«Любит Малороссию за хороший борщ, колбасу и чудные песни»: «Автокефалист» Нестор Шараевский

Сегодня же он заявляет, что «Донбасс должен страданиями и кровью искупить свою вину», и борется уже не с украинским языком, а с русским. Впрочем, ничего нового в этом нет, подобных персонажей можно встретить и при изучении событий столетней давности. И один из самых интересных «перебежчиков» — протоиерей Нестор Шараевский, бывший черносотенец, ставший одним из лидеров украинских автокефалистов. Нестор Андреевич Шараевский родился 10 августа 1862 г. в селе Худолеевка Чигиринского уезда Киевской губернии в семье псаломщика Андрея Афанасьевича Шараевского и его жены Евдокии Никитичны. Учился он в Черкасском и Киево-Софийском духовных училищах, а затем в Киевской духовной семинарии и Киевской духовной академии. Его однокурсник по духовной академии В.П. Рыбинский вспоминал: «В студенческие годы это был неплохой, душевный и веселый человек. Всегда он отличался большой легкомысленностью и наукой совсем не занимался, так что проф. Н.И. Петров, пользуясь терминологией "Печерского патерика", назвал его "Нестор-не-книжный". На протяжении всего академического курса Нестор практически каждый вечер отсутствовал в академии, поскольку ходил по своим многочисленным городским знакомым и проводил время у невесты, которую завел себе, кажется, еще на первом курсе. Сочинения он писал лишь за 1-2 дня до того, как их нужно было сдавать. Расспросит, бывало, одного-другого студента из тех, которые как следует работали над сочинениями, а потом кратенько изложит собранный таким образом материал, для убедительности вставит несколько цитат и приведет для красоты два-три мудрых высказывания. В результате за сочинения Нестор получал тройки с минусами… Курс он закончил одним из последних, хотя по способностям был далеко не последним…» Несмотря на это, в 1891 г. Шараевский стал кандидатом богословия, защитив диссертацию на тему «Религиозно-нравственное состояние населения Восточно-Римской империи по творениям Св. Иоанна Златоуста». После защиты он был рукоположен в сан диакона, а затем в сан священника. В 1890—1900-е гг. служил в разных церквях в уездных городах Киевской губернии, а также преподавал Закон Божий в мужских и женских гимназиях. С 1907 г. принял активное участие в черносотенном движении, освящал знамена Союза русского народа. Кроме того, ему была поручена слежка за неблагонадежным священниками, придерживающимися либеральных взглядов. Составляя донос на священника Серговского, Шараевский перечислял все его «прегрешения» и заключал, что «при таких убеждениях едва ли удобно служить правительству» (!). Верность Шараевского властям — как церковным, так и светским — не осталась незамеченной, и его перевели в Киев. В.П. Рыбинский так объяснял перемены, произошедшие с его однокурсником: «Жизнь его сложилась несчастливо. Неожиданно он стал алкоголиком, хотя студентом не пил практически ничего… Вероятно, под влиянием алкоголизма и боязни потерять место, а возможно, просто из легкомыслия Нестор со временем превратился в черносотенца и начал борьбу с украинством, хотя сам был настоящим украинцем из-под Чигирина или Черкасс… Из Белой Церкви Нестор перешел в Киев. Тут он был законоучителем в черносотенной гимназии Стельмашенко, выступал с патриотическими и монархическими речами. Не сочувствуя этим его взглядам, зная о том, что всё у него от легкомыслия, я всегда встречался с ним по-товарищески…» Впрочем, и в монархическом лагере Шараевского воспринимали скептически. «Когда этот нелепый батюшка был законоучителем белоцерковской гимназии, то выступал против украинцев и за это переведен был попечителем Киевского учебного округа Зиловым в одну из киевских гимназий. В Киеве Шараевский первоначально примкнул к Клубу русских националистов и во время болгаро-турецкой войны выступил там с диким и бессмысленным