"Российская летопись". "Дело" драматурга Сухово-Кобылина

Двадцать четвертого марта 1903 года скончался драматург Александр Васильевич Сухово-Кобылин, автор сатирической трилогии "Свадьба Кречинского", "Дело" и "Смерть Тарелкина". Известный театральный критик суворинской газеты "Новое время" Юрий Беляев, оказавшись в 1895 году в Тульской губернии возле города Чернь, неподалеку от сухово-кобылинского имения, сделал для себя, присяжного театрала, неожиданное открытие. – А я сегодня в Кобылинке был, – сказал Беляеву однажды акцизный чиновник. – Навещал своего приятеля. И "самого" тоже видел. – Кого это "самого"? – Да Сухово-Кобылина. Вы разве не знаете, что он тут у нас живет близехонько... – Да разве он еще жив? – хотел было воскликнуть удивленный Беляев, но вовремя остановился. "Стыдно признаться, но я почему-то считал его умершим", – добавит критик, хотя ему, как говорится, по долгу службы, такие вещи надо было бы знать наверняка. А еще раньше, когда в 1882 году в Александринском театре была впервые представлена пьеса "Дело", в публике по окончании спектакля послышались одобрительные возгласы: "Автора! Автора!" И многие тогда обернулись к кричавшим с ироничным недоумением: экие дикари! Кто там взялся выкликать мертвецов из их укромных могил? Вы, господа, тогда уж заодно и Дениса Ивановича Фонвизина вызвали бы на представлении "Недоросля"! А Сухово-Кобылину шел в ту пору всего-то 66-й год. И жить ему предстояло еще два десятилетия. И дело здесь, мне кажется, не в том, что бытовая канва его пьес выглядела в пореформенные времена устаревшей. Вовсе нет. Дело в другом. Сухово-Кобылин был обречен при жизни на забвение самой своей судьбой. Он происходил из старинного дворянского рода. Отец был тихий, спокойный человек. Говорили, что характера у него ни на грош. Зато мать – Мария Ивановна – была полной противоположностью. Она еще смолоду имела мужской характер и привычки: объезжала лошадей, любила ружейную охоту. Кучер Александра Васильевича так вспоминал о его матушке: "Дралась сильно". Крестьяне ее ненавидели. Бывало, увидят, как она скачет на жеребце по полям, говорили вслед: "Ну, едет татарка!". Молодость Сухово-Кобылина проходила внешне обыкновенно для людей его круга. По окончании Московского университета он путешествовал по Европе, слушал лекции в Гейдельбергском и Берлинском университетах. Сухово-Кобылин вполне мог бы и не написать своей знаменитой драматической трилогии, если бы не личная трагедия. А ее завязка, как и положено в драматургии, начиналась легко и даже романтично – в 1841 году в Париже. И тогда казалось, что ничто не предвещает беды. В одном из ресторанов Александр Васильевич познакомился с молодой красивой француженкой Луизой Симон-Деманш. Разговорились. Она пожаловалась, что не может найти приличной работы. – Поезжайте в Россию, – предложил Сухово-Кобылин. – Вы найдете себе отличное место. И написал ей рекомендательное письмо к лучшей петербургской портнихе Андрие, француженке. На этом их первая встреча закончилась. Прошел год. Сухово-Кобылин вернулся в Россию и уже забыл о мимолетной встрече в Париже. И вдруг к нему в модном магазине с улыбкой подходит красивая женщина: – Вы меня не узнаете? Я – Симон-Деманш. Помните, та самая француженка, которой год тому назад вы дали рекомендацию? Отпраздновали встречу в ресторации. За обедом француженка окончательно вскружила голову Сухово-Кобылину. Он предложил: – Жениться на вас не могу. Родные не потерпят мезальянса, а я от них завишу. Но мы будем жить, как муж с женой. Едем ко мне в имение. На что вам какой-то магазин? Симон-Деманш приняла предложение – она тоже влюбилась в статного Сухово-Кобылина. Они уехали в деревню. Но через какое-то время заскучали. Потянуло к городским развлечениям. Они поселились в Москве. Сухово-Кобылин снял для Луизы богатые апартаменты на углу Тверской и Брюсова переулка. Стояла поздняя осень 1850 года. Сухово-Кобылин был погружен в светские развлечения и небезуспешно ухаживал за Надеждой Ивановной Нарышкиной. Это была великосветская львица, флиртовавшая направо и налево буквально на глазах у своего престарелого мужа. У Нарышкиной был бал, на котором присутствовал Сухово-Кобылин. Симон-Деманш, естественно, на него не могла быть приглашена. И вот, проходя мимо окна, Нарышкина увидела стоящую напротив дома кутающуюся в богатую шубу женщину, пристально смотревшую в окна. Нарышкина узнала в ней Симон-Деманш. В