Споры об истине. Как достичь согласия в эпоху информационных войн
Приезжала к нам в ТАСС в этом году группа американских школьников, меня попросили с ними встретиться. Рассказывая им о профессии журналиста, я, в частности, подчеркивал необходимость скрупулезной проверки и перепроверки фактов. И нарвался на детский вопрос. Как проверить факты, спросил меня один из подростков, если порой мое правительство утверждает одно, а ваше — совершенно противоположное? Что прикажете делать? Речь тогда шла о ракетном ударе США по Сирии. Американские военные рапортовали, что все или почти намеченные ими объекты были поражены. Их российские коллеги это отрицали и, наоборот, доказывали, что ракеты до цели не долетели. Тинейджеру я тогда честно сказал, что не знаю ответа на его вопрос. Позже спрашивал более сведущих коллег и в ответ услышал, что полной уверенности не дает даже телеметрия. Чтобы доподлинно знать результаты налета, надо выезжать на места. А дело ведь не просто в одном конкретном случае. Вот уже который год ломаются риторические копья по самым разным поводам — от постановочных химических атак в той же Сирии до британского "дела Скрипалей", от приписываемого России вмешательства в американские и западноевропейские политические процессы до событий на Украине, включая гибель в 2014 году малайзийского пассажирского "Боинга". Как доказать, что ты не верблюд? Буквально на днях я спрашивал министра иностранных дел России Сергея Лаврова, как, на его взгляд, следует опровергать напраслину. Делать то, что у американцев называется prove a negative, а у россиян — "доказывать, что ты не верблюд". Он признался, что не видит иного выхода, кроме как оперировать фактами со своей стороны и требовать предъявления доказательных фактов от партнеров по диалогу. Но ведь для этого как минимум требуется обоюдное признание фактов как таковых. А мне Рик Стенгел, шеф внешнеполитической пропаганды США в администрации Барака Обамы, еще осенью 2014 года публично заявил в контексте обсуждения неконституционного смещения правительства Виктора Януковича на Украине, что американские факты — факты, а российские — "фикция". Мне уж и самому надоело об этом напоминать, но ведь "споры о фактах и фикциях", как я их с тех пор называю, все учащаются. Кстати, в свое время я спрашивал и Дмитрия Пескова, как бы он ответил на "детский вопрос" о Сирии и ракетах. Пресс-секретарь Кремля согласился, что проблема верификации существует, поскольку "уровень доверия стремится к нулю", особенно "в апогее информационной войны". И сам он, по его признанию, "давно научился" никому не верить на слово. И на старуху бывает проруха Возвращаемся к тому, с чего начали. Факты, даты, названия, цифры, цитаты — все необходимо проверять и перепроверять. Авторитет солидных изданий во многом на том и держится, что у них эта работа доведена до автоматизма. Не могу не вспомнить в этом контексте добрым словом справочную службу ТАСС, в которой скрупулезная проверка информации была поставлена на поток задолго до появления компьютеров. Есть и другие медиабренды, априори считающиеся надежными, — и в России, и за рубежом. Но и на них бывает проруха. Достаточно вспомнить, как The New York Times вынуждена была публично извиняться за свою именитую журналистку, лауреата Пулитцеровской премии Джудит Миллер после того, как выяснилось, что та скармливала читателям пропагандистскую дезинформацию о войне США в Ираке, которую сама доверчиво и без всякой перепроверки черпала из "высокопоставленных источников" в Белом доме. А в The Washington Post и вовсе был единственный в своем роде случай, когда лауреату той же премии Джанет Кук пришлось вернуть уже полученную награду, поскольку ее "журналистское расследование" из жизни восьмилетнего наркомана оказалось полностью вымышленным. Многие специалисты считают, что эпоха "лженовостей" (fake news) в США началась именно с той "истории Джимми" в 1981 году, а отнюдь не с обвинений президента США Дональда Трампа в "сговоре" с Россией. Хоть сам Трамп и мнит себя изобретателем термина. "На краю пропасти" Кстати, обеим американским газетам делает