"За речкой", тридцать лет назад

15 февраля 1989 года последние части Ограниченного контингента советских войск покинули территорию Демократической Республики Афганистан, перейдя на Родину по мосту через Амударью. За девять с небольшим лет во время боевых действий там, "за речкой" Советский Союз только по официальным данным потерял более 15 тысяч человек. В канун 30-летнего юбилея корреспондент "Уралинформбюро" встретился с екатеринбуржцами, прошедшими через горнило Афгана, чтобы спросить о былом и нынешнем. Владимир Тищенко, начальник пресс-службы администрации Екатеринбурга Призвался я в ноябре 1984 года. Попал в воздушно-десантные войска, служил сначала в учебке в Гайжюнае. Было две основных учебки, готовившие пополнение для ВДВ в Афган. Ферганская, которая в "9 роте" показана, это в основном представители стрелковых специальностей (автоматчики, гранатометчики, снайперы), на их подготовку уходило три месяца. В Гайжюнае готовили технических специалистов: операторов-наводчиков, механиков-водителей, командиров БМД, БМП. Подготовка велась полгода. Я попал в роту, в которой велось обучение операторов-наводчиков БМП. На тот момент практика Aфганской войны показала, что боевые машины десанта в условиях горно-пустынной местности не вытягивают, так как они более легкие, пушка заряжается с казенника, то есть не автоматическая, и угол подъема в горах гораздо более ограниченный, чем у орудия, которое устанавливалось на БМП. Это все кровью было доказано, и командование приняло решение, чтобы десантуру пересадить на более современные машины БМП-2, которые тогда только-только начали выпускать в Кургане. Мы были одними из первых, кто учился на них воевать. В Афган я прилетел 26 апреля 1985 года - в 103-ю Витебскую гвардейскую воздушно-десантную дивизию, которая была основным подразделением ВДВ 40-й армии. Первое впечатление? В двух словах – это не Родина. В одной песне есть хорошие строки: "На войне нету мамки бойца пожалеть". Ты понимаешь, что оказался один на один с ситуацией, когда опасность сквозит отовсюду. Плюс климатическая разница: мы улетали из Прибалтики в апреле, было -3 градуса, а потом сели в Афганистане. Опускается рампа, и 30 с лишним градусов жары врываются внутрь самолета, запах полыни, пыль. Ощущение, что ты попал абсолютно в другой мир. Выходишь – стоят офицеры, солдаты, совсем не такие, какими ты привык их видеть: закатанные рукава, выцветшая форма-эксперименталка, которая уже тогда начинала вводиться, панамы и кепи, которых в Союзе не было на тот момент, у многих - очки черные, а вместо ботинок или сапог, в которых мы прилетели, – удобные кроссовки для выхода в горы на боевые операции. Ну, и канонада, которая периодически прорывается, даже на территории кабульского аэродрома. Еще удивило в Афганистане отсутствие шагистики, муштры и более свободное обращение между командирами и подчиненными – в отличие от учебки, где была железная дисциплина, жизнь по уставу, где все расписано. "Дембель неизбежен..." Фото из архива Владимира Тищенко Тогда было два типа ведения боевых действий. Первый – боевая операция на уровне дивизии или полка. Она могла занять неделю или месяц, пока все задачи не будут выполнены. Второй тип, в котором я принимал участие, – дежурство на заставе либо выносном посту в отдалении от крупной базы. И вот тут боестолкновения случались практически ежедневно. Мы держали перевал Кочкин недалеко от Кабула и господствующую высоту, прикрывали Кабульский аэродром и зону трассы Кабул-Хайратон, по которой в ежедневном режиме шли наши колонны из дома и обратно. Задачи были самые разные: выйти из засады, чтобы перехватить "духов", которые занимаются минированием, задержать душманский караван, помочь разведчикам или спецназу, сопроводить колонну. Первый мой бой, условно говоря, боем назвать нельзя. Застава стояла над перевалом Кочкин, а примерно на тысячу метров вверх была господствующая