День в истории. 30 октября: в Одессе закатилось светило русской офтальмологии

Владимир Петрович Филатов родился в дворянской семье. Его отец построил в собственном имении больницу, где сам вел врачебную практику. Медиками были еще четверо из шести братьев отца, самым знаменитым из которых был Нил Федорович Филатов — один из основателей отечественной педиатрии. Когда Владимиру исполнилось семь лет, семья переехала в Симбирск, где он окончил классическую гимназию, директором которой был отец А.Ф.Керенского, а на пять лет старше учился Ленин. Учитывая семейное окружение, выбор будущим великим офтальмологом жизненного призвания был очевиден. Что же касается специализации, то сохранилась история о том, как, увидав слепца с тростью, юный Володя Филатов пылко произнес: «Каждый человек должен видеть солнце!» Филатов поступил на медицинский факультет Московского университета, где одной из кафедр заведовал его дядя Н.Ф. Филатов. На факультете в те годы преподавали такие корифеи русской медицины, как Н.В. Склифосовский и И.М. Сеченов. Окончив в 1897 г. университет с отличием Владимир Филатов несколько лет проработал ординатором в университетской клинике. В 1903 г. жизнь молодого врача круто изменилась. Умер его ребенок, и он расстался с первой женой. В это время в Одессе открылась кафедра офтальмологии Новороссийского императорского университета, которую возглавил С.С.Головин, ранее работавший старшим ассистентом глазной клиники Московского университета. Головин пригласил Филатова в Одессу, где в 1905 году при кафедре открылась клиника. В 1908 г. Филатов защитил докторскую диссертацию, на следующий год стал приват-доцентом, а еще через два — профессором Новороссийского университета, заведующим кафедрой офтальмологии и клиникой. В 1914 году он сделал первое свое крупное открытие — новый метод трансплантации тканей, который с тех пор широко применялся в пластической хирургии. В эти годы Филатов начинает работу над одной из ключевых занимавших его медицинских проблем — пересадкой роговицы глаза. Определенный опыт в мировой практике уже был накоплен, но трансплантации целой роговицы еще никто не проводил. Это удалось Филатову в 1912 году, однако хотя сама операция и прошла успешно, результат ее оказался неудовлетворительным. Предпринятая спустя два года повторная попытка дала тот же негативный результат — трансплантат помутнел, и зрение пациенту не вернулось. Несмотря на революционное лихолетье Филатов продолжил свои исследования. Им был создан собственный метод трансплантации и разработан для него уникальный инструментарий. В 1924 г. они были с успехом применены на практике. Однако подлинной революции в этой сфере ученому удалось добиться 6 мая 1931 года, когда им была проведена полная пересадка роговицы, взятой у трупа. «Не скрою, — вспоминал Филатов — что приступил к этой операции не без волнения, тем более, что слышались голоса, предупреждавшие о «трупном заражении», о «трупном яде» и так далее. Но все обошлось благополучно, и трансплантат прижился стойко, с сохранением прозрачности. Это был поворотный пункт в истории развития пересадки роговицы». Однако до этого поворотного пункта офтальмология могла и не дойти, поскольку несколькими месяцами ранее знаменитый ученый был арестован Одесским ГПУ за участие в одесской контрреволюционной Военно-офицерской организации. К тому моменту ГПУ уже разрабатывало дело, первыми фигурантами которого оказались преподаватели Одесского артиллерийского училища из числа бывших офицеров царской армии. От них ниточки воображаемого заговора, изобретенного чекистами, вели с одной стороны к другим бывшим офицерам, а с другой — к представителям старой профессуры. Так одна из этих ниточек и привела «следователей» к Филатову. Пятидесятисемилетний профессор медицины был арестован 20 февраля 1931 г. На следующий день на квартире по улице Гоголя, где он поселился еще до революции, прошел обыск, названный в протоколе «струсом» — дело было на излете украинизации. На первом же допросе Филатову было сообщено, что имеются изобличающие его показания знакомых ему бывших царских офицеров — помимо общих антисоветских разговоров, вероятность которых Филатов не отрицал, но подробностей за давностью времени не помнил, речь шла об участии в организационном собрании заговорщиков. Согласно материалам дела, целью организации был захват в городе власти в момент начала иностранной интервенции. После этого должен был быть образован «Комитет общественной безопасности» войти в состав которого, якобы, согласился и Филатов. Дальнейшие события полностью укладываются в схему, известную из воспоминаний многих из тех, кто пережил советские репрессии. Первоначально возражавший против абсурдных обвинений, в какой-то момент Филатов решился на самооговор. Вот как он описывает свои мотивы, отказавшись впоследствии от признательных показаний: «Совершенно измученный морально от безысходности положения я избрал такой путь: я РЕШИЛ ПРИЗНАТЬСЯ В ТОМ, В ЧЕМ Я ФОРМАЛЬНО НЕ БЫЛ ВИНОВЕН, и те факты, которые Вы мне подсказали, из показаний свидетелей, признал, как действительно имевшие место. Я делал это в надежде, что, приняв их на себя, я создам достаточно материала для того, чтобы меня можно было бы признать виновным в активном участии в Организации. Я надеялся, что так скорее кончится психологически мучительный для меня процесс следствия, которое, казалось мне, не может иметь конца, если я просто буду отвергать мою виновность» Но не тут-то было. Получив признание в «контрреволюционной деятельности» самого Филатова, сотрудники ГПУ потребовали показаний на других членов «организации». На это уже профессор пойти не мог. Тогда им и было написано процитированное выше заявление. Не сумев добиться оговора третьих лиц «следствие» получило от Филатова покаянное письмо, в котором он признавал свою вину и «разоружался перед советской властью». Как ни странно, этого оказалось достаточно. «…Исходя из тех соображений, что Филатов является мировым ученым и что его роль в Организации не являлась активной, мы сочли целесообразным его из-под стражи освободить под подписку о невыезде из города Одессы» — говорится в «Справка о профессоре Филатове В.П.» отправленной одесскими чекистами на имя начальника Секретно-оперативной части ГПУ Украинской ССР Леплевского. Знаменитый ученый вышел из тюрьмы 30 апреля, проведя за решеткой два месяца. Показания, собственноручно написанные Филатовым и затем набранные на печатной машинке, позволяют составить о его личности довольно глубокое впечатление. Вот как в протоколе от 27 февраля он описывал свои политические пристрастия: «К практической политике я был равнодушен, довольствовался лишь литературой. Февральскую революцию я приветствовал, как и Временное правительство. Результаты Учредительного собрания, в смысле установления способа правления, я считал удовлетворительными. Переход власти к большевикам я не мог охватить моим настроением. Мне казалось, что это слишком сильный сдвиг. Борьба с властью большевиков Добровольческой армии генерала Корнилова вызывала сочувствие. Когда советская власть окончательно установилась в Одессе, то я принял ее как факт с большой долей тревоги. Так, приблизительно, относилась к ней и вся профессура за отдельными исключениями, и интеллигенция вообще». Тогда же он, крупный ученый, врач, твердо обозначил свое православное исповедание: «Особенно тяжела была для меня борьба советской власти с религией и церковью. Материалистическое мировоззрение, проникая в преподавание, грозило настолько сузить работу людей идеалистически настроенных и религиозных, что нередко слышались опасения в их существовании. Я живо ощущал эти тревоги и испытывал известное преимущество от того, что область глазных болезней, в которой мне лично приходилось работать, была столь далекой от влияния мировоззрения большевиков». И далее: «я не мог бы заниматься антирелигиозной деятельностью, так как отношусь к типу идеалистических и религиозных людей» Освобождение Филатова выглядело нетипично для той эпохи, поэтому породило различные версии заступничества высшего советского руководства. В частности в этой связи нередко упоминается и И.В.Сталин, который якобы был пациентом Филатова. Но надежных подтверждений этому найти не удалось, хотя и полностью исключать такой вариант развития событий, достаточных оснований нет. И уже наверняка можно утверждать, что без одобрения в высших эшелонах власти уже в 1936 г. Филатов бы не смог открыть собственный институт — прежняя клиника не отвечала масштабу научных изысканий, которые вел профессор и его ученики и была не способна вместить пациентов, стекавшихся в нее со всего Союза в надежде обрести зрение. Место для Института экспериментальной офтальмологии выбрано в престижном курортном районе Одессы, где до революции размещались дачи наиболее состоятельных одесситов — на Французском бульваре в советские годы носившем имя Пролетарского. Конкретно под институт была выделена территория бывшей дачи Исаковичей. Последним ее законным владельцем был профессор Александр-Даниил Исакович: выходец из караимского рода, преподаватель физиологии и анатомии в Новороссийском университете, член русского технического и библиографического обществ, меценат. Приморский особняк с окружающим парком достался ему по наследству от отца, вместе со знаменитыми на весь город банями на Преображенской и другой недвижимостью. Советской властью все это было реквизировано, и Исаковича приютил Филатов на своей квартире на Гоголя. В 1938 г., несмотря на заступничество Владимира Петровича, профессора Исаковича расстреляли. В 1939 г. был закончен главный корпус института, выполненный в стиле «сталинского ампира». Тогда же Филатов стал членом академии наук УССР, а еще через два года — лауреатом сталинской премии. Однако начавшаяся война перечеркнула все научные планы. Институт был эвакуирован на Кавказ, затем в Среднюю Азию, а сам