Красная армия выкристаллизовалась после Свияжска
День защитника Отечества — это всегда повод оглянуться на множество разных по историческим меркам, но равно недостойных забвения фрагментов непростого и порой тернистого пути становления российских Вооруженных сил. Многие из них известны каждому, они проанализированы специалистами, воспеты литераторами и реконструированы на кинотелеэкранах. Но есть важнейшие по сути, но по разным причинам остающиеся в тени зарубки на едином стволе российской памяти. Об одной из них - о переломных для хода Гражданской войны сражениях под Казанью — мы рассказываем в материале. Правда и легенды Гражданской войны Войны порой выбирают в качестве ключевых пунктов города и деревни мало кому известные. В годы Гражданской войны подобная слава выпала основанному Иваном Грозным городку Свияжску, в последующие века уступившему свое значение Казани и превратившемуся к началу XX столетия в тишайшую монастырскую слободу. Дрожь от нежданно нагрянувшей поступи великих событий город трагически и горько почувствовал первым послереволюционным летом. Как писал главный участник событий со стороны красных: «Из Москвы я выехал 7 августа, еще не зная, что накануне пала Казань. С этой грозной вестью я столкнулся в пути… Одна часть штаба состояла из заговорщиков, другая оказалась застигнута врасплох или скрывалась поодиночке под пулями. Где главнокомандующий и другие руководители армии, никто не знал. Мой поезд остановился в Свияжске, ближайшей крупной станции перед Казанью. В течение месяца здесь решалась заново судьба революции. Для меня этот месяц был великой школой». Автор этих строк одно время был вторым после Ленина высшим должностным лицом Советской России, прослыл организатором и создателем Красной армии, но затем не устоял в политических баталиях, оказался в изгнании и расстался с жизнью в результате покушения. Само имя его на десятилетия угодило под запрет. Лев Троцкий, о котором идёт речь, был, без всяких сомнений, личностью неоднозначной, не колебавшейся перед применением самых жестоких мер, и доброй памяти потомков за многие свои дела явно не заслужил. Одиозность личности Троцкого обернулась тем, что о связанной со Свияжском страницей отечественной истории многие и не слыхивали… Дом, где, по преданию, останавливался Троцкий и где находился штаб 5-й армии, сражавшейся на Волге, уцелел, хотя историки и краеведы пока что не отыскали стопроцентных подтверждений этой версии. В музее-заповеднике «Остров-град Свияжск» полагают, что хроника происходившего более 100 лет назад складывается из отрывочных воспоминаний и разрозненных документов. В этой картине достоверность сплетается с местной «мифологией», и провести между ними четкую границу сегодня уже невозможно. Сражавшийся в белой армии капитан (впоследствии полковник) В.О. Вырыпаев в своей книге «Каппелевцы» описывает следующий эпизод: «Наша конная группа подошла к городу. Дозорные уже видели городскую площадь, запруженную обозами, военными кухнями и войсками. Площадь при подходе наших дозорных сильно поредела: все, кто мог двигаться, - запряженные повозки, люди, - все начали удирать во все стороны. Из-за угла поперечной улицы прямо на нас повернул отличный автомобиль, по-видимому, ничего не подозревавший. Дозорные, взяв винтовки на прицел, остановили его. Он повернул к первым воротам, в которые почти на ходу юркнули два пассажира. Впоследствии шофер, которого мы захватили, сообщил, что это были Лев Троцкий, комиссар по военным делам, и его секретарь…» Если этот «реприманд неожиданный» и впрямь произошёл в Свияжске, а не сфантазирован автором, то можно смело предположить, что в тот день история могла пойти по другому пути. Роль Троцкого в этот период была, несомненно, высока, и без его железной и безжалостно карающей руки красные вполне могли станцию Свияжск и Романовский железнодорожный мост через Волгу, открывавшие дорогу на Москву, и не удержать… Не обойти и другую легенду, связанную с приездами Троцкого в Свияжск. Речь о гипотетическом открытии в городе памятника… Иуде Искариоту. Троцкий якобы присутствовал при этом и обратился к участникам странной церемонии с пламенными словами, в которых назвал евангельского изменника делу Христову первым протестантом. Современные историки склонны, впрочем, полагать, что датский дипломат-очевидец, которого занесло на Волгу в те дни, был не слишком добросовестен в своих описаниях и мог просто перепутать Иуду с латышским стрелком Юдиным (Юдинсом), которого действительно торжественно похоронили в Свияжске и фамилию которого не знавший русского языка датчанин мог спутать с именем злосчастного библейского персонажа. Как бы то ни было, а в мемуарах Троцкий ни о странном монументе, ни о чудесном спасении на пороге пленения не упоминает. Нет там упоминания и о расстреле каждого десятого в дрогнувшем и отступившем под натиском белых полку, нет в книге и подтверждения, что Лев Давидович лично участвовал в казни. Военному искусству революция училась под Казанью Впрочем, карательные методы наведения порядка в частях он не отрицает: «Перелом наступил, разумеется, не сразу. Отдельные отряды продолжали отступать без причины или рассыпались под первым крепким толчком. Свияжск был под ударом… Как раз в этот момент положение на фронте сразу ухудшилось. Свежий полк, на который