителях артистического «приказотворчества». В антологию литературных приказов вошли произведения не только ключевых фигур авангарда (В. Хлебникова, В. Маяковского, В. Каменского, Д. Бурлюка), но и тексты ряда забытых и полузабытых персон — столь же витальные и искрящиеся невероятной энергией. Приказ становится своеобразным литературным жанром и репрезентантом эпохи. Среди этих авангардистских приказов (и смежных императивных директив и предписаний) — тексты футуристов, имажинистов, экспрессионистов, биокосмистов, эго- и пан-футуристов, ничевоков. Из 35 текстов антологии 30 мы воспроизводим факсимильно по первоизданиям, и только 5 вынужденно даем в виде современного набора[2]. Для филологов и историков внимание к визуальному аспекту не слишком характерно, полноценная работа с изображениями еще не вошла в привычку. Можно констатировать, что практика современных изданий классиков, нивелирующая несообразности, ошибки, опечатки прижизненных изданий, равно как и устраняющая вмешательство цензуры, имеет иной раз и свою оборотную сторону: читатель получает текст, который не был литературным фактом, или — огрубляя — текст, которого никогда не видел сам автор… Мы же исходим из того, что любые особенности авторской типографики и архитектоники, равно как и любая обложка, плакат, листовка, а также фотография или рисунок (инкорпорированные в первоисточник) — или даже шрифтовая гарнитура — все это визуальный слепок времени, ценнейший историко-культурный материал. Первый выпуск «Газеты футуристов», которую 100 лет назад издавали Давид Бурлюк, Василий Каменский и Владимир Маяковский. Издательство «Факел», Томск, 1919 Наше глубокое убеждение состоит в том, что знакомиться с литературными произведениями следует не только по нынешним сборникам или авторитетным собраниям сочинений, но и по первоисточникам — изданиям, которые держал в руках сам автор, которые были фактом литературы (со всеми их возможными опечатками, цензурными изъятиями, графическим оформлением и — не исключено — скрытой программой). И только тогда перед нами будет живой документ, способный дать массу дополнительной информации, а не адаптированная и (вольно или невольно) вырванная из контекста и стерилизованная позднейшая перепечатка[3]. Выстроенные по хронологии, литературные приказы и декреты столетней давности складываются в самостоятельный визуально-исторический экскурс; это настоящие слепки времени, отпечатавшиеся на эфемерных листовках, афишах, газетных страницах, редчайших литографированных брошюрах. — Это памятники, сделанные из надежд, железа, крови, стихов и Революции. * * * Открывает антологию «Труба Марсиан» Велимира Хлебникова. Этот знаковый манифест был опубликован в Харькове летом 1916 года — став первым четко явленным жестом-«приказом». Эта большеформатная листовка была сфальцована как буклет, имела сторонку с обложкой, но одновременно мыслилась автором и как «свиток», могла свертываться в рулон и наклеиваться как плакат[4]. Впрочем, задолго до этого, еще в декабре 1912 года, в момент консолидации будущих кубофутуристов, они амбициозно провозгласили-приказали в своем скандальном манифесте «Пощечина Общественному Вкусу» — «Мы приказываем чтить права поэтов». В разгар Мировой войны и Русской Революции «приказоновшество» и «приказотворчество»[5] становится отличительной чертой хлебниковских творений, характерным жанром, наряду с «предложениями» и «советами». К приказам тяготеют и такие ранние хлебниковские жанровые определения, как «кричаль» и «ряв». Вслед за Хлебниковым императивный жанр приказа (воззвания, декрета) возникает у ряда его соратников, что является отражением атмосферы эпохи и повседневной политической реальности: художественный текст (нередко стихотворный) становится социальным действием, призванным изменить мир. Лексика этих текстов часто насыщена военной терминологией, «воля к власти» и пафос тотального переустройства определяют аксиоматично-императивный тон и слог; мегаломания нередко обнуляет рефлексию. Самые известные из литературных приказов — «Декрет о заборной литературе…» Василия Каменского (март 1918) и приказы «по армии