Войти в почту

Панама. Сквозь джунгли Дарьена

Путешествуя по Латинской Америке, корреспондент «МИР 24» отправился в городок Колон, который находится на атлантическом берегу Панамского канала. Оставляя позади самый контрастный город Латинской Америки – Панама-сити, я направился на противоположное, Атлантическое побережье, в городок Колон. Колон контрастным никак не назовешь. Если в Панама-сити нищета соседствует с богатством, перекошенные картонные коробки, в которых обитают бомжи, ютятся бок о бок с небоскребами, то главный атлантический порт Панамы выглядит иначе. Небоскребов тут нет, все население, преимущественно чернокожее, живет в грязных трущобах. Даже центральная площадь завалена мусором. Между грудами хлама и гниющими кучами гордо торчат таблички: «Бесплатный Wi-fi». По улицам некогда колониального городка слоняется местное население, а в переулках свисают увесистые мотки проводов и сушащееся белье не самой первой свежести. И ведь это в самой богатой – за счет долларов, извлекаемых из проходящих по каналу суден, – стране Центральной Америки! – Здесь очень опасно! – сразу же стали предостерегать меня местные жители, когда я выпрыгнул с рюкзаком из автобуса на вокзале на окраине города. Чтоб не выделяться из праздно шатающегося населения, я быстро спрятал в привокзальной забегаловке свой рюкзак и отправился изучать порты города Колона налегке. Мне нужно было разыскать попутное судно в Венесуэлу или Колумбию. Туристические достопримечательности я решил не осматривать. Хотя их, как и самих туристов, в городе не водилось. «Ничего» – подумал я. – «Моя латиноамериканская внешность меня спасет! Все, на что меня могут ограбить, теперь хранится в придорожной закусочной». Так и вышло. Грабители оставили мою персону без интереса, а вот полицейские, завидев меня, одиноко спешащего к порту сквозь пустые трущобы, по которым даже бандиты предпочитают не слоняться, притормозили свои велосипеды и попросили показать паспорт. Они заподозрили во мне венесуэльца или сальвадорца. В центральноамериканском Сальвадоре – самый высокий в мире процент убийств на душу населения. Гостей оттуда, особенно нелегальных, в соседних странах ждут не особо. Я только что приехал из Сальвадора и примерно представлял себе тамошнюю ситуацию. Другой разговор – Венесуэла. Если предыдущие пару лет власти соседних с Венесуэлой стран – Панамы, Колумбии, Бразилии – скрепя сердце принимали огромные тысячные толпы беженцев из находящейся на грани гражданской войны и экономического коллапса Венесуэлы, то аккурат к моему приезду все кардинально поменялось. Панамские власти ввели жесткие квоты на венесуэльских мигрантов и стали еще тщательней проверять подозрительную публику в панамских городах. – Венесуэлец? Сальвадорец? – любопытствовали у меня полицейские. – Русский. – Русский? – удивились они, крутя мой паспорт, в котором не было ни одного испанского слова. Кого-кого, а русского они тут ожидали увидеть меньше всего. – Да, я ищу корабли в сторону Южной Америки, – сообщил им я. – Здесь очень опасно! – повторили полицейские вслед за местными жителями, вернули мне паспорт и пожелали счастливого пути. Корабля я так и не нашел: на Карибах бушевал ураган Ирма, а редкие сухогрузы заламывали сотни долларов. И легальной переправки не обещали: поедешь в трюме, без штампа в паспорт. Такая перспектива меня не сильно привлекала, в Колоне смеркалось, поэтому я поспешил убраться оттуда. Неподалеку от города, в часе езды, на красивейшем Карибском берегу обитал один мой знакомый Карлос, говоривший сразу на двадцати языках. – Приезжай! – писал он мне. – Попрактикуем мой русский. Я поселился у него ненадолго, в, пожалуй, самом чистом и спокойном месте всей Центральной Америки. Волею судьбы в Колон – самый жуткий город всей Центральной Америки – мне пришлось возвращаться трижды: идея найти попутный корабль в Южную Америку не оставляла меня. Однажды Карлос посадил меня за руль своего пикапа и сказал: – Едем в Колон! – Зачем? – По делам, починим машину, а заодно выбросим мусор. Мы загрузили багажник мусорными мешками и направились в город. От днища машины оторвалась какая-то деталь и оглушительно скрежетала об асфальт, распугивая встречаемых нами собак и жителей трущоб. Я, как мог, удерживая руль, поймал себя на мысли: вот теперь-то я очень гармонично вписываюсь в городские реалии. Мы резко затормозили на какой-то улице, возле китайского магазина. – Давай, быстрей, выбрасывай мешки, – протараторил Карлос. – Я пока отвлеку китайцев. – Слушай, может, на свалку поедем? – Да зачем нам свалка, – разумно возразил тот. – Тут весь город – сплошная свалка. Пока Карлос что-то объяснял китайцам на чистом мандарине, я занимался настоящим экологическим преступлением, за который в «Грин Писе» меня бы не похвалили. Впрочем, мой новый друг был прав: от дополнительной пары центнеров мусора грязней в Колоне не сделалось. Продолжая кружить по улицам города, мы искали самую дешевую сварочную мастерскую: Карлос был человеком богатым, но очень жадным. Докружились. Железка отлетела от машины окончательно, распугав увязавшихся за нами собак. Скрежет прекратился, но машина продолжала ехать. – И на свалку не понадобилось ехать, и на починку машины не пришлось тратиться, – радовался Карлос сэкономленным деньгам. – Разворачивай домой! Третий, и последний раз я гулял по Колону на обратном пути в столицу, с белолицей немкой и с двумя рюкзаками. Мусоровоза у меня больше не было, рюкзак привлекал внимание прохожих и полицейских, которые настоятельно рекомендовали нам поскорей убегать из города, чтобы нас не ограбили. К счастью, бандиты нас не заметили, и мы благополучно вернулись в Панама-сити. Дальнейший мой путь лежал в сторону колумбийской границы, к индейцам племени Эмбера, в Дарьенскую глушь. Дарьен – это сплошная сельва, без дорог. Сообщение осуществляется только по воде, а между деревушками – по лесным индейским тропам, которые размывает в летние (их тут называют зимними) месяцы: с июня по сентябрь. В это время Центральную Америку и большинство стран Карибского бассейна накрывает тропическими ливнями. Время для этих мест я выбрал не самое подходящее. Через Дарьен шастают наркотраффиканты, нелегальные иммигранты из Южной Америки, держащие путь в заветные Соединенные Штаты, а, с южной, колумбийской стороны – партизаны. Панамским пограничникам, при всем старании, контролировать ситуацию получается не всегда: на каждой кочке в болоте по пограничнику не поставишь. Хотя, на выезде из джунглей, завидев меня, запачканного дарьенской грязью и с рюкзаком, документы они все-таки проверили. И это в нескольких сотнях километров вдали от официальной границы! Впрочем, граница есть только на картах. Российский паспорт усыпил бдительность солдат, и рюкзак проверять они не стали. «Жаль, не взял с собой кокаина!» – подумал я и запрыгнул в проходивший мимо пикап. Езда в кузовах пикапов в Панаме не запрещена. Именно поэтому, при серьезном лоббировании Соединенными Штатами, Панамериканское шоссе между Колумбией и Панамой, в самой узкой части перешейка, прокладывать не торопятся. Это якобы помогает окончательно не наводнить Америку Северную дешевым колумбийским кокаином. И, хотя времена Пабло Эскобара давно прошли, страны Северной и Центральной Америк все еще ведут охоту на наркотраффикантов из Америки Южной. Автомобильной дороги нет, а в рюкзаках много наркотиков не утащишь. Да и гибнут там многие: от лихорадок и незнания троп. Поэтому большинство плывет морем, а путешественники с деньгами перелетают Дарьенский пробел бизнес-классами. Те, кто поотчаянней, – бредет сквозь джунгли пешком. В сухой сезон, конечно. Лет десять-пятнадцать назад, со слов одного моего друга-путешественника, поход по болотам Дарьенского пробела считался популярным туристическим маршрутом. И даже был описан в одном популярном путеводителе. Когда в сельве начали пропадать люди, уже в пост-эскобаровские времена, практическую статью из путеводителя убрали: летите самолетами. Маршрут по Дарьену начинается от городка Ла-Пальма. Асфальт кончается, и туда уходят лодки с «большой земли». Ла-Пальма – это последняя «цивилизация» перед простирающейся на много тысяч квадратных километров панамско-колумбийской сельвы. Отсюда отходят разные лодки по окрестным деревням, безо всяких расписаний. Индейцы, в ожидании судна, отдыхают в дешевых ночлежках или просто на пристани. Я же решил, что можно пройти и пешком. Хоть навигатор и сел, а у меня не было ни дождевиков, ни непромокаемых сумок, ни еды, я все-таки решил, что пройти удастся: времени навалом. Никто из индейцев компанию мне составить не рискнул: слишком мокро и грязно. – Но ты дойдешь: тропа, хоть и грязная, есть. Мы тоже, как дожди поутихнут, придем, через пару дней. На лошадях. – А для меня лошади не найдется? – Нет, увы, парень, лошадей в обрез. Но если ты заблудишься, сиди на тропе, мы тебя через пару дней подхватим. Еда есть? – Нет. – Ну, доберешься! Несколько дней подряд слоняться под дождями мне не очень хотелось. Переночевав в палатке у индейцев, которые приехали работать в маленькую деревушку на окраине Ла-Пальмы, я, пока не начался ливень, поспешил нырнуть в джунгли, чтобы засветло успеть прийти к следующей деревне. Шлепанцы мои то и дело пыталась всосать в себя грязь, а другой обуви при себе не было. Хорошей идеей мог бы стать поход по Дарьену босиком, но непривыкшие к колючкам ступни ног отчаянно ныли. Постоянно спотыкаясь об корни и застревая щиколотками в колючих лианах, я медленно продвигался в сторону деревушки Моге – затерянном в сельве индейском поселении. К этой деревне я вышел под конец второго дня изрядно потрепанный. Мне повезло – была суббота, единственный футбольный день, и я шел на крики игравших в футбол индейцев. Дело было уже в сумерках, и я брел на звук. Мой фонарь, конечно, тоже разрядился. В меня впилась не одна сотня разных насекомых, но никакой лихорадки не подцепил. Индейцы очень удивились, завидев меня, но позвали играть в футбол. Правда, с наступлением темноты он быстро закончился. В центральноамериканских деревнях почти все заканчивается с наступлением темноты. Меня отвели к министру по туризму этой деревни. В деревне на несколько десятков хижин обитал настоящий министр! – Значит так, – заявил он. – За вход в деревню у нас положена такса 10 долларов, еще 20 – за гида, 10 долларов в ночь – за проживание и от 3 до 5 – за прием пищи. Увы, организованный туризм портит аутентичных индейцев. Изредка сюда привозят иногда туристов на моторных лодках, и те охотно платят. Я же, прорвавшись сквозь болота ногами, дошел пешком и расставаться с долларами не хотел. – А по-другому как-то нельзя? Давай завтра разберемся. Маньяна, – отмахнулся от министра я и ушел ночевать к вождю. Тот ни про какие деньги не заикался, но я все же заплатил ему немного за еду. Вождь племени живет очень примитивным способом, в большом шалаше из дерева и соломы, спит вповалку на досках, со своей женой и стремительно растущим количеством детей. Вождь был не сильно старше меня, зато явно плодовитей. Электричества в доме, как и во всей деревне, не было, а еда разнообразием не отличалась: рис с огромными тропическими бананами-платанами и редкая рыба. Старший ребенок вождя ходил в школу, и через пару дней должен был сдавать экзамен. По английскому языку. За четыре года ни одного слова выучить он не удосужился. Мне пришлось зубрить с ним все числа от единицы до ста. С нуля. Зачем ему английский в этой глуши – мне стало непонятно. Если только у редких туристов что-нибудь выпрашивать. На следующий день мы поплыли с индейцами к неграм, в деревушку в нескольких часах ходьбы на лодке, в дельту, к побережью. Под предлогом обменять бананы (платаны), которых в джунглях много, на другие товары: рыбу, консервы. Было воскресенье. Индейцы охотно взяли меня в свою компанию. – Вечером приеду – проверю твой английский! – крикнул я сынишке вождя и запрыгнул водку. Несмотря на проливные дожди, вода в грязной речушке стояла низкой, и нам пришлось потрудиться, чтобы найти фарватер и вырулить полусгнившую посудину в правильное русло. Внутри племени Эмбера пьянка не приветствуется, поэтому я быстро сообразил, почему эти индейцы поплыли так далеко, не щадя бензина. Не успели мы выскочить из лодки и разгрузить ее, как негры начали активно угощать нас ромом и самогоном. Индейцы не сопротивлялись. Я тоже. Иностранца в деревне, скорей всего, видели впервые, поэтому мне, как почетному гостю, не мешкая, выделили двух крупногабаритных негритянок и заставили с ними плясать. Соблазнить меня им все-таки не удалось. Зато другие негры, пообразованней, решили завести со мной разговоры о политике. Рассуждать про Трампа и Путина в панамской глуши было немного непривычно. В конце концов, когда индейцы порядочно напились самогону и начался дождь, мы завели мотор, загрузились рыбой и поплыли обратно в глубь джунглей. Снова заночевав у индейцев, на следующий день, распрощавшись с вождем деревни Моге и его семьей, пожелав ребенку удачи на экзамене (за ночь все слова, он, конечно, забыл), я побрел к следующей деревне. Опять петляющие дороги – и через несколько часов я вышел... к той же самой деревне, но с другой стороны. Вот так да! В этом походе я, к своему собственному удивлению, становился суеверным. «Надо возвращаться назад, в Ла-Пальму» – решил я. – «Хватит с меня джунглей!» Вернувшись, с помощью случайного индейца, на правильную тропу, по которой я шел буквально несколько дней назад, я с еще большим трудом начал чавкать по грязи назад. Дожди последних нескольких дней размыли колею окончательно. Наконец, я пришел в Ла-Пальму, наелся нормальной, не индейской еды: курицы, мяса и супов – и завалился спать в местном доме крестьянина – грязной припортовой ночлежке. По соседству вповалку храпели индейцы. А еще через неделю – улетел в Колумбию. Не утонув, к счастью, в джунглях Дарьена. ПОЗНАЙ ДЗЕН С НАМИЧИТАЙ НАС В ЯНДЕКС.НОВОСТЯХ

Панама. Сквозь джунгли Дарьена
© Мир24