мы так рассчитывали, снялся с фронта во главе с комиссаром и командиром, захватил со штыками наперевес пароход и погрузился на него, чтобы отплыть в Нижний… Я переговорил с неизменным Маркиным. Во главе двух десятков боевиков он на импровизированной канонерке подъехал к пароходу с дезертирами и потребовал от них сдачи под жерлом пушки… Дезертиры сдались без сопротивления. Пароход причалил к пристани, дезертиры высадились, я назначил полевой трибунал, который приговорил к расстрелу командира, комиссара и известное число солдат…» Ударную силу красных под Казанью представляли латышские стрелки и мадьяры из числа угодивших в плен солдат австро-венгерских войск. Один из участников боев вспоминал, что белые латышей и венгров в плен не брали, считая наёмниками. Троцкий, надо отдать ему должное, ничуть не стремился к огульному очернению противника: «Армия под Свияжском состояла из отрядов, отступивших из-под Симбирска и Казани или прибывших на помощь с разных сторон. Каждый отряд жил своей жизнью. Общей всем им была только склонность к отступлению. Слишком велик был перевес организации и опыта у противника. Отдельные белые роты, состоявшие сплошь из офицеров, совершали чудеса. Сама почва была заражена паникой… И всё же революция была спасена. Что понадобилось для этого? Немногое: нужно было, чтобы передовой слой массы понял смертельную опасность. Главным условием успеха было: ничего не скрывать, и прежде всего свою слабость, не хитрить с массой, называть всё открыто по имени. Революция была ещё слишком беспечна. Октябрьская победа далась легко. В то же время революция вовсе не устранила одним взмахом те бедствия, какие её вызвали. Стихийный напор ослабел. Враг брал тем, чего не хватало нам: военной организацией. Этому искусству революция училась под Казанью…» Там же, на железнодорожной станции Свияжск, было едва ли не впервые опробовано то, что можно назвать пропагандистским оружием. В поезде из 12-15 вагонов, где располагался штаб красных, была своя типография и прибывшие из столицы журналисты и литераторы выпускали газету «В пути», на страницах которой наряду с перепечатками из «Правды», «Известий» и военных директив печатались столь разные по таланту и известности люди, как Демьян Бедный и Лариса Рейснер. Состоял в штате поезда и Всеволод Вишневский, возможно, постоянное общение в этот период с Ларисой Рейснер и сказалось впоследствии на появлении такого художественного свидетельства эпохи, как «Оптимистическая трагедия». Во всяком случае, не приходится сомневаться, что именно её чертами наделил драматург пламенного комиссара из своей пьесы. Агитки «Демьяна Бедного — мужика вредного», как именовал себя сам мастер-стихотворец, даже разбрасывали с аэропланов над позициями белых и в ближнем их тылу. Литературные достоинства подобных творений на злобу дня далеко не бесспорны, зато в доходчивости этим образцам революционной поэзии не откажешь. Вот, например, фрагмент стихотворения, написанного Бедным именно в Свияжске: «Как во славном было городе Казани, / Ожидаючи от нас прежаркой бани, / Не на пир оно честной, на пирование, / Темным вечером сходилось на собрание/Именитое казанское купечество: / «Постоимте, братцы, крепко за отечество! / Отстоимте от конечной от погибели / Животы свои да праведные прибыли!» / А и много ж их, купцов, тут насбиралсся. / Горе-горькое к купцам, вишь, подбиралося, / Подбиралося к ним горе неотходное, / Большевистское ль то воинство народное…» Кстати, именно Лариса Рейснер через пять лет после свияжской боевой страды описала суть этих страниц Гражданской войны: «Что такое Свияжск? Только после Свияжска и Казани Красная армия выкристаллизовалась в те боевые и политические формы, которые, изменяясь и совершенствуясь, стали классическими для РСФСР. Шестого августа 1918 года из Казани бежали немногочисленные, наскоро сформированные полки, и лучшая их, сознательная часть зацепилась за Свияжск, остановилась, решила стоять и драться… Вероятно, ни белые, упоённые недавней победой, ни красные, сплотившиеся вокруг Свияжска, не догадывались, какое историческое значение имели их первые пробные стычки… Все понимали положение так: ещё шаг назад откроет «им» дорогу до Нижнего и путь на Москву, дальнейшее отступление — это начало конца, смертный приговор Республике Советов… Так шли друг за другом дождливые августовские дни. Наши редкие и слабо вооруженные цепи не отступили, мост оставался в наших руках, и из тыла, откуда-то издалека, начали подходить подкрепления. К летающим по ветру осенним паутинам прицепились провода настоящей связи, и какой-то огромный, громоздкий, хромой аппарат начал работать на плохую станцию Свияжск, на едва видимую на карте России черную точку, за которую в минуту отчаяния и бегства месяц тому назад схватилась рука революции… Солнечным осенним утром пришли к Свияжску узкие, проворные, быстроходные миноносцы Балтийского моря. Их появление произвело сенсацию. Армия почувствовала себя защищенной со стороны реки… Глубокой ночью с 9 на 10 сентября десант был погружен на корабли, и часам к пяти с половиною, на рассвете, неуклюжие, многоэтажные теплоходы под охраной миноносцев спустились к казанским пристаням…Туман, люди дрожат от холода и нервного напряжения… оглядывая безлюдный, безгласный, в мертвой тишине отдыхающий берег. Это победа».
