Нужна ли Русской православной церкви реформация

Русскую Православную Церковь подвергают масштабной критике, которая напоминает травлю. Главное обвинение сводится к тому, что в Церкви нет Бога, нет справедливости, а учение Христа подменено фарисейством и роскошью. Русскую Православную Церковь подвергают масштабной критике, которая напоминает травлю. Главное обвинение сводится к тому, что в Церкви нет Бога, нет справедливости, а учение Христа подменено фарисейством и роскошью. В принципе, ничего нового – такие утверждения всегда были частью антицерковной пропаганды, но в последние годы они, к сожалению, все чаще находят живой отклик среди людей, повергают в сомнение миллионы тех, кто поисках Бога находится на пути к Церкви. Все громче раздаются призывы глубокой реформации православной Церкви – мол, она должна стать ближе ко Христу и понятнее людям. И здесь история будто специально напоминает нам, что нечто подобное ровно 500 лет назад – 31 октября 1517 года – произошло в Европе с католической церковью. Монах-августинец Мартин Лютер запечатлел на дверях храма в Виттенберге требования в 95 тезисах с призывом возврата ко Христу, отказу от церковной роскоши, от произвола римского папы… Однако результат реализации этих требований оказался прямо противоположным. В итоге они послужили фундаментом для построения капитализма – сверхрациональной системы, в которой открыто провозглашено главенство материального над духовным, а личное обогащение возведено в ранг добродетели. Такого ли «возвращения» к заповедям Христа жаждут недовольные современной Церковью? И понимают ли, куда вымощена дорога их благими побуждениями? Но с другой сторон – осознает ли сама православная Церковь тот вызов, который вновь встает перед ней и всей Россией? И каков должен быть на него ответ? Церковь небесная и земная В каноническом понимании Церковь – это не здание или формальное религиозное учреждение, а тело Христа, живое единство в Духе Божием всех тех, кто стремится жить по заповедям Христовым. Прежде чем оценивать ее жизнь, нужно постараться понять и принять Церковь именно с такой, духовной и религиозной, точки зрения. Зачастую, обвинения в фарисействе и всевозможных грехах исходят от тех, кто сам не способен принять это единство во Христе и просто придумывает себе оправдание. При этом деятельность земной, мирской части Церкви, как юридически оформленной религиозной организации, не говоря уже об отдельных священнослужителях, с которыми и сталкивается в повседневной жизни каждый православный человек, подвержена огромному влиянию греховного мира. Люди в рясах живут не в безвоздушном пространстве, а в тесном контакте с обществом, где процветает культ денег, потребления и сомнительных развлечений. Отсюда все эти тиражируемые СМИ случаи, когда священник в пьяном виде на дорогом авто провоцирует аварию, сбивает людей, а потом уходит от ответственности. Однако наибольшее раздражение людей вызывают не частные огрехи служителей Церкви, а такие постоянные явления, как торговля внутри храмов церковной утварью, платные услуги и роскошная жизнь иерархов – под этим видится коммерциализация Церкви и подмена заповедей. На этом обвинении построена львиная доля антицерковной пропаганды, и, при всей ее лживости и разрушительности, следует признать, что она использует реальные недостатки современной жизни Церкви, земной её части. Однако, попытка через эти недостатки низвести Церковь до некоей коммерческой структуры «ЗАО РПЦ» – это намеренное опошление и примитивная манипуляция, которая говорит не о проблемах Церкви, а о нечистоплотности тех, кто с ней борется. Выйдя из подполья и вернув должный статус доминирующей конфессии, Русская Православная Церковь стала, с одной стороны, самой могущественной религиозной организацией, а с другой – последней опорой нравственности и традиционной морали в стране, дорвавшейся до потребления. Это могущество дало огромные возможности для восстановления разрушенных приходов, храмов и былого влияния на общественную жизнь, но вместе с тем – стало искушением и вызовом. Нужно было не увлечься внешним сиянием, а честным служением привлечь к себе большинство тех, кто чувствовал себя православным, но не обрёл себя в Церкви. Удалось ли это? Отчасти. При Патриархе Кирилле Церковь приняла, наверное, самое важное решение в новейшей своей истории – вышла за церковную ограду и стала откровенно и на понятном языке говорить с невоцерковлённым народом. Против этого протестовали поборники чистоты православия, однако это было крайне необходимо, поскольку усилившийся голос Церкви отрезвил многих невоцерковленных и уберег от социально-политических глупостей. В то же время не всегда этот голос достигал самых глубин человеческих сердец, поскольку к нему примешивался «звон злата» – та самая коммерциализация. Простой