высота, на которой располагался выносной пост, позволяющий держать под прицелом все окрестные высоты. Задача была на эту высоту (почти 2 000 метров) поднять зенитную спаренную установку. Весит она больше тонны. Знаменитая "эксперименталка", она же "афганка" с нестандартными подсумками, спасшими от пуль немало солдатских жизней Чтобы не допустить подход душманов на близкое расстояние, выставлялись минные поля, растяжки. Но карт их расположения у нас не было. Пока мы медленно тащили зенитную установку, один из наших бойцов Валера Иванов потащил на вершину воду, чтобы к моменту, когда мы туда доберемся, успеть сварить какой-то суп, чай вскипятить. За спиной у него был 12-литровый армейский термос с водой, еще мешок с хлебом-сухарями, банки тушенки. Он метров на 70 от нас, наверное, оторвался… В это время – щелчок. Дембеля сообразили, что это прозвучала команда "Ложись!" Мы падаем, установка зацепилась за камни и не скатилась. Я успел только голову поднять – взрыв. Наш товарищ сорвал растяжку и оказался в эпицентре взрыва. Но побоялся падать, воду боялся пролить. Только пригнулся, и все осколки пришлись ему в ноги и ягодицы. Хорошо, что спина была прикрыта термосом, а голова мешком со снедью. Видим – поднимается, мы ему "ты как?", он – "нормально". И попер свою кладь дальше. А вечером, когда мы спустились, санинструкторы сделали операцию, достали из него не один десяток осколков. Причем оперировали без анестезии: прокалили хирургические иглы, засунули ему палку в зубы, осколки вытащили, перемотали, дали какие-то порошки, и он даже в госпиталь не поехал. Считалось, что такие ранение боец может на ногах перенести. Афган научил: на броне - безопасней. Владимир Тищенко - крайний справа. Фото из личного архива Афганистан, безусловно, повлиял на мою жизнь. В 84-м году я поступал в военное училище, хотел быть летчиком, но меня на медкомиссии срезали по зрению. А поскольку я сдавал экзамены по физике и математике, то, вернувшись в Свердловск, решил поступить в УПИ на радиофак. Конкурс был бешеный, и мне не хватило баллов для поступления. После этого выбор был невелик: написать заявление на другой факультет, куда баллов хватало, либо взять паузу и пойти в армию. Когда мне предложили в приемной комиссии переписать заявление, у меня ручка дрогнула – я отказался. Потом я шел по проспекту Ленина в сторону Оперного театра, дошел до университета и вдруг подумал: "А чему здесь учат?" Стал смотреть на вывешенный список специальностей и увидел факультет журналистики. А у меня к этой профессии с детства была предрасположенность. И я подумал: в качестве журналиста можно позволить себе все - и с летчиками летать, и с подводниками опускаться в глубины. И я пошел в армию, чтобы эта идея у меня окрепла, а вернувшись оттуда, получив армейскую школу, я мог бы более зрело подойти к выбору профессии. Кстати, уже в учебке я напросился выпускать боевой листок, чтобы практический опыт наработать. Какой главный вывод вынесен мной из Афганистана? Очень простой: жить нужно сегодняшним днем и радоваться тому, что у тебя есть эта возможность, потому что завтра может вообще не наступить. Проявлялось это потом на "гражданке" в банальных вещах. Я когда вернулся, еще полгода работал на заводе, в горячем цехе. И когда смена заканчивалась, я возвращался домой и кайфовал от одной мысли, что иду в гору, но по асфальтовой дорожке, и не надо прыгать с камня на камень, искать укрытие, менять место дислокации, смотреть при ходьбе под ноги, нет ли там мин. Я очень долго не мог отвыкнуть от этого ощущения радоваться мелочам. А за что благодарен Афганистану? За все благодарен, абсолютно за все. Это была школа, которая во многом повлияла на все мое мировоззрение, которая многому научила. Владислав Середа, директор департамента социальной и воспитательной работы УрГПУ Владислав Середа - один из "отцов-основателей" музея памяти воинов-интернационалистов "Шурави" в Екатеринбурге. Я в Афганистан попал в июне 1984 года в должности командира 149-го гвардейского Ченстоховского мотострелкового полка 201-й мотострелковой дивизии. Пункт дислокации и штаб дивизии находился в Кундузе. До этого я имел опыт командования мотострелковым полком на Украине, в Конотопе. Честно скажу, я не думал, что там, куда я направляюсь, ведутся самые настоящие боевые действия. Думал, что это вроде учений: проехали, где-то локализовали какой-то очаг… Поэтому первое впечатление от незнакомой страны оказалось тревожным. Совершенно другая жизнь, совершенно другие горы, обстановка сама: по приземлении в Кабуле первое, что видишь, – стоят модули, с собаками кто-то ходит, саперы, посты охранения. Зона ответственности нашего полка была довольно протяженной – порядка 150 километров от Баглана до Талукана. Задачи – охрана наших колонн, реализация разведданных, агитационная работа с населением, плюс боевые действия по уничтожению боевиков. Пришлось осваивать и новое направление – борьбу с "партизанскими" группами. Соответствующего опыта у нашей армии не было со времен Великой Отечественной войны, в военных академиях тоже бороться с "партизанами" не учили. Нас настраивали на другое: стабилизировать обстановку в стране, помочь правительству остановить гражданскую войну, обеспечить афганскому народу мирные условия для жизни, а также помешать американцам разместить там свои базы. Это была постоянная военная работа. На каждый день был разработан план засадных действий в тех или иных районах. Нам удалось накопить хороший опыт по охранению колонн, отработать тактику выдвижения на боевые действия "перекатами": головная подходная застава, боковые заставы, тыльные. Научились вести боевые действия в "зеленой зоне", особенно в той, что близко примыкала к дорогам. Моджахед. Экспонат музея "Шурави" Нам ведь противостоял сильный противник - моджахеды, которых готовили в Пакистане и Иране. Разведка у них была поставлена на очень высоком уровне. Простой пример: при выходе на боевые операции мы, как правило, проводили строевые смотры. А у душманов на соседствующих высотах через определенные расстояния находились скрытые разведывательные пункты – и, как только мы начинали этап подготовки, они это засекали, передавали по "линии". Вторым неприятным сюрпризом стало использование бандформированиями арыков и подземных тоннелей – кяризов. Случалось, что мы получали разведданные по объектам, "накрывали" их, а там уже пусто. Все, что осталось от врага - след еще дымящегося костра. Они через эти скрытые тоннели затем выходили в совершенно другом месте, нападали на наши колонны, причем наносили серьезный урон. Павел Кулёв, ветеран спецназа ГРУ, полковник в отставке, художник-любитель Кроме ордена Красной Звезды, разведчик Павел Кулёв награжден за службу в Афганистане 14 боевыми медалями Я окончил в 1981 году Бакинское общевойсковое училище и был направлен в Киевский округ в части специального назначения ГРУ (ныне ГУ Генштаба ВС, здесь и далее - прим. ред.). Спустя три года начальник штаба бригады вызывает к себе. Человек - заслуженный, сам полгода назад вернулся из Афганистана, награжден двумя орденами Боевого Красного Знамени и орденом Красной Звезды, его даже к Герою представляли… Он усадил меня на стул и начал издалека, вопросами про семью, про жилье. Потом сказал: "Вам предлагается убыть для прохождения дальнейшей службы в страны с жарким сухим климатом" Я понял, что речь идет про Афганистан. Прошел комиссию на годность — и в июле 1984 года убыл, как тогда говорили "за речку". Старший лейтенант Павел Кулёв. Фото из личного архива Представьте, вы прибыли из цивилизованной страны в царство полнейшей нищеты. С другой стороны, это страна контрастов: можно увидеть простого крестьянина, вспахивающего свои небольшие угодья деревянным плугом даже без стального сердечника, а на спине висит японский