Как мы помешали Децлу стартовать в стратосферу
Голос улиц замолк. Децл скончался, скончался во цвете лет — всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. В 2000 году я, 12-летний, с презрением глядел на голубой пластик передаваемой в классе из рук в руки компакт-кассеты с альбомом Децла «Кто ты?». С презрением — потому что любил рок. Можно было бы опуститься до псевдофилософских рассуждений и вспомнить, кто из тогдашних моих однокашников стал впоследствии вором, прокурором или рэпером. Спойлер: никто, зато я точно знаю про главного любителя хип-хопа в нашем классе и обладателя той самой компакт-кассеты из голубого пластика — он теперь офицер ФСБ. Кажется, майор. Риторического эха ради я мог бы обратиться к читателю, задать ему вынесенный в заголовок вопрос. Возможно, именно так я и начал бы репортаж с похорон Кирилла Толмацкого. Но на выходе из храма Живоначальной Троицы у Пятницкого кладбища, слушая певчих — «Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас» — и глядя на заплаканное лицо Герберта Моралеса (Jah Division, «Дивизия Иеговы»), который последним выходил из церкви, я понял, что этот вопрос потерял актуальность. Бей во все колокола, по всей Москве: колокола сорока сороков не отзвонят нелепости этой смерти, как и любой смерти, которая способна напомнить, задать этот нелепый вопрос каждому из нас. Из вас: кто ты? Никто. К 11 утра на улице Маршала Тимошенко к моргу ЦКБ выстроилась очередь из такси: проводить Децла, скончавшегося 3 февраля в Ижевске, собралась вся неравнодушная Москва. В численном выражении — человек восемьсот. Голос улицы Тимошенко умолкал за воротами ЦКБ. Двухполосная улица Тимошенко сегодня если и не стала, по штампу советской журналистики, шире, ее голос угасал у морга ЦКБ: в траурной черно-серо-коричневой толпе было одно отличие от любой московской толпы тех же цветов — толпа молчала. К 11 утра молчание на площади у трупохранилища разрывал лишь крик малышки на руках одной из пришедших: «Кар, кар, смотри, пап, ворона!» — указывала она на бело-зеленую ель чернокожему отцу. Децл умер от остановки сердца. Все мы, дети информационной менопаузы, думаем, будто знаем, что стоит за этими скупыми словами, не похожими даже на режущий глаз слог судебного эксперта. От психостимов может крякнуть сердечная мышца, а от опиоидов угнетается дыхательная функция. Чушь! Децла называли «монахом» не только за его скромное поведение, видимое или, в нашем случае, невидимое извне, но и за скромный образ жизни. Гера Моралес, человек непростой судьбы, уверен, что никаких наркотиков Децл в эти годы не употреблял. Золотые купола храма святой Троицы Живоначальной не дадут врать под своей сенью. Как и белые своды прозекторской и токсикологической лаборатории. Бей во все колокола — и по всей Москве каждый колокол будет звонить по каждому из нас. И каждый из нас будет равен другому каждому. На улице Маршала Тимошенко знаменитости в толпе перед ЦКБ будто нарочно старались всем своим видом показать: я не знаменитость. Юность закончена. Молодость еще идет, как пишет Юра Вафин, но юность теперь точно все. Молчал мой ровесник, рэпер СТ, когда я просил у него комментария. Молчала директор MTV Яна Чурикова, на почерневшем лице которой блестели слезы. MTV — заря популярности Кирилла. «Кто ты?» голубого пластика был окном для хип-хопа в наши годы, прорубленным дредастым мажором наперекор формулам рекорд-успеха. Последние его треки — от «Пробки, стройка, грязь» (2012) до «Сине-красных огней» (2018) — обладали гражданским пафосом такого ослепительного накала, что некоторые авторы анонимных политических Telegram-каналов посчитали их причиною его смерти. Отыскались такие и на прощальной церемонии — некий человек в зале для прощаний нарушал траурное молчание проклятиями и клятвами — он обещал поквитаться с теми, кто «убил» Кирилла Толмацкого. Отец Александр (Толмацкий), продюсер, был потрясен и пытался утихомирить дебошира. В остальное время он что-то механически отвечал, когда его спрашивали. Его внук, сын Децла с такими же забавными колбасками дредлоков, как у самого Кирилла лет 20 назад, смотрел отрешенно и непонимающе. И никто не понимал ничего. Фибрилляция предсердий? Как это? В гробу Кирилл точно спал. Его длинные — в иных обстоятельствах можно было бы сказать «до пят», но они, как известно, были гораздо длиннее — дредлоки напоминали связанные крылья. Тишину на Маршала Тимошенко нарушал лишь фанат в шарфе, старом сине-красном шарфе с надписью «Децл». Разогретый выпивкой из «Магнита», он пытался прогреть февраль цитатами — «Мои слезы, моя печаль!». Децл скончался, как Пушкин. И как в тридцать седьмом — 1837-м году — некому после его смерти поднять знамя свободы русского слова из-под зассаного одеяла реакционной пропаганды. А есть кому — не под силу. Бей во все колокола, по всему Лондону — начатый в 2000-м знатным мажором —камер-юнкером на афро-тему стихотворный ребеллион спустя 20 лет прессуется с не меньшим азартом, чем при императоре Николае Палкине. В толпе шептались — каким беззлобным, отзывчивым, нравственным человеком был Кирилл. Шептались отрывисто — все пришедшие и так это знали. Молчание на Пятницком кладбище было бы таким же суровым, как у морга, если бы паре братьев по оружию не пришло в голову принести к погребальному лапнику bluetooth-колонку. Ее басы пугали кладбищенских ворон. Однако никому, кто бросал песок на крышку гроба Кирилла Толмацкого, не пришло в голову их остановить. В 2012 году Децл в одном из интервью признавался, как представляет собственные похороны. Там должен был «красиво играть джазовый оркестр», а люди должны были пить «розовое шампанское» и получать наслаждение от происходящего. Исполнитель тогда отметил, что оплакивающая его «куча бабулек у могилки» будет мешать «спокойно стартануть в стратосферу». Прости, Кирилл, если мой плач сбил тебе пару сотен километров в час.
