На машине из Калининграда в Африку — 3: почему сложно получить визу в Мавританию и как "пережить" Западную Сахару

Калининградец Юрий Антонов отправился в путешествие по самым труднодоступным регионам Африки. Ему предстоит преодолеть в одиночку около 15 тысяч километров. В своём внедорожнике, специально переделанном для такого трудного и длительного путешествия, Юрий везёт подарки для детей из Мали. Он уже пересёк Европу и добрался до Африки. Дорога от парома из Испании вела через Рифские горы. Небольшие поселения, разливавшиеся вдоль поросших зелёными ещё деревьями склонов, примечательны были разве что постами жандармерии, на которых следовало притормаживать и, получив одобрительный кивок жандарма, двигаться дальше. На следующую неделю этот ритуал войдёт в мою естественную привычку. Первым городом на пути в Африке был Шефшауэн. Знаменитый своими синими улочками, город был запретной для христиан-европейцев территорией. Здесь обитали потомки арабов и евреев, изгнанных в ходе Реконкисты из Испании. Город туристический, но совершенно ненавязчивый. В отличие от Марракеша, туристической столицы страны, в Шефшауэне можно спокойно гулять по лабиринтам его улиц, не отбиваясь от навязчивых помощников. Мдина, старый город, полон лавочек, торгующих поделками мастеров — тарелками для таджина, коврами и изделиями из металла. Разве что запах гашиша, которым здесь активно торгуют на улицах, нарушает идиллию. Сейчас, в октябре, здесь достаточно тепло днём и много туристов. В первый раз, когда я здесь был в феврале несколько лет назад, казалось, что я совершенно один брожу среди насыщенных от влаги и скуки межсезонья синих стен. Марокко — это уже не Европа географически и культурно, однако эта страна обладает дозированным колоритом. Можно погрузиться в жизнь узких улочек, опутывающих паутиной рынки, можно уехать к океану или оказаться среди далёких посёлков в горах Высокого Атласа. Но привычные вещи остаются всегда поблизости. В город пришёл вечер. Я выезжаю в сторону Рабата, фактической столицы страны, где буду получать визу в Мавританию. Дорога в двести пятьдесят километров снова ведёт через горы. В посёлках смотрят футбол и пьют чай с мятой, расположившись на пластиковых стульях вдоль дороги. Ночь застаёт меня где-то в поле на полпути. Останавливаюсь на ночлег, свернув с основной дороги. В два часа ночи кто-то стучит в стекло. Просыпаюсь. Пять силуэтов, три фонарика. Опускаю окно, начинается разговор. Откуда, что здесь делаю, знаю ли Коран. Один из них, вдруг перейдя с французского на английский, говорит, что останавливаться здесь небезопасно, лучше либо проехать немного дальше, либо доехать до их деревни. Я еду дальше, останавливаюсь в нескольких километрах. До утра больше никто не будил. Минуя утренние пробки, я приезжаю в посольство Мавритании за несколько минут до его открытия. Если подам документы сегодня до десяти утра, то могу получить визу уже сегодня вечером. Меня не пускают внутрь. Вот-вот должна появиться какая-то делегация, "ралли", как говорит работник на входе. Своей неминуемо наивной улыбкой он будет отвечать на вопросы ожидающих на жаре своей очереди людей весь день. Но я об этом ещё не знаю. После девяти утра начинают подъезжать машины с дипломатическими номерами Марокко. 56 человек, бурлящих эмоциями, одновременно говорящих с кем-то по телефону и путающих меня с мусорной корзиной. Они один за другим исчезают за дверьми посольства. Постепенно подходят люди, которые, как и я, хотели получить сегодня визу. Тянутся минуты и часы. Рядом нет ничего — ни кафе, ни подходящего навеса от солнца. Тень напротив, если разместиться на бордюре. Человек на входе кормит обещаниями, уверяет, что нужно совсем немного подождать, осталось чуть-чуть. Три часа дня. На асфальте напротив посольства я, двое студентов-марроканцев, решивших съездить в путешествие по континенту, бизнесмены, развивающие в Мавритании торговую сеть, две домохозяйки с ребёнком, дальнобойщик. Открывается дверь. На сегодня приёма не будет. Завтра тоже делегация, в четверг, может быть, подадите, в пятницу получите. Сегодня вторник! Я плетусь к машине вместе с пожилым парковщиком, который просит меня продать ему запасные колёса. Бизнесмены уезжают на машине. Вдруг нас окрикивают оставшиеся у входа люди. Бегите, принимают документы! Дальше гонка в банк (успели к самому закрытию), ожидание приёма для снятия отпечатков и фотографирования. Снова ожидание. По территории посольства с видом усталого павлина прогуливается стриженная ёжиком дама, видом напоминающая куратора авангардной выставки в провинциальном городке: кулон на шее, чёрный свитер, чулки и сапоги молнией наружу. Курит одну за другой. Это подруга