Москве вовсю ходили сплетни о ее безумной ревности к Сухово-Кобылину. И тогда Надежда Ивановна решила подшутить над соперницей. Она позвала Сухово-Кобылина в нишу окна и стала целовать ничего не подозревавшего Александра Васильевича на глазах у несчастной Симон-Деманш. В тот вечер, вернувшись, Сухово-Кобылин не нашел Луизы дома. Прислуга сказала, что барыня уехала в наемном экипаже. Встревоженный Сухово-Кобылин поехал к обер-полицмейстеру и заявил ему об исчезновении француженки. Начался розыск. Искали долго, пока, наконец, не обнаружили в сугробе неподалеку от Ваганьковского кладбища бездыханное тело Луизы Симон-Деманш с перерезанным горлом. Версия ограбления отпала сразу. Драгоценные вещи и дорогая шуба были не тронуты. К тому же Луизу вполне могли убить в другом месте, а потом отвезти труп в чисто поле, к городской заставе. Полиция сделала обыск в доме Сухово-Кобылина. И в людской были обнаружены следы крови. Хозяина и всю прислугу арестовали. Родные пытались хлопотать за Александра Васильевича, но в полиции им заявили: он сильно замешан в этом деле. Зачем он в ночь убийства явился к обер-полицмейстеру? Откуда кровь в его доме? А тут еще и письмо. Да, в деле фигурировало и письмо, найденное в бумагах покойной, и написанное к ней Сухово-Кобылиным незадолго до убийства: "Дорогая Луиза! Зная, что Вы остались в деревне единственно ради того, чтобы разыгрывать свои фарсы и повиноваться некоей страсти, которая, увы! называет Вам имя другого... я предпочитаю призвать Вас к себе. Я хочу, чтобы Вы, неблагодарная и коварная женщина, были у меня перед глазами и в пределах досягаемости моего кастильского кинжала. Трепещите!". Без сомнения, это письмо – серьезная улика. Вот только смущает метафора с кастильским кинжалом. Слишком уж поэтично. Однако полиции было не до поэзии: два кинжала, найденных при обыске в доме Сухово-Кобылина, были изъяты в качестве вещественного доказательства. Прислуга поначалу на все вопросы полиции отвечала: "Знать не знаем, ведать не ведаем". Но после долгого сиденья под арестом они сознались квартальному в убийстве. Мы, де, ненавидели француженку за жестокое обращение с нами. Но прислуге не поверили. Потому что была найдена еще одна серьезная улика: письмо Сухово-Кобылина к своему повару, а ныне подследственному Ефиму Егорову. В нем барин просил повара сознаться в убийстве, за что ему было обещано награждение в полторы тысячи рублей серебром, свобода его родственникам и ходатайство об облегчении участи. Хорошо еще, что с обнаруженной кровью разобрались быстро. Медицинская экспертиза признала, что кровь куриная. И это подтверждало первое показание повара о том, что зимой он резал обыкновенно птицу в людской. Судья Колмаков в воспоминаниях приводит аналогичный пример. В Орловской губернии у лесника исчезла жена. Пропажи он ее объяснить не умел, а в сенцах у него нашли пятна крови. И хотя бедняга уверял, что давеча резал птицу, не помогло: его били кнутом и сослали в Сибирь. Там бы и сгинул, если бы бабу не заприметили в соседнем уезде. Живую, здоровую, да еще и с новым муженьком. Светское общество отнеслось к делу Сухово-Кобылина двояко. Однако многие были уверены в его причастности к убийству Симон-Деманш. Мемуарист и крупный чиновник Евгений Михайлович Феоктистов позднее вспоминал о Сухово-Кобылине: "Этот господин, превосходно говоривший по-французски, усвоивший себе джентльменские манеры, был, в сущности, по своим инстинктам жестоким дикарем, не останавливающимся ни перед какими злоупотреблениями крепостного права. Дворня его трепетала… Александр Кобылин мог похвастаться целым рядом любовных похождений, но они же его и погубили". Уже в начале XX века нашлись энтузиасты, опросившие крестьян Кобылинки – имения Александра Васильевича. Одни говорили, что любовницу убили слуги. Ненавидели ее за строгость. Судьям сказали, что убить ее приказал им Сухово-Кобылин. Родные его порядочно деньжонок поистратили, чтобы загасить дело. А другие утверждали: Сухово-Кобылин характер имел крутой. Это он убил любовницу. Но откупился. А потом его отец говорил: "Столько просудился на взятках, мог бы выложить всю дорогу деньгами – от Москвы до Кобылинки". Самое любопытное: эти полуграмотные свидетельства, противоречащие друг другу, сходятся в одном: пришлось-таки платить! За дело или без дела, сам ли виновен или был жертвой навета, но заплатил. – Не будь у меня связей да денег, давно бы сгнил где-нибудь