и показательный пример: цены на свечки в отдельных московских приходах могут достигать 150-200 рублей, что у приезжих из глубинки вызывает оторопь – ведь это деньги, на которые они могут прожить день-два. Сама по себе роскошь издавна воспринималась как богоугодная – богатые убранства церквей и иерархов обозначали восхваление Бога, его мощи и праведности. Как в старину, так и сейчас, это богатство принадлежало не конкретным священнослужителям, но всей Церкви, то есть всему народу. И весь народ нёс самое дорогое, чтобы через богатство Церкви прославлять Бога, взывать к нему. Недаром Владимир Высоцкий, относившийся более чем критично к Церкви, но чутко чувствовавший народную душу, пел: «купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще Господь замечал». Однако в современном обществе именно богатство вызывает наибольшее раздражение против Церкви, и раздражение это растет. Сам Патриарх Кирилл с присущей ему откровенностью публично признал это: «Сегодня, к сожалению, в молодежной среде мы наблюдаем рост негативного отношения к Церкви. Происходит это, конечно, не на ровном месте, происходит это под влиянием того сильного и враждебного по отношению к Церкви информационного потока, который распространяется через социальные сети... Единичные случаи таким образом подсвечиваются, чтобы создать образ Церкви, погрязшей в богатстве, грехе, безразличной к повседневным трудностям людей». Кто знает, не появится ли в чьей-то голове идея однажды прибить к вратам Храма Христа Спасителя несколько красивых тезисов с призывом вернуться к настоящему христианству? И где гарантия, что за таким крысоловом не пойдут тысячи тех, кто находится в поисках Бога и свернул с пути к Церкви? Протестантизм или нестяжательство К началу 1500-х годов Западная церковь погрязла в таких грехах, что регулярно вызывало у людей стремление к протестам против римского папы – Джон Уиклиф в Англии, Ян Гус в Чехии, Джироламо Савонарола в самой Италии. Однако только тезисы немца Лютера, благодаря печатному станку Гутенберга, обрели ту силу, которая сподвигла миллионы католиков отказаться от старой религии. В самих тезисах, если их прочитать в отдельности от исторического контекста, нет ничего сверхоткровенного и убийственного. Но озвученные в тот момент, они задевали такие струны, которые мгновенно обрушали католические догмы. К примеру: «62. Истинное сокровище Церкви – это пресвятое Евангелие (Благовестие) о славе и благодати Бога. 63. Но оно заслуженно очень ненавистно, ибо первых делает последними. 64. Сокровище же индульгенций заслуженно очень любимо, ибо последних делает первыми. 65. Итак, сокровища Евангелия – это сети, коими прежде улавливались люди от богатств. 66. Сокровища же индульгенций – это сети, коими ныне улавливаются богатства людей». Индульгенции – не самая страшная ложь тогдашнего католичества, но самая показательная и наглая: папа римский использовал греховность людей как средство обогащения курии, подменив собой Бога. Собственно, это стало логическим следствием отхода от истинного христианства после разрыва с Восточной церковью. Эгоизм фаустовского духа исказил историю Христа, подстроив её под свои интересы, что не могло не привести к катастрофе. Это была не частная, а системная ошибка всего западного христианства. Однако протестантизм Лютера и Кальвина под видом возвращения к истокам не исправил эту ошибку, а как бы освободил от нее европейского христианина. Ему дали понять, что отныне каждый вправе сам решать, что угодно Богу и что есть Бог. И это вызвало мгновенный эффект распада. Секты, которые существуют в любой религии, сразу получили статус церквей, и протестантские течения стали плодиться по мере появления амбициозных лидеров и общин, которые хотели проявить свою особенность. Каждый почувствовал себя папой римским. Но при всем разнообразии протестантских течений, их объединяет одно – рационализм как принцип отношения к Богу и богоугодность материального успеха. Да, богоугодность не роскоши (она как раз протестантами осуждается), а грамотного развития хозяйства, материального благополучия. Со временем именно из этого добропорядочного бюргерства сформировалась не только экономическая система, в которой максимальная прибыль капитала стала главной движущей силой, уничтожившей миллионы не успевших приспособиться «дикарей», но и теория прогресса, примитивного позитивизма, фактически заменившего собой религию и отменившего грехопадение человека. Нужно быть Максом Вебером, чтобы, заметив и досконально описав связь этики протестантизма и духа капитализма, не сделать вывод, что западная мысль после Реформации совершила странный кульбит: хотела возвращения к заповедям Христа, а пришла к идеям капитализма и прогрессизма, которые фактически затем и вовсе подменили Христа, совершенно четко обозначившего