посла глубоко мусульманской страны. Документы приняты, получение завтра в три часа дня. Утром отправляюсь в город. На берегу реки Бурегрег стоит визитная карточка города — минарет Хасана с рядами колонн и монумент рядом. Автобусы, туристы, селфи-палки. Марокканского в этом нет совсем. Иду дальше, в сторону рынка и старого города. Они какие-то вялые. Там нет ни внутренней содержательности мдины Феса, ни бурления мдины Марракеша, главное — нет общения. Мой взгляд никто не ловит, не пытается заговорить или предложить товар. Продавцы с сигаретой в одной руке и телефоном в другой глубоко в виртуальном мире. Три часа. Виз нет. Когда будут? Сегодня, иншалла. Иншалла — это может быть, без всякой искры надежды. Как получится. В половине пятого по одному снова запускают внутрь. Вчера я пытался упросить сделать мне визу, придумав, что у меня есть бронь в отеле в Эссуэйре на вечер, мне ответили, что бланки печатают где-то в городе и сегодня никак не получится. Сегодня тот же работник, утопающий в сумраке своего опутанного проводами кабинета, пытается найти кнопку включения принтера, который эти самые бланки печатает. Наконец находит. Путь на юг открыт. К вечеру я оказываюсь в Эль-Джадиде, городе на берегу океана, о котором мне известно только то, что здесь есть старая португальская крепость и подземный резервуар, в котором собирали воду. В полдень луч солнца проникает через отверстие в его потолке, что так любят фотографировать добирающиеся сюда туристы. Город оказывается копией какого-нибудь престижного европейского курорта — ухоженные набережные, широкие проспекты с неоновыми вывесками, много белого света энергосберегающих ламп. Туристов почти нет, это курорт для местных. С помощью местных нахожу крепость, но она уже закрыта, брожу по улицам мдины. Она — это дух Неаполя в начале весны, когда на его улочках ещё не жарко, а по вечерам даже в самых дальних углах слышны детские голоса. Ночь провожу на берегу океана, сегодня он спокоен и приветлив. На рассвете я в Эссуэйре, белом чуде на берегу Атлантики. Острые углы его старой крепости выплывают из утреннего тумана. Чайки кружат над каждым прибывающим после ночной рыбалки в порт кораблём. Здесь же, в порту, тихо дремлют маленькие рыбацкие лодки, образующие вместе синий ковёр, украшенный бирюзой сетей. Дорога снова на юг. После Эссуэйры тепло сменяется жарой. За Агадиром, городом двадцати восьми перекрёстков с круговым движением, следует Тизнит, последнее место, где мне встречаются европейские туристы. Отсюда обычно поворачивают на восток, в сторону той части Марокко, которая привлекает туристов куском прирученной Сахары вблизи города Мерзуги. Я сворачиваю с основной дороги в сторону пляжа Легзира — как говорят, одного из самых красивых пляжей планеты. Он знаменит своими природными арками на берегу океана. Недавно одна из них обрушилась из-за эрозии песчаника. Ещё один поворот — и перед глазами предстаёт величественная картина: до горизонта протягивается изрезанный отвесными уступами берег, о который разбиваются волны. Солнце вот-вот скатится за горизонт. Я оставляю машину у оставшейся арки и брожу вдоль обрыва. Замечаю на соседнем обрыве оставленную белую машину, а прямо подо мной — пожилого мужчину, смотрящего в океан. Внизу, вдоль кромки воды, гуляет пара, они взбираются на вершину уступа, образовавшегося после обрушения. Тоже любуются закатом. Утром я должен проехать город Гуэльмин, на рынок которого раз в неделю из пустыни пригоняют верблюдов туареги. От заправщика узнаю, что это происходит как раз сегодня. Площадка для рынка скота находится на выезде из города. Здесь в девять утра уже полно народа. Машины все как одна — старые Land Rover Santana защитного цвета, оборудованные под перевозку коз и овец. Последних на рынке заметно больше, чем верблюдов. Торговлей управляют туареги, жители Сахары. Они заматывают головы платками, закрывающими лица от посторонних взглядов. Все заняты процессом — называются цены, на них сбегаются несколько человек, выставив зады, образуют круг вокруг товара, шумно что-то обсуждают. Кто-то в итоге покупает животное и уводит, грубо держа за передние ноги, за собой. Бараны ждут своей очереди, сбившись в группы, козы валяются в пыли со связанными ногами. До меня никому нет дела. Здесь же, за пределами рынка, торгуют сеном для скота. Сено привозят сюда на грузовиках, собрав его в податливые башни, которые иногда достигают в высоту четырёх-пяти метров. Обгонять такое бывает страшно. На выезде из города ещё один пост полиции. Здесь впервые просят "фиш" — копию паспорта с указанием профессии, направления движения, номера и названия машины. Дальше 1700 километров безмолвия, одиночества и ветра, вместе