магнитофон, из которого раздаются религиозные напевы. Наши боевые действия имели свою специфику. Когда ты действуешь в составе полка или другого подразделения, и в бой идешь в общей цепи – это одно. А в спецназе ты на 200-300 километров удален от крупных военных баз, от подразделений, которые могли бы тебя поддержать огнем в случае чего. Потому шаблонов быть не может, там каждый бой, как в первый раз, и при этом он должен быть продуман до мелочей. Помню, в наш батальон привезли машину "Датсун" для выполнения специальной задачи. Выбор комбата пал на меня. В течение месяца я отращивал бороду, чтобы сойти за местного жителя. Мы готовились к выходу в глубокий тыл противника. В рейде участвовала малочисленная группа, всего пять человек. Предстояло углубиться на территорию душманов на 250-300 километров, из них километров 120 надо было двигаться по большой "зеленке". Нужно было выяснить, где противник минирует участки дороги, как их обозначает для своих, чтобы не подорвались. Естественно, все мы были одеты в национальную афганскую одежду. К сожалению, языки местного населения — дари, фарси, пушту — знали недостаточно хорошо, поэтому в таких рейдах речевые контакты с возможным противником старались не допускать. Мы уже километров тридцать проехали по "зеленке", и вдруг выходит с автоматом душман - "Стой!" Ну, все, думаю, приехали. Сейчас нас, наверное, будут убивать. Незаметно даем сигнал по радиостанции к ребятам, едущим в кузове, чтобы те в случае чего "знали свой манёвр". В кузове была сделана станина с пулеметом ДШК, вроде тачанки, чтобы отстреливаться от погони. Но погони в тот раз не случилось. Душман хладнокровно так, лениво посмотрел на меня, сгреб с дороги песок, открутил взрыватель от спрятанной мины, и махнул рукой – мол, проезжай. Оставалось лишь запомнить, где эта мина лежала, и каким условным значком обозначена. Борода не по Уставу, говорите? А в разведке свой Устав! Фото: личный архив Павла Кулева. Мы три дня пробыли в тылу. А на обратном пути едва не попались. До конца "зеленки" оставалось совсем чуть-чуть, километров 20 проехать — и уже наша территория. Нас опять остановили. Но на сей раз часовой что-то заподозрил, внимательно на меня посмотрел, схватился за кобуру. Что делать? Решение пришло неожиданно. Я высунулся из машины и говорю ему "Ду ю спик инглиш?" Он на секунду расслабился, обрадовался, залопотал "Дуст, дуст!", то есть "Друг, друг!" Дальнейшее решили быстрота реакции и бесшумный пистолет. Мы рванули с места, в кузове откинули полог и открыли по преследователям огонь из ДШК. Те в ответ выстрелили из гранатомета, но граната, к счастью, рванула за машиной, только одного бойца немного зацепило осколком. Чем я благодарен Афганистану? Мне этот вопрос часто задают. У меня однажды серьезно ранило солдата, я пошел в медсанбат его проведать. В разговоре он разоткровенничался и говорит: "Знаете, товарищ старший лейтенант, был у меня в детстве такой момент: моего младшего брата в школе избивали трое мальчишек постарше, а я все видел, но побоялся вступиться. Было потом очень стыдно. Так вот сейчас такого бы не случилось. Сейчас я уже не боюсь". Видимо, что-то у человека на войне переламывается, в его характере, в его поведении. Люди становятся закаленными. Вот за эту закаленность, видимо, я и благодарен службе в Афганистане. На картине "Подрыв" многие ветераны узнают себя, вспоминая, как старались закрыть лицо, чтобы не видеть подорвавшегося на мине товарища Повлиял ли Афганистан на мое увлечение живописью? Конечно! Я рисовать с детства любил, но в профессии художника себя не видел. Но даже "за речкой" находил время, чтобы сделать портреты друзей, какие-то пейзажные наброски. Когда в 2002 году уволился с военной службы в звании полковника, времени у меня на разные хобби появилось вполне достаточно. И я возобновил занятия живописью. Сначала это были первые робкие шаги с "оглядкой" на профессионалов