искусств» Владимира Маяковского (декабрь 1918; 1922): но если декрет Каменского широкой публикой был воспринят скорее как курьез, то приказы Маяковского имели скандальный оттенок в артистической среде. Приказы Маяковского сильно выделяются на фоне всех прочих — это бескомпромиссный вызов, экспрессия, амбиции, инвективы, эстетическое чутье. Наиболее знамениты два его «приказа по армии искусств»[6] (1918 и 1922), но был и третий, которым начиналась так и не оконченная поэма «Пятый Интернационал», где поэт попытался было призвать обуржуазившихся большевиков к подлинному радикализму, в панибратском разговоре с Лениным воскликнув, ни много ни мало: «…Не отмахнетесь — сегодня Я пред Совнаркома…» Конечно, эти строки остались только в черновой редакции и не были напечатаны[7]. В 1922 году футуристические призывы к «третьей Революции Духа» были уже политически неприемлемы и даже рискованы, ибо, помимо прочего, они могли проецироваться на лозунги потопленного в крови Кронштадтского восстания (март 1921), в ходе которого матросы Балтфлота (еще недавно «гордость революции») объявили о том, что они начинают «третью революцию» — против «комиссародержавия», за «Советы без коммунистов», за свободу слова и свободные выборы. На этом фоне неслучаен последовавший вскоре отказ Маяковского от футуризма и идеологическая перегруппировка его соратников в Левый фронт искусств (ЛЕФ). Хлебников, Маяковский и Каменский — наиболее амбициозны и последовательны в жанре приказа[8]. Но — вовсе не уникальны. Будучи участниками самой консолидированной и успешной группы кубофутуристов («гилейцев»/«будетлян»), они получили определенную инспирацию от итальянских футуристов еще в предвоенные годы — в виде ударных императивных манифестов Ф. Т. Маринетти и его соратников[9]. Авангардистский приказ напрямую связан с манифестарно-декларативной практикой его творцов — важнейшим элементом затеянного ими грандиозного вторжения искусства в жизнь. Но если на исходе 1918 года причастный уже к литературному истеблишменту Маяковский (приказывающий с передовиц наркомпросовской газеты «Искусство Коммуны») и маргинал Хлебников (со своими приказами Короля Времени и Председателя Земного Шара) были абсолютно серьезны и искренни (что не отменяло интенций homo ludens, в немалой степени характерных для них обоих), то уже через год в бочку революционной эйфории будет влито изрядное количество отрезвляющего дегтя, а жанр «приказа» в творчестве имажинистов и ничевоков приобретет уже вполне «постмодернистский» характер: апроприация политической риторики и акционизм могли быть остроумны, талантливы и даже чреваты угрожающим вниманием ЧК, но это было уже в большей степени артистическое дуракавалянье. И многие это уже понимали. Тем не менее вплоть до середины 1920-х еще целый ряд стихотворений Маяковского, хоть и не имеет слова «приказ» в заглавии, де факто тяготеет именно к приказам, хотя и превратившимся в клишированную пропаганду. Другие литературные приказы куда менее известны; среди них манифесты-рескрипты омского писателя-скандалиста Антона Сорокина (1918/1920), хартии и воззвания экспрессионистов (1919/1920) и ряд других текстов — и, наконец, «декреты» литературной группы ничевоков (датированы 1921 годом, но опубликованы в 1922-м), окончательно переводящие этот жанр в плоскость тотального стеба. Итак, наиболее яркие литературные приказы сконцентрированы в пятилетнем интервале 1918–1922 годов. Во что выродился утопический и жизнетворческий (порой до исступления) поэтический приказ к середине 1920-х — легко увидеть по стихотворению-декрету Маяковского «Канцелярские привычки» (1926), осмеивающему всего лишь вульгарные граффити на советских курортах: …Эх! Поставь меня часок на место Рыкова, я б к весне декрет железный выковал: «По фамилиям на стволах и скалах узнать подписавшихся малых. Каждому в лапки дать по тряпке. За спину ведра — и марш бодро! Подписавшимся и Колям и Зинам собственные имена стирать бензином. А чтоб энергия не пропадала даром, кстати и Ай-Петри почистить скипидаром.». Под декретом подпись и росчерк броский — Владимир Маяковский.