шансы богача достигнуть Рая. Плоды той подмены 500-летней давности мы можем видеть сейчас на Западе. При колоссальном технологическом прогрессе и материальном богатстве – столь же колоссальная нравственная деградация, которая обесценивает этот успех и ставит многовековую прогрессистскую модель на грань катастрофы. Вместе с тем в истории русской Церкви существует пример, когда те же проблемы решаются иначе, чем через примитивный протест и отказ от древних таинств. В ту же историческую эпоху, когда зародился протестантизм, в начале 1500-х годов на Руси появилось так называемое нестяжательство. Согласно проповеди Нила Сорского, для обустройства духовной жизни необходимо не протестовать и низвергать авторитеты, а преодолевать искушение через внутреннее самосовершенствование и некоторое упрощение быта, уходя от всяческих мирских благ и обеспечивая себя исключительно своим трудом, но отнюдь не через отказ от Церкви вообще. Нил Сорский писал своему сподвижнику: «Не просто и не по случаям надобно нам поступать, а по Святому Писанию и по преданию святых отцов. Удаление мое из монастыря (Кириллова) не было ли ради душевной пользы? Ей, ради нее. Я видел, что там живут не по закону Божию и преданию отеческому, а по своей воле и человеческому рассуждению». Оцените разницу: протестанты призывали к познанию Святого Писания через человеческий разум. Преподобный Нил Сорский видел в этом главную ошибку и призывал к внутреннему деланию согласно Святому Писанию и преданию святых отцов, то есть через опыт Церкви. В частном выражении применительно к уставу монастырей это выражалось в требовании к инокам преодолевать всё мирское путем духовного делания, самостоятельно обеспечивая себя пропитанием (в то время монашеские поселения зачастую издревле использовали наёмный труд поселенцев). В то время как его оппонент Иосиф Волоцкий выступал за то, чтобы иноки шли в мир и работали с ним, совершали социальное служение, спасали мирян приобщением к духовному и физическому труду монастырской общины. Эти два подхода на долгие века обозначили две грани русского православия, которые уравновешивали и дополняли друг друга при внешней противоположности. Уже после смерти Нила Сорского его недобросовестные последователи превратили нестяжательство в политический инструмент против усиления Церкви, за что были дважды осуждены на церковных соборах. Однако сам Нил Сорский был причислен к лику святых, а нестяжательство продолжает уравновешивать социальное служение церковнослужителей, если те чрезмерно увлекаются уходом в мир. Подвижники и праведники В 2000-е годы Церковь совершила мощный выход в мир, за ограду, к невоцерковлённому народу – это и было современное иосифлянство, социальное служение. В этот период многие узнали, что в Церкви служат образованные люди, способные на понятном большинству граждан языке говорить на животрепещущие и острые темы, не боящиеся полемизировать с атеистами на любых площадках, в том числе в интернете. Большая аудитория узнала о таких богословах и священниках, как отец Дмитрий Смирнов, Алексей Ильич Осипов, архимандрит Тихон (Шевкунов), протоирей Владимир Николаевич Вигилянский, митрополит Иларион (Алфеев), Владимир Легойда и многие другие, вплоть до самого Патриарха Кирилла. Однако такой выход за ограду постепенно привёл к излишнему обмирщению – и теперь требуется несколько обратное движение. Но не замыкание Церкви в себе, а увлечение страждущих за собой. И не столько словами – к сожалению, в современном мире информационного пресыщения даже праведное слово теряет свою силу, – сколько делом, личным деятельным примером, подвижничеством. В Церкви должны появиться те, кто сможет не на публику, но громогласно, не напоказ, но наглядно сделать нестяжательство новым образом жизни Церкви и всего русского народа. Без фанатичного отказа от мирского, но с акцентом на опрощение и духовную аскезу, на преодоление греховности мира через делание здесь и сейчас, на самопожертвование ради других. Об острой необходимости православия в подвижниках Патриарх Кирилл заявил еще в 2010 году: «Скажу для кого-то совсем неожиданную вещь: мы очень нуждаемся в подвижниках; и нужно делать все для того, чтобы таких подвижников становилось как можно больше. Они как локомотивчики – потянут за собой весь народ». Локомотивчиков уже недостаточно, нужны настоящие атланты. Искреннее движение души должно быть такой силы, чтобы захватить и увлечь за собой всех неопределившихся на пути к Богу и Церкви, иначе их поманит за собой крысолов. Но подвижничество может стать заметным только при ответном движении навстречу подвижнику – и здесь кроется главный вопрос: готов ли каждый из нас к обновлению? По-настоящему ли хотим обрести себя во Христе или только брюзжим на Церковь, чтобы прикрыть свою теплохладность? Эдуард Биров, журналист