Jakarta Post (Индонезия): чему научил меня американец, увлекшийся индонезийским исламом

«До того как я обратился в ислам, я все время жил, совершая самоубийство». Вот что рассказал мне мой друг Джеймс (имя вымышлено) в ответ на мой вопрос о том, насколько важную роль играет для него ислам. Я живу в Соединенных Штатах в Иллинойсе недалеко от Чикаго с 2014 года. Я работаю в продуктовом магазине, а мой муж заканчивает аспирантуру. Джеймс, афроамериканец, преподающий в местной школе, стал одним из наших близких друзей. Он спокойный, добрый, с ним интересно разговаривать. Я многое узнала от него о жизни в Америке. Потребовалось какое-то время, чтобы я, к своему удивлению, узнала, какую роль для него играет Индонезия. Особенно та разновидность индонезийского ислама, в котором я выросла: неотъемлемыми составляющими его являются внутренний покой, терпимость и любовь, а экстремизм, политизация и трайбализм, отличающие ислам в других странах мира, считаются врагами. Так почему же Джеймс сказал, что до принятия ислама его жизнь была своего рода самоубийством? Как он объяснил, он медленно убивал себя тщеславием и романами ради развлечения, скорее усугублявшими его тревогу, вместо того, чтобы приносить умиротворение. «Я потихоньку сходил с ума», — сказал он мне. По словам Джеймса, он своими глазами видел, как вера меняет людей. Сам Джеймс обратился к исламу после знакомства с группой студентов из Малайзии. Он сказал, что его восхитило, как они относились друг к другу, и заметил, что это было глубоко связано с их верой. Тогда он начал изучать, как практикуется ислам в других странах, в том числе в Индонезии. Он узнал, что исламские святые, сунаны, познакомили с исламом Нусантару отчасти через «вайанг», традиционный индонезийский кукольный театр. Джеймс сказал, что его восхищает их чутье к культуре и творческий подход. С точки зрения Джеймса, индонезийцы адаптировали ислам к своим давним традициям. Джеймсу нравится, как мы встраиваем ислам в нашу повседневную жизнь. Мы всегда приглашаем его, когда отмечаем исламские праздники и готовим индонезийские праздничные блюда. Ему нравится, как мы проводим ритуалы по случаю праздника Идул Фитри, он восхищается нашими встречами, «силутарахми». Он говорит, что предпочитает наш стиль в исламе многим ближневосточным его формам, которые широко представлены в Чикаго. У нас с мужем есть маленькая дочь, которая родилась в США. Джеймс предостерегает меня: если я хочу дать детям религиозное образование в США, мне придется «выбрать свое племя». Большинство преобладающих исламских религиозных школ, говорит он, связаны с ближневосточными или юго-восточными имамами. Разумеется, они оказались под сильным влиянием региональных практик, в которых они были воспитаны. В Индонезии легко можно найти местных имамов, способных помочь с исламским образованием, но в США это редкость. Поэтому Джеймсу удобнее всего изучать индонезийский ислам через Ютьюб (Youtube), где есть несколько видео индонезийских мусульманских богословов на английском. Но он жаждет большего, потому что в индонезийском исламе он обретает покой. Он рассказал мне, что ему не нравится большая часть американского ислама, склонного к своего рода «транснациональному виду ислама», которому учат «транснациональные мусульмане», превращающие в товар и продающие свои учения, часто наполненные сообщениями, выражающими жестокость и ненависть к другим людям, в равной степени к другим мусульманам и немусульманам. По словам Джеймса, несмотря на то, что ислам внес в его жизнь покой, он должен воздерживаться от тех видов исламских практик и учений, которые способны его нарушить. Живя вдали от дома, я неизбежно вспоминаю ислам своей юности в Индонезии и тоскую по нему. За последние четыре года жизни в США мы с мужем стремились не демонстрировать публично свою религиозную принадлежность, как это было бы в Индонезии или как бывает, когда мы встречаемся с нашими индонезийскими друзьями здесь. Об исламе, кроме как с Джеймсом, мы говорим редко. Интересно, что благодаря беседам с Джеймсом мы стали чаще задумываться, как нас формирует наша религия. Мы также стали больше ценить тот вид ислама, в котором мы выросли в Индонезии. Это была толерантная мирная вера, легко сосуществовавшая с другими религиями и даже с практиками ислама, отличавшимися от тех, которые мы наблюдали в наших семьях и в наших регионах. Более того, даже людям, которые, как и мы, живут вдали от дома, теперь ясно, что та форма индонезийского ислама, которой восхищается Джеймс и которую ценим мы, находится под угрозой. Изучая мейстримовые СМИ и социальные сети каждый день, мы часто видим множество дурных новостей, связанных с дискриминацией и нетерпимостью на религиозной почве. Мы с мужем беспокоимся, что не сможем вернуться в ту Индонезию, где наши дети могли бы научиться уважать и ценить всех индонезийцев и всех людей и терпимо к ним относиться. Скорее всего, мы окажемся в стране, где религиозное учение строится на демонизации других, подстегивает людей к унижению других и разжигает ненависть в отношении наших сограждан, даже если это другие индонезийские мусульмане. По иронии судьбы, эта нетерпимость формируется, когда многие мусульмане со всего света переезжают в другие страны, где они будут жить в немусульманском большинстве. Некоторые из этих людей приезжают по собственной воле, в то время как другие — как мусульмане в Мьянме — вынуждены покидать свои дома из-за совершаемого против них насилия, а некоторые приезжают, стремясь найти безопасное место для жизни и религиозного почитания, потому что в их странах одни мусульмане воюют с другими мусульманами.