образующих территорию, которую называют Западной Сахарой. Это та пустыня, которую надо пережить. Пересечь и преодолеть. Горизонт растворяется в обе стороны в молоке марева, образующегося над камнями и песком, небо — оно не голубое, нет, оно такого же молочного цвета. Температура — около сорока градусов. И посты полиции, одна за другой уходят копии. К вечеру достигаю города Тарфаи. Здесь несколько месяцев провёл Сент-Экзюпери, ведя переговоры с кочевниками об освобождении своих друзей-пилотов. Берег океана, кварталы одноэтажных белых домов. Солнце и песок. Больше ничего. Двигаюсь вдоль океана. В нескольких километрах от города начинаются деревни — скорее, хутора. Одиночные дома, иногда сложенные из потемневших от времени досок, рядом старый внедорожник и синяя бочка под воду. У одного из таких домов останавливаюсь, надеясь познакомиться с живущей там семьёй. Рядом, в ста метрах от берега, ржавая громадина. Севший на мель десять лет назад испанский корабль, в своём последнем рейсе вёзший груз с Канарских островов — они как раз напротив — в порт Тарфаи. На берегу стоит курятник. Ко мне выходит молодой парень в тёмно-зелёной форме. Говорит, что фотографировать запрещено. Я спрашиваю, кто он — рыбак, фермер? Он отвечает, что военный и здесь охраняет границу. От кого? На случай чего? Весь регион Западной Сахары — это территория, которая существует и нет. Когда-то колония Испании, покинутая метрополией в середине прошлого века, была оккупирована войсками Марокко. Есть западная часть этой территории, которая контролируется оккупантами, где асфальтовые дороги, электричество, сотовая связь и топливо дешевле в три раза, чем в Европе, есть восточная, где нет ничего. Между ними — так называемая стена позора, выстроенная марокканцами, и километры минных полей. Ещё стада диких верблюдов. Западная Сахара, правительство её со столицей на территории Алжира, признаётся ООН, но директор школы в Мавритании, читая моё сочинение о путешествии, написанное на арабском языке, заметил, что даже за название "Арабская Республика Западная Сахара" в тексте меня могли бы отправить в тюрьму в Марокко. Для марокканцев это южные территории, Западной Сахары нет. Но есть армейские палатки вдоль всего побережья, есть посты жандармерии. На ночь останавливаюсь в пустыне. Уже стемнело, поэтому свежо. Я не знаю, где я, где-то между А и Б на карте, но уже ближе к Б, чем это было утром. Первый рассвет в пустыне. Небо отсвечивает фиолетовым. Вдоль обочины несколько фур с включёнными аварийными сигналами. За ними, встав на песке на колени, молятся дальнобойщики. В последний день дороги по Западной Сахаре делать совершенно нечего. Впереди ещё пятьсот километров и цель — прибыть на мавританскую границу до шести вечера, когда она закрывается до утра. Заканчивается топливо. На двух подряд заправках нет бензина. Следующая — через двести километров. "Тебе всего двадцать литров нужно!" — обнадёживает мужчина в голубой тунике, который уносится вдаль на машине с мавританскими номерами. Всего, но где их достать? В ход идёт одна из четырёх канистр на крыше машины. Термометр показывает 51,4. Это позади салона, не в тени. Но тени здесь нет нигде. Вокруг — на земле и на небе — градации белого. До границы остаётся тридцать километров. Машин не видел уже два часа. Рассматриваю карту, и вдруг всё начинает плыть перед глазами. Едва удерживаю машину от удара о скалу у обочины. Останавливаюсь, чтобы открыть все окна, допиваю бутылку воды, начинаю ещё одну. На горизонте появляется фура. Останавливаю её, прошу водителя помочь мне и ехать передо мной. Если я включу аварийный сигнал — довезти до границы. Граница открыта. Марокканская сторона проходится за сорок минут — за это время пришлось оббегать семь или восемь кабинетов. На нейтральной полосе дороги нет. Песок, камни, остовы брошенных машин, палатки оставшихся здесь навсегда людей. Дальше — минное поле. Мавританская граница — это просьбы подарков и снова непонятная беготня. В паспорте мне ставят две печати — одну на визу, другую в конце, на этой печати указывают номер и марку моей машины. Выдают бумагу о ввозе транспортного средства, она стоит десять евро. На выходе останавливает ещё один человек, но уже в штатском — за парковку он просит один евро и трясёт корешками оторванных талонов о парковке. Да, но ведь я останавливался по требованию сотрудников поста и вместе с ними улаживал все вопросы? У нас такие порядки. Снова мне показывают, что всё, граница кончилась, но снова останавливают свистком — машину проверяет сотрудник службы безопасности. Он распихивает по карманам детское бельё, которое мне подарили друзья для детского дома в Бамако. Всё, Мавритания. Снова Сахара.