докладом, в котором "восточный вопрос" выводил из библейского сказания об Агари и Измаиле», — вспоминал про него историк Андрей Стороженко, один из видных киевских монархистов, автор книги «Украинское движение». Наконец, в 1912 г. Шараевский стал священником Софийского кафедрального собора, а в 1915 г. получил сан протоиерея — было очевидно, что это венец его «карьеры», и выше он при нормальных условиях не прыгнет. Но Шараевский продолжал со всем пылом показывать свою лояльность властям, посещал заседания Клуба русских националистов, активно участвовал в деятельности Киевского патриотического общества молодежи «Двуглавый орел», был избран кандидатом в члены Совета Киевского губернского отдела Союза русского народа, печатался на страницах «Киевлянина», ведущей русской газеты Киева. Именно ему в 1913 г. от имени «Русского собрания» было поручено произнести речь над гробом редактора «Киевлянина» Дмитрия Ивановича Пихно: «Прими же от нас, преданный сын православной церкви, честнейший гражданин Киева, неусыпный печальник родного русского края, самоотверженный поборник русской государственной правды, мудрый советник царя и великий сын Святой Родины, прими с глубоким поклоном благодарения великое русское спасибо…» В ноябре 1916 г. было отпраздновано 25-летие пастырско-педагогической деятельности Шараевского, причем сопровождалось мероприятие исполнением гимна «Боже, царя храни». Но прошло несколько месяцев — и все в России изменилось… Правда, еще в апреле 1917 г., месяц спустя после переворота, Шараевский продолжал оставаться в русском лагере. Екатерина Григорьевна Шульгина, жена редактора «Киевлянина» Василия Витальевича Шульгина, вспоминала: «Этот украинский Савл не успел еще в те дни превратиться в украинского Павла. Напротив, он постоянно присылал и приносил нам свои проповеди для напечатания в "Киевлянине" и называл покойного Д.И. Пихно и здравствующего Василия Витальевича своими "братьями по духу". Он зашел, как всегда, на Пасху поздравить нас с праздниками. Великолепный, нарядный, в шелковой рясе… Я воспользовалась случаем и просила его принять участие в импровизированном предорганизационном совещании. Мы находились в угловой гостиной, которая затем превратилась в кабинет Василия Витальевича. Батюшка сидел рядом со мной на диване и как-то загадочно помалкивал, а между тем он был членом "Клуба русских националистов" чуть ли не с его основания. От этого его помалкивания, или от чего другого совещание не клеилось. Кажется, мы только решили, что следует прежде всего вступить в связь с купечеством крещатицким и подольским для финансирования дела. Я поглядывала на отца Нестора и недоумевала, почему он, всегда если не красноречивый, то медоточивый, вдруг так присмирел и как будто чувствует себя не в своей тарелке. Под конец совещания все-таки выяснилось, что организация нужна внепартийная, русская, национальная, главным образом для отстаивания русской культуры от шовинистического натиска украинизма и для изучения различных форм правления ввиду выборов в "Учредительное собрание". И вот тут-то отец Нестор вдруг отверз свои уста и произнес еще более загадочную, чем его молчание, фразу: "А ведь мы с покойным Димитрием Ивановичем оба — с Чигирина!" Он выговорил это слово даже с "украинским" придыханием на "г". Эта фраза как-то упала и неловко повисла в воздухе. Точно атмосфера нашего дома отказалась принять ее. По стенам стояли шкафы, а в них огромные тома переплетенного "Киевлянина", скопившиеся за пятьдесят лет. Там где-то должна была быть первая страница, а в ней первая передовая со словами Виталия Яковлевича Шульгина: "Край этот русский, русский, русский!" От Чигирина веяло провинциализмом, а здесь служили Империи! Когда собрание разошлось, я пошла к Лине (дочери В.