Войти в почту

В каких условиях сидел в лагерях писатель Солженицын

В 2003 году бывший друг и солагерник Александра Солженицына по Экибастузскому лагерю Семен Бадаш написал знаменитому борцу за правду и справедливость открытое письмо. В нем Бадаш прямым текстом говорил, что в течение семи лет заключения (из восьми) Солженицын «ни разу не брал в руки ни пилы, ни лопаты, ни молотка, ни кайла». За что сидел Всего есть три версии, так или иначе объясняющие причины, по которым Солженицын попал в лагерь. Первая версия отражена в знаменитом рассказе «Один день Ивана Денисовича», главный герой которого сидел по обвинению в ложном доносе, что благодаря диссидентам автоматически превратилось в формулировку «за свободу мысли и противостояние режиму». Именно эта теория тиражировалась учителями в школах уже в наше время. Тем не менее существует и вторая версия, изложенная самим писателем уже в его «Архипелаге ГУЛАГе». Главный герой этого произведения получил свой срок за то, что сдался врагам, попав в окружение, когда бежал из плена. Однако Солженицын в плену никогда не был, так что эту историю сразу можно назвать художественным вымыслом. Последняя, третья точка зрения складывается из воспоминаний самого Солженицына и его друзей. Дело в том, что в ходе войны, будучи капитаном действующей армии, Александр Исаевич находил время для написания писем своим товарищам, в которых обвинял Сталина в отступлении от истинного ленинизма и предлагал создать организацию, следующую всем ленинским заветам. Более того, в воспоминаниях первой жены Солженицына Натальи Решетовской есть упоминание о том, что такие письма писались прямо в форме директив: «Директива номер один» и т.д.[С-BLOCK] Всем было очевидно, что при обязательной военной цензуре такие письма мог отправлять только безумный человек, который не понимал, что подставляет не только себя, но и тех, кому пишет. Либо тот, кто хотел попасть в тыл всеми возможными способами. Кстати, друг Солженицына Николай Виткевич получил-таки 10 лет лагерных работ в Заполярье. Сам писатель в своем французском интервью сказал, что не считает себя невинной жертвой: «К моменту ареста я пришел к весьма уничтожающему выводу о Сталине. И даже со своим другом мы составили письменный документ о необходимости смены советской власти». Канцелярское местечко 9 февраля 1945 года Солженицын был арестован и лишен воинского звания капитана. Его направили в московскую тюрьму на Лубянке, где он и находился, пока изучалось его дело. Примечательно, что на допросах один из свидетелей, моряк Власов, показал, что однажды в поезде Солженицын начал вести антисталинскую агитацию. На вопрос о том, почему он не сообщил, куда следует, мичман ответил, что был уверен в сумасшествии писателя. Однако Солженицын все-таки не был похож на умалишенного.[С-BLOCK] Очень интересно писатель повествует о периоде пребывания на Лубянке в феврале 1945 года: «Ах, ну и сладкая жизнь! Шахматы, книги, пружинные кровати, пуховые подушки, солидные матрацы, блестящий линолеум, чистое белье. Да я уж давно позабыл, что тоже спал вот так перед войной. Натертый паркетный пол. Почти четыре шага можно сделать в прогулке от окна к двери. Нет, серьезно, эта центральная политическая тюрьма - настоящий курорт… Я вспомнил сырую слякоть под Вордмитом, где меня арестовали и где наши бредут сейчас, утопая в грязи и снегу, чтобы отрезать немцам выход из котла. Черт с вами, не хотите, чтоб я воевал, - не надо». После завершения расследования 7 июля 1945 года Солженицын был приговорен к восьми годам исправительно-трудовых лагерей с последующей ссылкой после окончания срока. Первым местом заключения стал Ново-Иерусалимский лагерь, в котором заключенные работали на кирпичном заводе. Здесь Солженицына за опыт управления дивизионом (хотя на самом деле это была батарея) назначили сменным мастером глиняного карьера. Сам писатель признавался, что во время общих работ он «тихо отходил от своих подчиненных за высокие кручи отваленного грунта, садился на землю и замирал». Жена Солженицына Решетовская рассказывала, что писатель очень старался попасть «на какое-нибудь канцелярское местечко».[С-BLOCK] Надо сказать, ему это вполне удалось, когда 4 сентября того же года Солженицына перевели в московский лагерь на Калужской, который преимущественно занимался строительством домов. Здесь он назвался нормировщиком, и его сразу же назначили заведующим производством. Однако вскоре Солженицына убрали с этой должности, вероятно, за профнепригодность. В итоге его назначили маляром, что, впрочем, не помешало ему со своим математическим образованием моментально устроиться на место помощника нормировщика, как только оно освободилось. Вот что сам Солженицын писал о работе: «Нормированию я не учился, а только умножал и делил в свое удовольствие. У меня бывал и повод пойти бродить по строительству, и время посидеть». Затем были Рыбинск и Загорская тюрьма, где Солженицын трудился по специальности – математиком, пока в июле 1947 года будущий писатель не назвался физиком-ядерщиком и не был переведен в Марфинскую спецтюрьму. Так и прошёл тот самый год, за исключением которого Солженицын, по словам его солагерника, не брал в руки никаких инструментов. «Сладкая» жизнь Марфинская спецтюрьма представляла собой научно-исследовательский институт связи, где работали заключенные-физики, -химики, -математики. Это единственный лагерь Солженицына, где его трудовой день составлял 12 часов (в остальных, не более 8) и проходил за письменным столом. Условия жизни также были приличные: просторная комната, отдельная кровать, стол у окна, лампа, а после рабочего дня - радио, по которому с помощью наушников писатель слушал оперу. В обеденный перерыв Солженицын спал либо в общежитии, либо на улице, а «в выходные дни проводил на воздухе 3-4 часа, играл в волейбол». Хорошей здесь была и еда: в голодные послевоенные годы в Марфинской спецтюрьме был в избытке хлеб, а каждому заключенному давали сливочное масло и сахар. На завтраке можно было попросить добавку, обед включал в себя мясной суп, а на ужин давали запеканку.[С-BLOCK] В качестве духовной пищи заключенные лагеря получали книги, и не только из местной библиотеки, они могли заказывать их и из Ленинской. Неудивительно, что тут у Солженицына проснулось желание творить. Вот что он писал своей первой жене о своих литературных трудах: «Этой страсти я отдавал теперь все время, а казенную работу нагло перестал тянуть». Так писатель и «проработал» в Марфинской спецтюрьме математиком, библиотекарем и даже переводчиком с немецкого. Стукач Ветров Сам Солженицын признавался, что был завербован Министерством государственной безопасности СССР в доносчики с кличкой Ветров. Дело в том, что будущий писатель не хотел ехать в Заполярье, как его друг Николай Виткевич, которому он как раз и адресовывал свои провокационные письма с фронта. Однако по словам писателя, ни одного доноса он никогда не написал. С этим как раз и не согласен его солагерник, автор открытого письма Семен Бадаш. В августе 1950 года Солженицына этапировали в особый Экибастузский лагерь на Севере Казахстана. Однако и тут он вполне неплохо пристроился, о чем говорит его солагерник: «Я хорошо помню, как в одной из бригад, на морозе со степным ветром таскал шпалы и рельсы для железнодорожного пути в первый угольный карьер – такое не забывается. А вы все рабочее время грелись в теплом помещении конторки».[С-BLOCK] Словом, Солженицыну, который якобы не был повинен ни в одном доносе, очень везло. Меж тем один сохранившийся донос Ветрова сыграл трагическую роль в судьбе многих заключенных Экибастузского лагеря. В нем были указаны дата бунта и имена его организаторов, а также был дан перечень оружия (у заключенных это были доски, ножи и металлические трубки). В доносе также содержался детальный план действий бунтовщиков и список бараков с основными силами. Интересно, что именно во время восстания у Солженицына обнаружилась раковая опухоль. Вот что об этом пишет Семен Бадаш в открытом письме: «…Когда после нашей 5-дневной, с 22 по 27 января, забастовки-голодовки объявили о расформировании лагеря, вы, чтобы снова избежать этапа, легли в лагерную больницу, якобы со «злокачественной опухолью». Чтобы подтвердить свои обвинения солагерник Солженицына отмечает, что оперировать опухоль, по словам самого писателя, должен был некий Янченко, в то время как в Экибастузе единственным хирургом был минчанин Петцольд.