Либо хорошее, либо ничего

В середине января я получила от редакции задание: написать про ИНИОН — чем он жил в советское время и чем живет сейчас. Мы думали, что кто-то похвалит институт, кто-то покритикует — и в результате у нас получится более-менее объемная картинка. Я поговорила с несколькими людьми — как в ИНИОНе, так и вне его, но в итоговый текст их комментарии не вошли: добиться от спикеров иной позиции нежели «у нас все в порядке» не удалось, несмотря на то, что это явно не соответствует действительности. Расцвет ИНИОНа приходится на 1970−80-е годы. Тогда институт был окном в зарубежную науку для советских ученых. Институт получал современную литературу по общественным наукам и выпускал на ее основе реферативные журналы и сборники, обзоры, библиографические указатели. Значительная часть материалов рассылалась руководству страны под грифом «для служебного пользования», однако издания самого ИНИОНа цензуре Главлита не подвергались. Современники вспоминают о тех временах с удовольствием: о бурных дискуссиях, об особом стиле обсуждений научных проблем, свободном от повсеместной идеологизации, о бешеной популярности изданий ИНИОНа и том, какими правдами и неправдами те, кто имели доступ к фонду института, передавали книги и журналы «хорошим людям», доступа не имевшим. С тех пор деятельность ИНИОНа существенно не изменилась. Изменилась, однако, окружающая действительность. Скорость распространения информации выросла, английский устоялся как язык международного общения, цензуры — в советском понимании этого слова — в России нет, и проблема доступа к зарубежным научным публикациям не стоит — для этого есть либо официальная подписка в научных и учебных заведениях, либо всем известный пиратский ресурс Александры Элбакян. Дефицит информации сменился ее избытком. Реферативные сборники ИНИОНа в такой ситуации могут быть нужны довольно специфической аудитории, если таковая вообще есть: то ли людям, которые не знают английского языка (что для современного ученого странно) или языка того региона, на котором специализируются; то ли тем, кто хочет получить общее представление о том, что происходит в зарубежных социальных дисциплинах, и никуда при этом не торопится, потому как в свежих реферативных журналах ИНИОНа реферируются работы, вышедшие в предыдущем году (ознакомиться с ними можно в электронной библиотеке elibrary.ru; требуется регистрация!). Как исследовательский институт ИНИОН тоже работает в основном на российскую аудиторию и в зарубежных журналах публикуется мало: максимум публикаций в базе Web of Science — 16 в 2016 году, в Scopus за 2016 году у ИНИОНа четыре публикации. Библиотека ИНИОНа разбросана по двум десяткам институтов РАН, частично работает в уцелевшей части здания на Нахимовском проспекте, зал новых поступлений и абонемент располагаются на улице Дмитрия Ульянова. Бывший директор и научный руководитель института Юрий Пивоваров в 2004 году писал: «Увы, речь идет о наших победах 70—80-х, ныне же мы практически „вне игры“. Но это, как говорится, уже другая история». Уже после пожара его позиция приняла оборонительный характер: «…не надо постоянно говорить о том, что мы должны меняться, меняться, что мы отстали, что мы плохие…» Это, пожалуй, неудивительно: после пожара в библиотеке ИНИОНа в январе 2015 года на Пивоварова посыпались обвинения, а ИНИОН, лишившись «форта» — здания — уже не мог продолжать отсиживаться за его стенами, говоря о том, что положение «вне игры» для него уже другая история. ИНИОН перестал быть комфортным, вместительным пространством с огромнейшим библиотечным фондом. Но без него? Каков ответ на вопрос, недавно сформулированный новым президентом РАН: «что это за профессия такая — „научная информация в области общественных наук“?» Кажется, пока что остается тем же, что и был 49 лет назад, когда свободного доступа к научной литературе по социальным дисциплинам у наших соотечественников не было. Предоставлять таковой тем избранным, кто имеет право на пропуск в ИНИОН? Но признать свои экзистенциальные проблемы в горячке боя значит дать слабину, подставиться под удар, который может стать смертельным. А критиковать институт со стороны — значит нападать на товарищей, которые и без того в беде. Именно поэтому, по-видимому, наш изначальный текст про ИНИОН и не состоялся: собеседники либо отказывались от комментариев, либо высказывались в том духе, что никаких проблем у института нет, работа его крайне востребована, менять ничего не надо, а все его неприятности — происки темных сил. В этом смысле показательна история с книгами, пострадавшими при пожаре. Старых и редких изданий среди них не было, а многие из тех, что сгорели, имеют дубликаты в других библиотеках России или оцифрованные версии в зарубежных библиотеках. Об этом Пивоваров рассказал в интервью Ленте.ру в апреле 2015 года. Так называемую «мокрую часть» фонда, что была залита водой при тушении пожара, заморозили — чтобы потом высушить при помощи криогенных установок. Но установки эти так никто и не купил и покупать не собирается, и книги продолжают лежать в морозильниках. Их хранение стоит денег, и несмотря на жалобы на нехватку финансов, институт продолжает его оплачивать. Отвечать на вопрос, не смириться ли с потерей этих книг, раз не все они уникальны, да и восстановление их не предвидится, никто не хочет. Единственный фрагмент, который остался от исходного текста — репортаж о походе нашего корреспондента в библиотеку ИНИОНа. В библиотеке В библиотеке меня встречают дружелюбно, но настороженно. Фотографировать в библиотеке без разрешения руководства «конечно, нельзя». Поэтому мне дают телефон секретаря директора института, которая дает мне телефон руководителя библиотеки. Сотрудники библиотеки любезно разрешают звонить с их аппарата. Руководитель запрашивает текст статьи, чтобы оценить его тональность: насколько он критичен или хвалебен по отношению к ИНИОНу. Черновой вариант статьи с исключительно благожелательными отзывами об ИНИОНе и комментариями сотрудников самого института (тоже, понятное дело, не критическими) уже готов, и я отправляю текст на рецензию. Пока решается судьба репортажа, я, с позволения сотрудницы библиотеки, занимаю свободный стол и занимаюсь своей работой. Комната, которая доступна моему наблюдению, обставлена скромно: около двух десятков рабочих столов, за которыми работает 5−6 человек. Компьютеров не видно, за ноутбуком работаю только я. Официальность обстановке придают колонны и балкон с балюстрадой. Когда я снова звоню руководителю библиотеки, она отзывается о моем тексте критически: все это уже написано, и зачем я пишу об ИНИОНе, ей непонятно. Она также объясняет, что в основном читатели обслуживаются в 20 других институтах, где находятся филиалы библиотеки, на Дмитрия Ульянова ведется лишь обработка входящих изданий самими сотрудниками ИНИОНа. Попытавшись сначала мягко убедить меня ограничиться фотографией здания снаружи, она в конце концов прямо отказывает мне в разрешении на съемку. Вместе с этим моя последняя попытка разглядеть что-то за оборонительными порядками ИНИОНа — отбита. И вопрос о том, осталось ли от некогда славного института что-либо, помимо верности его защитников, остается, по-видимому, висеть в воздухе.