Сибири, – скажет на склоне лет Сухово-Кобылин. Надо сказать, что его любовница, ставшая косвенной виновницей постигших Александра Васильевича несчастий, Надежда Ивановна Нарышкина поддержала драматурга в трудную минуту, даже взяла на себя часть ритуальных забот по похоронам Симон-Деманш. Очевидцы рассказывали, что ее поддержка была весомой: "С того дня, как огласилось убийство, она почти не покидала Кобылина, находилась постоянно в обществе его родных и отважно махнула рукой на то, что станут рядить. Она самозабвенно погрузилась в его горе, выражавшееся открыто и сильно". Позднее Нарышкина уедет в Париж, где родит от Сухово-Кобылина дочь Луизу, которая станет его единственной наследницей. В Париже Нарышкина также блистала – ее называли "Великороссией". К ней благоволил сам император Наполеон III. Позже она развелась со стариком Нарышкиным и вышла замуж за драматурга... нет, не за Сухово-Кобылина, а за Александра Дюма-сына, знаменитого автора "Дамы с камелиями". А Сухово-Кобылин еще в тюрьме задумал свою первую пьесу – "Свадьба Кречинского". Ее фабулу составил ходивший в то время по Москве анекдот об одном светском господине, оказавшимся шулером, который заложил стразовую булавку за бриллиантовую, на чем и попался. А тем временем судебная мельница все вертится и вертится. В 1853 году, спустя три года после убийства, дело было направлено на дорасследование. Вскоре Сухово-Кобылина вновь сажают под арест, где он и закончил "Свадьбу Кречинского". Между тем Правительствующий Сенат принимает по делу следующую резолюцию: "Оставить Сухово-Кобылина в подозрении по участию в убийстве Деманш". Дело, стало быть, не окончено: судебная машина продолжает крутиться. А Сухово-Кобылин приступает к написанию своего "Дела" – так называется вторая пьеса его трилогии. "Дело" – самая, пожалуй, страстная из всех пьес драматурга. В ней – отголосок того, что ему самому пришлось пережить в собственном "деле". Недаром в предисловии к пьесе Сухово-Кобылин написал: "Если бы кто-либо усомнился в действительности, а тем паче в возможности описываемых мною событий, то я объявляю, что имею под рукой факты довольно ярких колеров, чтобы уверить всякое неверие, что я ничего невозможного не выдумал и несбыточного не соплел". Как возникает "дело" в его пьесе? По доносу Расплюева о том, что Лидочка сама "запутала" себя, сказавши будто бы: – Это моя ошибка. Пользуясь этим, запутывают в "дело" человека, на котором можно поживиться. Так же и Сухово-Кобылин сам себя запутал в "дело", в ночь убийства приехав к обер-полицмейстеру. А в сценах допроса Тарелкина на дому и в квартале в третьей пьесе "Смерть Тарелкина", несомненно, отразились сцены допроса в квартале крепостных Сухово-Кобылина. Впрочем, эта страстная пьеса долго была неизвестна публике. "Дело" запретили к печати. Пьеса была издана лишь в пореформенные времена – в 1868 году. А свет рампы она увидела только в 1882 году. Да и то с большими цензурными купюрами и под другим названием – "Отжитое время". А тем временем Сухово-Кобылина "за прелюбодейную связь" приговаривают к церковному покаянию. И, наконец, спустя семь лет, в 1857 году, Государственный Совет большинством голосов принял окончательное решение по делу об убийстве Симон-Деманш: все отпущены за недостатком улик. Это, конечно, не полное оправдание, но Сухово-Кобылин сам признавался, что так уже устал от всего этого, что был рад любой развязке. Последним штрихом этого длинного-длинного уголовного дела стала утрата решения Госсовета от 25 октября 1857 года: документ "был затерян писцом в пьяном виде вместе с парою сапог". А кто же все-таки убил Симон-Деманш? Впрочем, вопрос риторический: сказано же в решении Государственного Совета – "оставить дело Деманш на Божье провидение"… ...Много лет спустя старый Сухово-Кобылин скажет молодому критику Беляеву, заметив, что тот в его кабинете в поместье пристально смотрит на один из портретов: – Это она! "Над кроватью висела бледная пастель французской работы в золоченой раме. Хорошенькая женщина в светло-серых локонах и с цветком в руке глядела с портрета задумчиво и улыбалась загадочно-грустно"... Она... А ведь, заметьте, Беляев не спрашивал у старого драматурга, кто именно изображен на портрете. Сухово-Кобылин проживет после гибели Луизы Симон-Деманш 53 года. В этом выпуске вы также услышите: – "Великое посольство" в Европу. – Василий Иванович Суриков. Слушайте полную версию программы: