В поисках золота Колымы

На склонах хребта по имени «смерть»Ровно 90 лет назад — 4 июля 1928 года — с борта старенького японского пароходика «Дайбоши-мару» на берег Охотского моря у села Ола высадились два десятка человек, которые ещё не знали, что войдут в историю как Первая колымская экспедиция. Позади были три недели плавания из Владивостока, впереди — Яблоновый хребет, за которым лежала цель экспедиции, загадочная Колыма и её притоки. Край, куда попали геологи, был суровым и северным — даже в июле близость Арктики не позволяла температуре подниматься намного выше 11º, а своё имя Яблоновый хребет получил не от невиданных здесь яблок, а от юкагирского слова «яблон», смерть.Село Ола — тогда всего 17 домов и два десятка временных шалашей — лежит в 35 км к востоку от современного Магадана. Но летом 1928 года знаменитая Нагаевская бухта была ещё совершенно необитаема, первый дом на месте будущей столицы Магаданской области построят только через год. Рации в Оле не было, ближайшая линия телеграфа проходила в 200 км, но в июле 1928 года не работала и она. Заранее отправленная из Ленинграда (Петербурга) в Олу телеграмма с просьбой подготовить для геологов «транспорт», то есть лошадей, в далёкое северное село не дошла… Глава высадившихся у Олы геологов, 27-летний Юрий Билибин, сразу понял, что рассчитывать придётся только на свои силы. «Положение усугублялось тем, — вспоминал он позднее, — что в Оле в это время находились две артели охотских старателей, привлечённых слухами о колымском золоте и всеми силами рвавшихся на Колыму. А там, в устье ключа Безымянного, уже вела хищнические работы одна небольшая артель. Золото они никуда не сдавали, продовольствием снабжались через ольских жителей, расплачиваясь с ними золотом. А от этих последних золото уплывало командам японских и китайских пароходов, которые тогда фрахтовались для снабжения Охотского побережья и довольно часто заходили в Олу. Таким образом, наше прибытие в Олу и стремление попасть на Колыму очень не улыбалось ни старателям, ни местным жителям. Они рассматривали нас как государственную организацию, которая хочет установить над ними контроль и тем лишить их значительной части доходов…». К счастью для колымской геологии, 27-летний Юрий Александрович Билибин оказался не только талантливым учёным, но и сильным, решительным человеком с хорошей школой жизни за плечами. Родившийся в старинной дворянской семье, корни которой уходили ещё в эпоху Ивана Грозного, он был дальним родственником знаменитого художника Ивана Билибина, известного своими замечательными иллюстрациями к русским народным сказкам. В 1917 году будущий геолог Юрий Билибин и его отец, Александр Билибин, полковник артиллерии царской армии, поддержали революцию, а позднее оба добровольцами вступили в Красную армию. В годы Гражданской войны будущему исследователю золота Колымы повезло выжить в кровавых боях с польскими интервентами, окончание войны он встретил слушателем Военизированного политехнического института Западного фронта. Людей с хорошим начальным образованием тогда было мало, и в 1921 году бывшего гимназиста Билибина из института Западного фронта направили продолжать учёбу в Петроградский горный институт. В наши дни это Санкт-Петербургский горный университет — созданный ещё Екатериной II, он всегда был одним из ведущих центров подготовки геологов в нашей стране.Студенческая жизнь в условиях разрухи после Гражданской войны была нелёгкой — между лекциями и сессиями Юрий Билибин подрабатывал грузчиком в порту и расчищал снег на трамвайных путях Васильевского острова. Но образование Горный институт давал сильное, его дополняла учебная практика — Юрию в те годы довелось трудиться по всей стране, от шахт Донбасса до гор Хакасии, где он участвовал в поисках алюминиевого сырья…По окончании учёбы в 1926 году Билибин был направлен в Якутию, где как раз бушевала золотая лихорадка — тысячи частных старателей мыли золото на берегах реки Алдан. Там, в суровых дебрях Алданского нагорья, юный геолог прошёл хорошую школу геологической науки и таёжной жизни. Но ему хотелось большего — искать и найти новые, ещё неизвестные залежи драгоценных металлов. Именно тогда Юрий заинтересовался слухами о возможном золоте на далёкой северной Колыме. Борискино золотоКолыму русские первопроходцы открыли и освоили в XVII веке как источник драгоценных соболей и чёрно-бурых лисиц, чей мех тогда ценился буквально на вес золота. Наверняка вся история России пошла бы по-другому, узнай «сибирские казаки» о золоте, что буквально лежало под мхами колымской тундры, речным песком хрустело под их ногами, когда первопроходцы высаживались со своих лодок… Но мужественные люди той эпохи совершенно не знали азов современной науки геологии, поэтому первые следы золота между Леной и побережьем Охотского моря нашли только спустя два века, в XIX столетии. Край и спустя много поколений после первопроходцев был настолько безлюден и труднодоступен, что первая промышленная добыча золота в окрестностях Охотска и будущего Магадана началась только в 1914 году. Несколько сотен старателей вручную искали и промывали драгоценные россыпи. В том же году небольшая партия золотоискателей — приказчик благовещенского купца Юрий Розенфельд и несколько рабочих — оказалась на берегах Колымы, где нашла следы вожделенного металла. Однако рассказы о возможном колымском золоте не заинтересовали крупных капиталистов царской России — слишком далеко, слишком сложно и сомнительно. Зато один из путешествовавших с благовещенским приказчиком рабочих — Бари Шафигуллин, по прозвищу Бориска — буквально «заболел» призраком колымского золота. Он остался на берегах северной реки и в одиночку начал копать мёрзлую землю. Несколько лет Бориска, не жалея себя, искал золотые жилы на берегах Колымы — странный человек, зачем-то ковыряющий землю, стал широко известен среди окрестных кочевников-оленеводов. Осенью 1916 года перегонявшие стадо оленей якуты нашли застывший труп — золотоискатель умер на краю вырытой им глубокой ямы, сердце не выдержало надрывной работы… Всё снаряжение первого колымского старателя состояло из топора, сточившегося кайла, деревянного лотка и пары пустых консервных банок, служивших ему котелком и кружкой.По злой иронии судьбы Бориска умер в какой-то сотне метров от богатейших залежей золота, которые спустя пару десятилетий так и назовут — прииск «Борискин» (ныне это территория Среднеканского района Магаданской области). В 1939 году при прокладке новых шурфов золотоискатели случайно откопают труп Бориски, наскоро похороненный кочевниками в вырытой им же яме. Один из случайных очевидцев так вспоминал те минуты: «Запомнилось очень худое лицо, высокий рост, могучие плечи и большие заскорузлые руки старателя… Даже вышитая рубашка и шаровары не были тронуты тлением в вечномёрзлой колымской земле…»Молодой геолог Юрий Билибин шёл именно по следам Бориски, желая проверить, насколько верны слухи о колымском золоте и достаточны ли его запасы для промышленной добычи. Рюкзак мелочи и карта из спичекОставшись в июле 1928 года на неприветливом берегу Охотского моря без какой-либо поддержки, Билибин не растерялся. Благо, готовясь к нелёгкой экспедиции, он предусмотрительно «конвертировал» полученные в Ленинграде казённые деньги из бумажных рублей в полный рюкзак серебряных полтинников, 50-копеечных советских монет — аборигены Крайнего Севера ценили их куда выше мятых купюр. Звеня серебряной мелочью, Билибин всё же сумел нанять несколько лошадей, их хозяева согласились везти грузы геологов до половины пути — к притокам Колымы. Далее геолог решил плыть на плотах. На выбор было две реки — более спокойная и удобная для плавания Буюнда и порожистая Бахапча, «бешеная», по характеристике местных жителей, река. Но Буюнда впадала в Колыму гораздо ниже по течению, чем намеченная геологами цель — район слияния Колымы и реки Среднекан, там, где некогда умер поражённый золотой лихорадкой Бориска. Зато опасная Бахапча впадала в Колыму выше по течению, и от её устья гружёным плотам было куда легче достичь потенциально золотоносных районов.