Я. Шульгина, основателя "Киевлянина". — Авт.) и сказала ей: "Лина, хочешь пари держать, что мы этой шелковой рясы больше у себя не увидим?"» Будучи человеком небесталанным, но при этом неорганизованным и слабовольным, Шараевский не мог достичь высокого положения в Русской церкви. 1917 год предоставил ему шанс поучаствовать в создании отдельной Украинской церкви, которая могла дать то, чего ему так не хватало, — высокий пост и почести. По всей видимости, Шараевский всерьез в украинскую идею не верил — впрочем, и ранее он повторял тезисы черносотенной пропаганды исключительно из карьеристских соображений. При этом Шараевский долго раздумывал, стоит ли ему переходить в украинский лагерь, взвешивал все «за» и «против». Еще в июне 1917 г. на I Всероссийском съезде духовенства и мирян в Москве он приветствовал собравшихся от имени Киева и заявил об отсутствии сепаратистских стремлений в церковных кругах Украины. Но вскоре он перешел в лагерь «автокефалистов», стал членом Высшей православной церковной рады и организованного украинскими националистами «Братства Воскресения», принял активное участие в травле митрополита Киевского и Галицкого Владимира (Богоявленского), вскоре убитого неизвестными в Киево-Печерской лавре. Несмотря на все это, Шараевский продолжал колебаться и раздумывать, правильно ли он поступил. Когда в конце октября 1917 г. положение в Киеве на несколько дней качнулось в русскую сторону и казалось, что верные Временному правительству войска удержат контроль над городом, Шараевский попытался на всякий случай подготовить пути к отступлению. 26 октября в редакции «Киевлянина» служили ежегодную панихиду по Д.И. Пихно, и, к удивлению собравшихся, на нее явился Шараевский. Таким образом, Екатерина Шульгина ошиблась, когда говорила, что отца Нестора в редакции «Киевлянина» больше не увидят. Она вспоминала: «И вот "приполз" сюда уже явленный украинец — отец Нестор. Он был в каком-то "вретище", в какой-то старой поношенной рясе, точно в покаянной одежде. Я поняла, что он пришел, так сказать, на всякий случай . Все от него сторонились, и тяжело было на него смотреть. Он был такой униженный, и мне стало его невыносимо жалко. Зачем и за что он поставил себя в такое положение? Я старалась быть любезной, насколько могла, но о чем мы могли разговаривать?» Действия Шараевского вызвали недовольство верующих киевлян. Когда в феврале 1918 г. он попытался занять вакантное место настоятеля Десятинной церкви, его кандидатура на приходских выборах была забаллотирована. В мае 1918 г. общее собрание Союза приходских советов церквей города Киева просило правящего епископа провести расследование о деятельности всех лиц, третировавших покойного митрополита Владимира, и поступить с ними на основании церковных канонов. Но из-за хаоса начавшейся гражданской войны было не до Шараевского, и запрещен в служении он был только в сентябре 1919 г. Нестор пытался оправдаться, но окончательный вердикт по его делу не был вынесен из-за очередной смены власти в Киеве. Протоиерей Шараевский продолжил активное участие в автокефалистском движении. В октябре 1921 г. он стал делегатом I Всеукраинского православного церковного собора «Украинской автокефальной православной церкви» (УАПЦ), за что и был извергнут из сана и отлучен от Русской церкви. Ни один православный епископ не согласился войти в состав УАПЦ, что делало невозможным ни рукоположение священников, ни хиротонию новых епископов. Тогда автокефалисты решили совершить хиротонию самостоятельно, без участия епископов, за что и получили в народе прозвище «самосвяты». «Долго искали какого-нибудь архиерея, который бы согласился стать во главе этой компании и возглавил бы незалежную украинскую церковь, — рассказывал историк В.