[10] Революционный импульс, романтика и героика тотального переустройства мира остались в прошлом. Вчерашние радикалы чем дальше тем больше сталкивались с отрезвляющим «бытом» и мутациями большевистской аскезы в советскую номенклатуру. Реставрацию и торжество «сталинского классицизма» смогли воочию увидеть не все из экзальтированных утопистов, погибнув ли от самоубийственного горенья, как Хлебников, Есенин или Маяковский, сложив ли голову в застенках ОГПУ / НКВД, как биокосмист Александр Ярославский (1896–1930) или панфутурист Михайль Семенко (1892–1937). Приказ Реввоенсовета № 279 «К пятилетию Красной Армии», с иллюстрациями Юрия Анненкова: Уничтоженное издание 1923 года». Репринт. Санкт-Петербург, 2019 Примечания Особенно «приказными» по тону можно признать ряд манифестов Казимира Малевича, обладающих к тому же признаками мессианско-заклинательных мантр. (См., например: Декларация I // Уновис № 1. Витебск, 1920). Кроме того, отметим недавно опубликованный «Приказ по фронту интеллектуального производства» Лазаря Лисицкого. Этот «приказ» представляет собой тезисы доклада, прочитанного Лисицким 30 октября 1921 года в московском Доме печати. (См.: Архив Н. И. Харджиева. Русский авангард: материалы и документы из собрания РГАЛИ / сост. А. Парнис. М., 2017. Т. I. С. 268–271). В двух случаях из пяти тексты даются по рукописям; факт их публикаций при жизни авторов не установлен. Важно подчеркнуть, что целый ряд авангардистских произведений имеет смысл издавать только факсимильно. Речь в первую очередь идет о ранних литографированных изданиях футуристов, об уникальных «самописных» сборниках А. Крученых, о насыщенных типографикой заумных книжках «41 градуса», о монтажных конструктивистских шедеврах, — то есть о тех знаковых изданиях эпохи, которые «взорвали» книжный организм и определили дальнейшие пути развития поэзии, дизайна, полиграфии и искусства книги, предвосхитив также появление целого ряда позднейших визуальных искусств, рэди-мэйда, visual poetry, акционизма, перформанса и пр. Детальные комментарии и контексты «Трубы Марсиан» представлены в нашей книге: Старкина С. В., Россомахин А. А. Велимир Хлебников. Труба Марсиан: Факсимильное издание. Статья. Комментарии. СПб., 2013. Это неологизмы из его позднего «Приказа Предземшаров» (1922): «Мы приказываем не людям, а солнцам! (с о л н ц а м). Приказоновшество, приказотворчество — (сдвиг прицела приказов)…» (см. факсимиле литографского «Вестника Велимира Хлебникова № 1» в нашей антологии). Заметим попутно, что «механики, чекисты, рыбоводы» Эдуарда Багрицкого (1929) или «охотники, поэты, рыбоводы» Бориса Корнилова (1934) — генетически связаны с «футуристы, барабанщики и поэты» из первого «Приказа по армии искусств» Маяковского. Этот фантастический разговор с Лениным полон едва сдерживаемых обвинений: «Расставьте кругом сторядие стражи / Духовный весь испугаюсь кого я / Стражу пройду и у стражи даже / Лучом разблещу острие штыковое. // Меня никакая ограда не сглушит / Хоть вчетверо вымножись стенка кремлева / С асфальтов взовьюсь и врежусь в уши / восставшим кипящим песенным ревом. // Здесь мировой революции рейд / Я якорь бросаю / стану как дома / Не отмахнетесь / Сегодня я пред / Совнаркома…» (Маяковский В. В. Варианты, разночтения и черновые наброски // Маяковский В. В. Полное собрание сочинений: В 13 т. М., 1957. Т. 4. С. 305–307). Два стихотворения под названием «Приказ» есть и у Давида Бурлюка (подписавшего авангардистский «Декрет № 1»), но это лишь ернические зарисовки: Бурлюк Д. Приказ («Заколите всех телят…»; [1914]) // Весенний салон поэтов. М., 1918. С. 58; Бурлюк Д. Приказ («Сегодня скверная погода…»; [1920]) // Бурлюк Д. Д. 1/2 Века: (К пятидесятилетию со дня рождения поэта). New York, 1932. С. 9–10. О важности манифестарной практики итальянцев для самоопределения и стратегий русских деятелей нового искусства см.: Поляков В. В. Книги русского кубофутуризма. Изд. 2-е, испр. и дополн. М., 2007. С. 112–135, 193–230. Впервые: газета «Известия ЦИК» (1926. № 198. 29 августа). Упомянутый в стихотворении А. И. Рыков — в то время глава советского правительства — Председатель Совнаркома.