Филатов и его сотрудники работали в госпитале. В 1945 институт вернулся в Одессу, где его создание фактически приходилось начинать сначала. Тогда же ему было присвоено имя академика Филатова. Уже год спустя при институте было открыто детское отделение и начал издаваться научный «Офтальмологический журнал». Впрочем, не все в развитии института и научной школы продвигалось так гладко. В одном из писем знаменитому хирургу (который делал операции и на органах зрения) епископу Луке Войно-Ясенецкому Филатов сетовал на сопротивление научного сообщества, которое ему приходилось преодолевать: «Особенно трудна была поездка в Москву в июне. Мне пришлось сделать доклад в Академии Мед. Наук (по ее приглашению) о тканевой терапии. Доклад с прениями длился 2 дня по 5 часов. Хотя аудитория была настроена скептически, но победа осталась за мной». Со святителем Лукой академик Филатов познакомился и близко сошелся в эвакуации, где оба они руководили военными госпиталями. Их дружеская переписка, в которой академик обращался к коллеге-медику и архиерею подобающей его сану формулой «ваше преосвященство», позволяет составить впечатление о Филатове — православном христианине. Он сетовало на то, что «психика сильно засоряется житейскими интересами и мелкими заботами и сосредоточение внимания на искании истины очень затруднено. Без помощи свыше освободить свою мысль не могу (…) Я плохо перевоспитываю самого себя, свое тело земное, а оно и в мои годы все еще подвергается искушениям и грешным желаниям. Отсюда и мое вечное недовольство собою. Нередко прошу Господа об исцелении и часто пребываю в унынии, возвращаясь на старые навыки. Научное творчество у меня остается, но разве оно спасет меня, если я не буду очищен душевно!» По просьбе Владыки Филатов принял на работу в институт его младшего сына В.В.Войно-Ясеневского и его супругу. Несмотря на то, что епископ к тому моменту уже получил Сталинскую премию, и был возвращен из ссылки на церковную кафедру, тем не менее для его близких вопрос трудоустройства решался непросто. В те же годы в филатовском институте нашел приют А.А.Малиновский — ученый и философ, специалист в области биологии и генетики, кибернетики и системного подхода, сын А.А. Богданова (Малиновского) — одного из первых лидеров партии большевиков, философа, экономиста и врача. В 1948 г. на печально знаменитой августовской сессии ВАСХНИЛ он был подвергнут обструкции, как один из приверженцев «буржуазной антимарксистской генетики», а в 1951 г. принят Филатовым в штат института. Лучшей ученицей Филатова, которая после его смерти возглавила институт была Надежда Александровна Пучковская, дочь репрессированного в 1937 г. знаменитого отоларинголога. В 1950 году Филатову ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Кроме того он был кавалером четырех орденов Ленина (первый в 1944 г.), Отечественной войны 1-й степени и Красного Знамени. Он был депутатом Верховной Рады УССР нескольких созывов. В 1955 г. академик Филатов отпраздновал восьмидесятилетний юбилей. Руководство Минздрава СССР пока не удовлетворило его просьбу о поиске замены, и он по-прежнему руководил своим институтом — строилась амбулатория, жилье для сотрудников. Приказом Минздрава УССР от 17.01.1956 за № 3 учреждение получило название Украинского научно-исследовательского экспериментального института глазных болезней и тканевой терапии им. акад. В. П. Филатова Вскоре в институте с Филатовым произошел несчастный случай — он споткнулся о ковер, упал и травмировал ногу. После этого здоровье академика начало ухудшаться и через несколько месяцев он слег. Незадолго до смерти его навестила Марфа Викторовна Цомакион, супруга известного одесского профессора медицины, с которым Владимир Петрович был дружен. По ее словам в эту последнюю встречу Филатов говорил о том, что «жизнь человеческая дана, чтобы выковать свой дух, что это является главной задачей, главной целью бытия». В 19 часов 30 октября 1956 г. его не стало. Гроб с телом знаменитого одесского ученого и врача был выставлен в городской филармонии. Целый день прощались с ним горожане и многолюдною толпою проводили запряженный белоснежными лошадьми катафалк по Пушкинской, мимо Вокзала, ко Второму христианскому кладбищу, храм которого Филатов не давал властям закрыть и на его материальную поддержку истратил часть Сталинской премии. Церковь на Французском бульваре, прихожанином которой был Филатов, вскоре закрыли во время хрущевской антирелигиозной кампании. Возродилась она только в 1990 году. А вот Филатовский институт (который в 1966 вновь сменил название — утратил экспериментальный статус и из Украинского стал Одесским) напротив, активно развивался на протяжении 1960-х — 1980-х гг., сегодня переживает не лучшие времена. В 1992 г. из Одесского он вновь стал именоваться Украинским (до 2012 г.), но это формальное повышение статуса не могло уравновесить общего упадка науки и медицины в получившей независимость республике.