Местные жители были неграмотны и не умели пользоваться географическими картами — Юрий Билибин обсуждал с ними варианты маршрутов, выкладывая «карту» из спичек на разостланном по земле брезентовом плаще. «Пользуясь спичками, мы получили даже масштаб! — вспоминал Сергей Раковский, помощник Билибина. — В результате на брезенте получилась целая схема… Мы убедились позже, что все основные водные пути были показаны эвенами абсолютно точно…»Геологи вычислили, что у такой необычной карты оказался своеобразный масштаб — 7 км в одной спичке. По словам северных кочевников, одну «спичку» можно было пройти на оленях примерно за час.Местные жители пугали геологов коротким северным летом, уверяя, что успеть на Колыму до первых заморозков уже невозможно. Но Юрий Билибин решился на риск, и 12 августа 1928 года, оставив большую часть экспедиции и грузов на морском побережье, шесть человек двинулись вглубь континента, к вершинам Яблонового хребта, за которыми скрывались колымские притоки. Сам Билибин назвал эту маленькую группку «передовым разведочным отрядом» — именно ему предстояло стать первой научной экспедицией геологов в истории Колымы! Помимо Юрия Билибина и его помощника Сергея Раковского в «передовой отряд» вошли четверо рабочих — Иван Алехин, Степан Дураков, Михаил Луненко и Дмитрий Чистяков. Все они являлись опытными золотоискателями с Алдана, к тому же у всех за плечами были годы боёв Гражданской войны, все прошли её партизанами или в рядах Красной армии. Один лишь 28-летний Сергей Раковский, сын армейского священника, успел в прошлом повоевать по другую сторону фронта, офицером белой армии, что, впрочем, не помешает ему в сталинскую эпоху сделать успешную карьеру советского геолога и большого начальника на севере Дальнего Востока. В августе 1928 года, отправляясь в неизвестность, Юрий Билибин рассчитывал на силу и опыт своих спутников. Только такие люди в ту эпоху могли достичь районов, где под мхами тундры лежало колымское золото. Проводником маленького отряда шёл старик-якут Макар Медов — единственный из местных жителей, кто согласился вести отряд Билибина. Все остальные знатоки путей и троп испугались угроз частных золотопромышленников, не желавших успеха государственной экспедиции. «У всех на плечах образовались кровавые эполеты…»«Передовой разведочный отряд» шёл прочь от моря, на северо-запад. «Это была унылая, однообразная дорога по узкой тропе среди болотистых просторов, тяжёлая, выматывающая силы. Чахлые лиственницы, топкий моховой покров, одуряющий запах багульника и комары, комары, комары…» — вспоминал позднее Сергей Раковский.Шли мимо многочисленных озёр, в которых лёд не таял даже посредине лета, зато по берегам цвели дикие альпийские розы. Преодолев первые 300 км, маленькая экспедиция на исходе лета достигла желанного притока Колымы, верховьев бурной речки Бахапчи. Той же ночью, 26 августа, начались первые заморозки — летним солнечным утром всё вокруг покрывал серебристый иней… Трое суток шестеро путешественников рубили лес и строили плоты под присказку геолога Билибина: «Река — лучшая дорога…» Здесь незаменимым оказался Степан Дураков, опытный алданский золотоискатель, не раз строивший грузовые плоты на юге Якутии. Такое строительство в ту эпоху было настоящим искусством — специально отобранные брёвна (лучшим для плотов считался дальневосточный кедр) накрепко соединяли без каких-либо гвоздей и иных металлических скреп, только лишь при помощи деревянных клиньев и петель, связанных из распаренных над кострами берёзовых веток. В итоге получался неуклюжий с виду, но прочный и устойчивый речной «корабль», на котором для комфорта и защиты путешественников сооружали деревянные навесы или целые шалаши.Маленькая экспедиция Билибина построила два плота, обоим в шутку дали громкие имена — «Разведчик» и «Даёшь золото». Погрузив на них запасы провизии, которой должно было хватить на четыре ближайших месяца, геологи двинулись вниз по течению, навстречу Колыме.