честь, что в тех случаях они признавали свою вину и приносили извинения читателям. Но теперь обе они шельмуют Трампа и раздувают русофобию без особой оглядки на профессиональные стандарты. В апреле 2014 года New York Times вынесла на первую полосу фотографии, которые выдавались за "подтверждение присутствия российских военных на востоке Украины", но позже "были дискредитированы". Признав это, общественный редактор газеты Маргарет Салливан констатировала, что флагману американской журналистики "надо быть осторожным, особенно когда он решает публиковать то, что по сути оказывается "сливом" из правительства". Фотофейки были тогда получены изданием из Госдепартамента США, а тому их прислали из Киева. Общественный редактор (public editor) в американской газете — это как раз человек, отвечающий за соблюдение журналистских стандартов и объясняющийся с читателями в случае их нарушения. Салливан по завершении контракта с New York Times перешла в Washington Post, где подвизается теперь в качестве колумниста по СМИ. На днях она напечатала колонку, которая, на мой взгляд, по содержанию ближе к антиутопиям Джорджа Оруэлла, чем к тем самым профессиональным стандартам. Смысл колонки — призыв к СМИ США бойкотировать ключевого советника Трампа по связям с общественностью и прессой Келлиэнн Конуэй. В американских либеральных кругах та считается одиозной, поскольку прямо и жестко защищает политику президента и противопоставляет нападкам "альтернативные факты". Которых, по убеждению Салливан, Стенгела и иже с ними, не бывает в природе, поскольку монополия на истину принадлежит одному только вашингтонскому истеблишменту. "Новостные СМИ до сих пор (хотя, казалось бы, им пора бы уже понять, что к чему) сохраняют болезненное пристрастие к журналистике, основанной на принципе [права голоса у] "обеих сторон", — пишет Салливан. — Во имя справедливости, объективности и уважения к президентству они, кажется, до сих пор принимают слова Трампа и всей лживой рати его представителей за чистую монету, хотя и прекрасно понимают, что эти слова ничего не стоят". Колумнистка предлагает "не давать мегафон лжецам", то есть, по сути, отвергнуть ключевое для журналистики право "обеих сторон" быть выслушанными. Слова самого президента страны она считает возможным цитировать "исключительно в контексте того, что нам известно" (интересно, кстати, кому это — нам?) о "фактической реальности". По ее убеждению, ее коллегам просто не остается ничего другого "в эпоху разгула дезинформации, когда американская демократия балансирует на краю пропасти". Информационная гражданская война С последним, пожалуй, можно согласиться. Только рушат американскую демократию, по-моему, как раз те, кто с легкостью готовы отказаться от ее опорных принципов во имя сиюминутных и иллюзорных политических выгод. Я полжизни работал репортером в Вашингтоне и Нью-Йорке. Честно признаюсь: даже в нынешней ситуации "информационной войны" я все же не ожидал увидеть подобные призывы в газете, считающей себя рупором универсальных прав и свобод. И вот еще что важно понимать: для Америки война эта — прежде всего внутренняя, гражданская. А внешняя "российская интервенция" придумана в основном для удобства политической верхушки и отвода глаз населению. Не случайно экс-президент страны Барак Обама на днях констатировал, что читатели либеральной New York Times и зрители консервативного телеканала Fox News живут сейчас в США "в совершенно разной реальности". По его признанию, этот информационный разлом не позволяет ныне американцам даже "согласиться по общему набору фактов". Из этого, между прочим, следует, что надо не от фактов идти к согласию, а от согласия к фактам. Сначала признать, что у каждого своя правда, а потом уже искать основу для компромисса. По-моему, в любых отношениях — от семейных до международных — только так и можно договориться. Новый бизнес Между тем на деле все упорно начинают с того, что пытаются отделять на информационных полях зерна от плевел. В Америке для этого за последние годы создана, по сути, целая новая отрасль информационного бизнеса — так называемый