М. Базилевич. — Но, к чести Русской церкви, такого архиерея не нашлось. Тогда возник проект использовать для этой цели мощи митрополита Макария. И возложить его руку на почтенную голову отца Нестора Шараевского. Но потом на это кощунство не решились… И заявили, что собрание верующих в храме по силе благодати равно одному епископу. И вот вся эта компания явилась в Софиевский собор… Устроили нечто вроде спиритической цепи… и таким образом родился первый самостийный украинский епископ. Своего рода homunculus. Ну а этот уже возвел в епископы целый ряд самостийных батюшек…» Даже часть автокефалистски настроенных священников посчитала произошедшее кощунством и отказалась участвовать в деятельности «самостийной» церкви. Именно таким нехитрым образом Нестор Шараевский стал «архиепископом Киевским», заместителем «митрополита Киевского и всея Украины» Василя (Липковского), то есть человеком № 2 в Украинской автокефальной православной церкви (УАПЦ). Екатерина Шульгина увидела своего старого знакомого в новом облике во время своего кратковременного пребывания в Киеве в начале 1922 г. «Архиепископ» Нестор был «во всем великолепии епископского облачения в Софиевском кафедральном соборе. Тут мне стало уже не жалко его, а страшно за него. Я ясно ощущала весь ужас кощунства и поскорее ушла». В.П. Рыбинский писал об эволюции своего однокурсника: «После революции с Нестором произошла перемена. Его захватило сепаратистское движение… и он стал одним из основателей так называемой украинской автокефальной церкви, которая с точки зрения академических теорий и традиций, а особенно тех, которых до сих пор придерживался Нестор, была лишь забавой. Нестор был посвящен в архиереи и назначен архиепископом Киевщины. В это время он много работал над переводом на украинский язык Библии и богослужебных книг… Сам же он чувствовал со мной себя неудобно, и при встречах разговор у нас не клеился, поскольку главного пункта, который возник между нами, ни он, ни я не хотели касаться. Архипастырствовал Нестор недолго. С алкоголизмом он покончил, но был слабым, немощным, очень хромал, и на его место нашлись более энергичные люди. Иногда он выезжал в село для торжественных богослужений. И это было для него поддержкой». Деятели УАПЦ заискивали перед советской властью и требовали расправиться с Русской церковью, но при этом сами находились в разработке у соответствующих органов. В записке, подготовленной чекистом С.Т. Кариным-Даниленко и характеризующей «епископат» УАПЦ, о Шараевском говорилось следующее: «Бывший член Союза русского народа и Белоцерковского повстанческого уездного комитета. Считает, что революция пришла к явному абсурду и то, за что боролись миллионы людей, идет насмарку. Открытый враг "украинцев-мазеповцев". Любящий Малороссию за хороший борщ, колбасу и чудные песни. В своей деятельности плетется за Липковским из-за боязни быть выброшенным из епископов УАПЦ». Главу «самосвятов» Липковского Карин-Даниленко называл «куркулем», «обыкновенным авантюристом», который «завтра может быть и врагом Украины, если это может быть полезным для его кармана». Александр (Ярещенко) — «более атеистичен, чем религиозен», для него «церковь не цель, а средство для объединения "самостийных" сил Украины». Юрий (Жевченко) — «атеист». Так что по сравнению с другими вождями УАПЦ характеристика Шаравского была вполне доброжелательной и комплиментарной, в ней он представал как добродушный, но безвольный человек. После того, как «автокефалисты» сыграли свою роль в расправе над Русской церковью, они перестали быть нужны большевикам. Кроме того, советские власти опасались, что деятельность УАПЦ способствует росту украинского национализма, ориентированного на эмигрантские круги. Во второй половине 1920-х гг. начинаются преследования «самосвятов». В отличие от других вождей УАПЦ, Шараевскому, можно сказать, повезло — он хотя бы умер своей смертью. Последние два годы жизни «архиепископ Киевский» жил в крайней нищете, даже голодал. Скончался Нестор Шараевский 29 октября 1929 г. и был похоронен у Михайловского придела Софийского собора.