Северные воды сразу показали свой нрав — на исходе лета верховья Бахапчи обмелели, плоты постоянно садились на мель. Приходилось слезать в ледяное течение и, упираясь плечами в занозистые брёвна, проталкивать плоты вперёд. «Через три дня у всех нас на плечах образовались кровавые эполеты…» — шутил позднее Юрий Билибин. Через три дня наконец добрались до полноводного течения, толкать плоты уже не приходилось, но впереди ждали даже более сложные испытания — многочисленные речные пороги, подводные камни и стремнины, где ледяной поток сжимали скалистые берега. Здесь экспедиция встретила единственное человеческое жильё на всём пути к Колыме — одинокую юрту якута по имени Дмитрий. Отшельник был рад путникам и с удовольствием рассказывал им о нраве «бешеной» Бахапчи. Абориген считал, что невозможно доплыть до Колымы на плотах из-за порогов, но упрямый Билибин решил не поворачивать назад. «Дмитрий искренне нас жалел и чуть не плакал, когда мы отправились дальше…» — вспоминал геолог позднее. Как будто предчувствуя опасность, из экспедиции «дезертировал» её единственный четвероногий участник — пёс Степана Дуракова по кличке Дёмка. Стремясь успеть до конца короткого тёплого сезона, геологи не могли долго искать питомца и скрепя сердце двинулись дальше. Пёс, однако, не пропал — умудрился пройти обратную дорогу до побережья Охотского моря, где и вышел к остававшимся в Оле спутникам Билибина. Те, узнав одинокую собаку, решили, что случилось самое страшное — «передовой разведочный отряд» погиб. «Если говорить честно, то живы мы остались случайно…»Шестёрка смельчаков во главе с Билибиным действительно в эти дни была не раз на волосок от смерти. За десять суток они на плотах преодолели дюжину опасных порогов на реке Бахапче — некоторые из них представляли собой ревущие водяные горбы, вздымавшиеся посреди реки там, где сильное течение сталкивалось под водой с каменными гребнями.«Признаюсь, более четверти века прошло с тех пор, а и по сей день помню я их каменные лбы, — вспоминал позднее Сергей Раковский. — Как будто не так уж быстро река течёт. Но, встретив препятствие, она с такой злобной силой бросается на него, что и долго после порогов не утихает на ней пена. Сила воды страшная. И без всякого преувеличения — нечеловеческих усилий стоило удержаться на ногах…» «Если говорить честно, то живы мы остались случайно…» — резюмировал в мемуарах Раковский, описывая тот первый сплав по Бахапче. Но даже в таких условиях у геологов хватило юмора назвать один из безымянных порогов Ложечным — от сильного удара плота о подводные камни там смыло в реку ложки… Лишь 10 сентября 1928 года плоты разведочного отряда доплыли до Колымы.Причалив к высокому берегу, усталые геологи с удивлением наблюдали, как в месте слияния двух рек чистая вода Бахапчи ещё долго не смешивается с мутными колымскими водами. Там же наскоро взяли первые пробы грунта — в промываемой породе засверкали первые «золотинки», как звали старатели почти микроскопические крупинки драгоценного металла, едва видимые невооружённым глазом, но различаемые в воде за счёт блеска на солнце.Спустя ещё двое суток, 12 сентября 1928 года, плоты Билибина, проплыв вниз по Колыме, достигли устья реки Среднекан, с которой и планировалось начать систематические поиски и исследования местных золотых россыпей. На самом деле это вовсе не было концом первой геологической одиссеи на просторах Колымского края — впереди отряд Билибина ждало ещё много трудностей и опасных дней.Впереди была страшная зима, когда в декабре 1928 года первые геологи на берегах Колымы едва не умрут от голода, ожидая затерявшийся в снежной пурге олений караван с припасами. Впереди ещё будет вся героическая и страшная история 30-х годов, когда узники ГУЛАГа и инженеры «Дальстроя» добудут здесь из вечной мерзлоты сотни тонн жёлтого металла, сделав нашу страну обладательницей одного из крупнейших золотых запасов на планете. Но по-настоящему история золота Колымы и всего дальневосточного Севера начиналась именно тогда — с маленькой экспедиции Юрия Билибина, ровно 90 лет назад приплывшей из Владивостока к берегу ещё не родившегося Магадана. В статье использованы фотографии из архива Магаданского краеведческого музея