из нашей афганской среды. Ну, и, конечно, учился у классиков, особенно у Левитана и Куинджи, так как пейзажи — мой любимый жанр. Сейчас в основном их и пишу, в первую очередь стараюсь запечатлеть красоту уральской природы, но пейзажи афганские тоже появляются - по памяти и по сохранившимся наброскам. Андрей Казачков, замдиректора музея памяти воинов-интернационалистов "Шурави" (УрГПУ) Призвался я в мае 1986 года, причем из Свердловска, хотя сам родом из Курганской области. Просто в Свердловске я учился в техническом училище. Прошел подготовку на командира отделения в Ашхабаде. После 5 месяцев учебки, в ноябре 1986 года направили в Афганистан. Это был 101-й мотострелковый полк в 12 километрах от Герата. Мы контролировали довольно большую "дугу", делали рейды вплоть до Кандагара. В нашем районе действовал полевой командир Туран Исмаил (один из деятелей так называемой "Пешаварской семерки" моджахедов). Первое впечатление от Афганистана - ты оказался в далеком прошлом. И женщины в других одеждах ходят, и землю обрабатывают на быках, и горы совершенно другие. Большинство из нас о восточных странах знали по сказкам и по рисункам. Но когда пробудешь там достаточное время и увидишь, что война идет, – сказка развеивается, как туман под ветром. В 1988 году во время зачистки района под Кандагаром наш БТР подбили из гранатомета. Водителя опалило так, что всю кожу сожгло, меня и наводчика пулемета контузило. Чуть не погибли. Нас спасли открытые люки – иначе кумулятивная струя от взрыва гранаты внутри машины нас всех просто раздавила бы. Вообще это было нарушением приказа – открытые люки, но в боевых условиях иногда приходилось немного нарушать правила. "Иногда нарушение правил в бою спасало жизни".... Почему с душманами так трудно было воевать? Так они же не сидят на одном месте! Были, конечно, бандформирования, "державшие" какой-то один район и состоявшие из местных жителей. А были банды, специализировавшиеся на организованных операциях, те чаще дислоцировались у границ. Мы их разбили – а остатки легко уходят в Пакистан или Иран, их там подлечивают, пополнение сделают, и опять перебрасывают для какой-то крупномасштабной операции. Когда мы пошли зачищать один район, нам дали проводника, и мы его спросили – почему вы сами так плохо воюете с душманами? Он ответил: "Если я буду хорошо воевать, в моем кишлаке узнают, придут ночью и мою семью вырежут. И потом вы скоро уйдете, а мы здесь останемся". Андрей Казачков - и замдиректора, и - когда нужно - экскурсовод по залам музея "Шурави" За что я благодарен Афганистану? За дружбу, за чувство надежного товарища за спиной, за навык с первых дней видеть, кто есть кто. Я ведь до армии мечтал быть геологом, а после дембеля здесь, в Свердловске, когда я готовился возвращаться к родителям в Курганскую область, ко мне подошел парень, спрашивает: "Ты из Афганистана? Можешь рассказать, что там происходит?" Я согласился, мы поехали в пединститут, и там одна из преподавателей мне предложила поучаствовать в эксперименте, поступить в пединститут вне конкурса, по собеседованию, в составе "афганской" группы абитуриентов. Нас там было человек тридцать, кого по результатам собеседования приняли на факультет физвоспитания и начального военного обучения, где готовили военруков для школ. Во время учебы я стал комиссаром клуба "Авангард", участвовал в организации передвижных выставок - мы уже тогда приняли решение создать музей "Шурави", начали собирать материалы для экспозиции. И случилось так, что школьным военруком я не стал, хотя для меня уже зарезервировали место в одной из школ Курганской области. Это произошло потому что Владислав Антонович Середа (директор департамента социальной и воспитательной работы УрГПУ) убедил меня остаться в музее. Сейчас я вожу экскурсии, кроме того, выполняю обязанности ученого секретаря и замдиректора по хозвопросам. Беседовал Евгений СУСОРОВ