Fact Checking ("Проверка фактов"). Работает она в виртуальном пространстве, поскольку востребована в основном новыми цифровыми СМИ и социальными сетями. И по свидетельству аналитиков, наблюдающих за ее становлением и развитием, уже ощутимо влияет на происходящее. Принято думать, что проверка фактов нацелена на выявление истины, проводится объективно и позволяет оценивать любое суждение как "верное" или "неверное", пишет в сетевом ресурсе RCP один из таких аналитиков Калев Леетару. Соответственно, "такие компании, как Facebook, получают возможность использовать подобные рейтинги для фактического цензурирования историй, причем практически без всякого отпора", указывает он. Таким образом, по его словам, "проверяющие все больше влияют на то, что нам позволяется видеть в сети". Но, как говорится, а судьи кто? И насколько они действительно беспристрастны? Последнее, судя по публикации, под большим сомнением. На паре конкретных примеров из опыта профильных организаций Snopes и PolitiFact Леетару показывает, что ложное "в буквальном смысле" может быть признано верным "в переносном", что за неимением доказательств принимаются и домыслы в духе известных россиянам highly likely ("весьма вероятно"). Ранее эксперт ходил в несколько подобных заведений в надежде выяснить их критерии отбора сообщений для проверки, методологию самой проверки и т.п. Ему объяснили, что люди занимаются не академическими исследованиями на общее благо, а бизнесом — иногда в форме некоммерческих проектов, но всегда в достаточно конкурентной среде. Методы и результаты работы, способы подготовки персонала и тому подобные сведения рассматриваются как коммерческая тайна, и делиться ими никто не собирается. В любом случае ясно, что ни о какой объективности речь заведомо не идет. Основатель PolitiFact Билл Адейр, получивший за этот проект Пулитцеровскую премию и считающийся в США отраслевым гуру, говорил: "Мы люди. Мы принимаем субъективные решения". Нынешняя главный редактор PolitiFact Энджи Холан подтвердила: "Важно понимать, что это не научный инструмент с независимым экспертным контролем. Мы журналисты, а не социологи". По словам Холан, читателям вообще важен только результат проверки — верен или неверен тот или иной факт. А что в ее организации вердикт выносится "тройкой" редакторов простым голосованием, для них несущественно. И даже указывать, что, например, в том или ином конкретном случае кто-то голосовал против или в дальнейшем поступили возражения со стороны, хозяева проекта не считают нужным. "Проверка проверяющих" На мой сторонний взгляд, система в целом очень удобная. Голосовать можно как бог на душу положит, ответственности за это никакой. А потом это считается результатом проверки, позволяющей предъявлять претензии кому угодно. Вон та же Салливан писала, что в Washington Post за Трампом числят уже более 6 тысяч прегрешений против истины. Кстати, сторонники действующего президента США убеждены, что "проверочный" бизнес — часть идеологического "движения сопротивления" со стороны либеральной оппозиции. В противовес уже выдвигаются инициативы по "наблюдению за наблюдателями" — например, проект Fact-Checking the Fact-Checkers ("Фактологическая проверка проверяющих") в консервативном Центре изучения СМИ. И тоже находят все, что хотят найти. Подыскивая для всего изложенного подходящую мораль, вспомнил крылатое изречение — "Язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли". Проверил цитаты автора — знаменитого французского дипломата XVIII–XIX веков Шарля Мориса де Талейрана. Нашел и эту, и еще более подходящую: "В политике важнее не то, в чем правда, а то, во что люди верят". Вот уж воистину: все новое — только хорошо забытое старое. А за моралью на самом деле далеко ходить не надо. "Доверьяй, но проверьяй", — говаривал не так давно, коверкая русский язык, 40-й президент США Рональд Рейган. Подход в принципе верный, и отношениям Вашингтона с Москвой его сейчас очень не хватает. Но, во-первых, для начала нужно все-таки хоть немного доверять друг другу. А во-вторых — договориться о приемлемых для всех принципах проверки.
