Виктор Сухоруков: «Я — человечек, босиком бегущий по земле»

Виктор Иванович встречает на служебном входе театра. Бодрый, свежий и румяный — до 65-летия меньше месяца, а он ни в одном глазу. Аккуратно, но крепко жмет руку, переложив кожаный портфель в левую руку. Бодро проводит по театру мимо доски с вырезками из прессы. «Притворщик. Лицедей. Хитрец» — что-то подобное в бумажном квадратике обрамляет портрет актера. «Да, это все про меня!» — лукаво и довольно улыбается он. Распахивает шторы и окно в гримерке, вешает бежевый плащ на крючок, садится на стул перед зеркалом и достает из портфеля пупырчатый шарик, который обычно кошки гоняют по квартире. Начинает раскатывать его между ладонями. «Кто испортит дубль — тот говно» — Мне так нравится, — через 10 секунд катания объясняет актер. — Может, успокаивает. Может, еще чего. Просто купил вот и катаю. Еду в метро, в электричке — и катаю. Люди смотрят, не понимают. А мне нравится. Ну спрашивайте, что там у вас? «Физрук», да? — Мы не так часто видим вас в сериалах сегодня. Раньше были «Бандитский Петербург», «Улицы разбитых фонарей», «Дальнобойщики», а теперь ничего. Наверняка же часто предлагают роли. Почему отказываетесь? — Не могу привыкнуть к производственному процессу. Попросту не успеваю вызревать. У меня должно быть время «сочиниться», а при такой выработке, как в сериалах, его нет. Быть полуфабрикатом на площадке терпеть не могу, мне надо до сути дойти! Может быть, поэтому у Нагиева легче получалось работать в «Физруке» — другие привычки. Он по-другому заточен. Знает, как себя планировать и создавать в сериальной, простите за слово, продукции. Я был чуть не готов к такому темпу. И поэтому возникали интересные моменты, когда Нагиев говорил как бы в сторону: «Кто испортит дубль, тот говно». А я понимал, что это шпилька в мой адрес. — Следили за эволюцией Нагиева как актера? — Помню его. Мы даже вместе работали как-то. Пышным цветом Нагиев расцветал в передаче «Осторожно, модерн!». Конечно, я ее посматривал. Глядел, оценивал, уважал их с Юрием Ростом. — Вам та передача ничего не напоминала? — Конечно. Мне казалось, что они обворовывали Стоянова с Олейниковым. Даже как будто агрессивное соперничество в какой-то момент между ними организовалось. А уж когда в женские одежды начали наряжаться, как актеры «Городка»....ну, думаю, ребята, это уж непорядочно. — Вам, человеку без детей, интересно было сыграть отца второй раз после фильма «Сынок»? — Безусловно. Это было новое измерение. С самой первой сцены встречи Фомы и сына я задумал начать развитие приятия к герою. Мне захотелось по капельке, по крохе, по шажку показать не любовь и не признание сына. А стыд и покаяние. Вспоминаю — и комок в горле. Самая библейская сцена будет в финале — Фома везет отца с декорациями в прицепе. Ливень, гроза, джип вязнет в грязи. Машина останавливается в поле. И происходит страшный, тяжелый разговор отца и сына... «Он говорил с женой, как с Джульеттой» — В этом году 20 лет исполнилось фильму «Брат». Что для вас этот фильм значит сейчас? — Одна из ролей. Не ключевая и не главная. Ее могло и не случиться вовсе. Но «Брат» — все равно особая веха. Этот фильм — про Петерьург. Балабанов с такой любовью и доброй памятью запечатлел этот город, что персонажи в нем — это антураж: дети города, листья города, ветер города. Капли дождя, сумерки, бандиты или нет — неважно, «Брат» — это силуэты города. А еще для меня — это знакомство с Сергеем Бодровым. Помню, однажды пригласил его на борщ, а он отказался. Пошел есть гамбургеры. — Наверно, в 97-м они были в диковинку? — Не-е-е-е-ет, что вы? Он избалован был. Все уже давно попробовал. Мне даже Балабанов потом сказал: «Какой борщ? Он — дитя кока-колы и Макдональдса». — 15 лет Сергей погиб. — (перебивает) Я остаюсь при другой формулировке. Исчезновение. Погружение в природу. Это образное выражение мне ближе. Бог помог нам — или наоборот избавил — не увидеть этого. И все произошло в сумерках. — Пусть так. Что вы вспоминаете сейчас чаще всего? — Разное было. Когда мы нн съемках «Брата-2» сидели в Чикаго, Сережа говорит: «Вить, я режиссером хочу стать. Пойдешь ко мне?». Я говорю: «Только позови». Так и не позвал. И я обиделся. А он потом скажет: «Ну ты ж великий!». Второй раз обижусь. Потом он возьмется за «Связного», снова без меня, обижусь еще раз. Хотя как только начинал работу над «Сестрами», приезжал ко мне на Лиговку со своим сценарием: «Почитай». Я читал. И могу гордо сказать, что финал-то я ему подсказал. Говорю, дай им проститься. Пусть сестры встретятся напоследок. Этого не было в сценарии. И он услышал. Так и сделал. Впервые это рассказываю. — Почему вы не стали близкими друзьями? — У нас были хорошие отношения, но он — дитя своего времени. Одно дело персонаж в фильме. Другое — взрослый человек, лидер и режиссер. Когда Сергей Бодров начал прибавлять к своему имени буквы от отчества — Сергей С. Бодров — он в момент перестал быть Серегой, и стал состоятельным художником. Он окружал себя своим поколением. Обслуживал собственное понимание мира. Видимо, я не вписался. Но понял это позже. Когда мы встретились на премьере «Кукушки» в кинотеатре «Россия», он был с беременной женой. И собирался как раз в Кармадонское ущелье. Мы поздоровались, обнялись, я спросил: «Опять мне роли не нашлось?». Он говорит: «Извини...». После окончания фильма на балкончике в кинотеатре стояла съемочная группа. И Серега нашел меня глазами — как мне показалось, он надеялся, что я подойду и скажу что-то по фильму. Попрощаемся, пожмем друг другу руки. Но я этого не сделал. Прошёл мимо. — Жалеете? — Нет. Потому что я не хоронил его, уходя. Я не готовил ему Кармадон. Зато вот всем сейчас могу заявить: с любимыми не расставайтесь. Не надо так, не надо. Мне уже ничего не изменить, поэтому чего жалеть? — Как он звал вас? — Витюша. — А вы его? — Сережа. Мне так нравилось. Сергей — нет. Вот Балабанов звал меня Витенькой, даже когда злился: «Витенька, пошел ты на хер!» (смеется). «Заткнись, Витенька!». Но перед смертью по телефону мне сказал: «И все-таки мы родные друг другу люди, правда, Витенька?». Я говорю: «Правда, Леш». — Помните, как расстались с Балабановым? — Он прекратил меня снимать после «Жмурок». Совсем. И никогда не звал. Был фильм «Мне не больно» и «Морфий» по сценарию Бодрова, который он сам хотел снимать, но его отсоветовали продюсеры. Потом «Груз 200», «Кочегар», «Я тоже хочу» — все это было без меня. Я спрашивал каждый раз, почему. Но ни разу не слышал ответ, который бы меня удовлетворил. А потом уже я отстал от Балабанова — и никогда не интересовался. — Если вернуться к Бодрову. Какое слово характеризует Сергея лучше всего? — Надежность. Но упрощать никак нельзя. Не свести к одному слову. Там было всего намешано. Он был и агрессивным, и возмущающимся, и тоскующим, и нежным. Он говорил с женой, как с Джульеттой. Говорил с отцом, как Спартак. Однажды в Америке на съемках в комнату ворвался, как начал лупить ботинками в стену! Был просто в бешенстве. Но я вам этого всего не расскажу (резко замолкает). С детьми его до сих пор общаемся, видимся. Дочь Ольга — студентка ГИТИСа, в мастерской у Хейфица. Сын Сашка, которым жена была беременна во время его ухода в Кармадон, учится в старших классах. - Пророческая фраза вашего героя из «Брата-2» «вы мне еще за Севастополь ответите» сбылась? - А что такого? Крым - российская территория, вокруг этого шум и гам. Но я не понимаю почему. Для меня нет проблемы. Народ сделал выбор, в чем беда? Заносите в любые списки. Но, ребята, это не я придумал. Так решил Крым. Обидно или нет - привет Хрущеву! - Некоторые считают, что референдум проводился под дулом автомата. - Ну ведь чушь! Я на эту тему никогда и ни с кем не обговаривал. Вам скажу впервые. В Крым ездил, езжу и буду ездить. И во время референдума я был там! На съемках. Люди рыдали и носили меня на руках. Зашел в чебуречную, баба-повариха как подняла меня на руки и кричит: «Снимайте меня, снимайте». А я шепчу: «Поставь меня на место, поставь, не позорь!» А я ехал в Феодосию, это был день референдума. Все кричали «ура». Самое печальное и тяжелое, что я тогда услышал, от водителя: «Хуже уже не будет». Видел все сам. И что я теперь буду спорить, как в «Место встречи» на НТВ? Это ж прям цирк! «Они хотят вернуть». Ну, друзья. Того, кто хочет вернуть (пауза), ждет петля Иуды. «Страна есть у всех. Родина — не у каждого» — Несмотря на блестящие работы в «Бакенбардах» и «Комедии строгого режима» на волну всенародной любви вас поднял «Брат». А вам тогда было уже 46. Не обидно было? — Я начал поздно — очень поздно! Ворвался в кинематограф позднехонько, староватенько, глубоко случайно. Много было ролей, которые я подбирал, отряхивая от пыли. Кто-то отказывался, а я подбирал. И тем не менее многое удалось успеть. Перед вами сидит маленький, плюгавенький, лысый человечек, но у меня столько главных ролей! Что они меня даже чуть испортили. На что попало не соглашусь. Главные роли хочется. Нету? Так и ладно. — Вы же электрик четвертого разряда. Из семьи рабочих, из Орехово-Зуево. Откуда это желание перевоплощаться и притворяться? Да еще и перед публикой. — Видимо, во мне что-то спрятано. Может быть, нехорошее, порочное, нечеловеческое. Может быть, я это и прячу игрой. Может быть, все, кто играют, прячут за этим черта, беса, дьявола, дурь. Играть нечто или кого-то — это значит подчинить себя силе, которая отвлекает от внутренних раздраев. Или, наоборот, успокаивает. Витя Сухоруков родился от сказок, чуда, сочинения и неправды. — История вашей борьбы с пьянством стала притчей во языцех. Байки и факты были озвучены не раз. Интересно другое: по какой причине мозг отказался это делать? Когда это понимание возникло? — Я вам расскажу. Есть организм, который принимает алкоголь — или нет. Химическая формула попадает в организм как в дерево жизни. И у одних имеет продолжение, а другого парализует. Я вдруг сделал открытие — как узнать, можно ли человеку пить или нет. Есть только один способ. Первая пьянка. Вспоминайте, если вы выпили много вина и на утро болели — вам пить нельзя. Если не болели, то пейте. Ничего с вами не будет. Мне было нельзя. Я загнал себя в такую яму...меня выгнали из театра по статье. Пили-то все! И со мной. А выгнали меня. Не только за пьянку, за характер тоже. Но пьянка была мощным поводом. И я опять встал перед выбором: или гибну, исчезаю, или остаюсь, начиная все сначала. Я выбрал второй вариант. И мне повезло — вытащил себя за волосы, как Мюнхгаузен. Мало того — когда выбор сделал, услышал внутренний голос: «Давай Сухоруков, но запомни: легче не станет. Проблем будет много». Бросая пить, я не старался никому ничего доказывать. Делал это для себя. Запомните, люди, не надо объявлять: «Я не пью уже три дня». Мура собачья. Каждый делает это для себя. Не рассчитывая на открытия, новые дороги или встречи. Мне просто хотелось жить — ясно, трезво, обеспеченно. Иногда люди празднуют юбилеи, но есть и другие даты, которых нет в календарях и паспортах. Поважнее, покрепче и получше первомайских праздников. Такой день у меня — 23 января 2000 года. Я сказал себе: «Со спиртным окончено». И закрыл ликеро-водочный завод, взорвал его для себя. Идет семнадцатый год. Вы думаете, мне верят? Нет. Находятся близкие люди, которые говорят: «Нет, неправда, ложь, скрывает, врет». Так и в любви, в сексе, в творчестве — всегда подвергают сомнению. Что с этим делать? Живу. Не хочу с этим бороться. Я — архисчастливый человек. Действительно Виктор Победитель (лат. Victor — «победитель»). — На малой родине часто бываете? — Сейчас реже. Но бываю, конечно. Это моя родина, жизнь моя. Вдруг сделал открытие — страна есть у всех, Родина — не у каждого. Когда все это поймут, начнем жить совсем иначе. Все распри, схватки, конфликты от того, что понимание Родины не у всех есть. Для меня — это Орехово-Зуево. На огороде работаю всегда. Лето было странным, сложным, но у нас все выросло. Сажаем все. Немного для баловства, немного для удовольствия. Картошку, морковку, капусту. Люблю землю — ботаническим поведением не страдаю, просто получаю удовольствие от работы в земле. — В этом году вам 65 лет. Но детей и жены у вас до сих пор нет. Этот вопрос вы для себя закрыли? — Я самодостаточный. Никого не учу и не воспитываю, живу собой. Близкие люди мне любят и доверяют. Детей обожаю — это чудо! И с радостью с ними играю. Но у меня нет инстинкта продолжения рода. Да и боль, наверно, не прошла. Несколько раз предлагал женщинам стать моей женой. Одна не согласилась. Еще одна просила уйти из профессии. Другая не поняла, что я не шучу. Еще одна загоняла меня в комплексы. А теперь и я не хочу ни семьи, ни детей. Боюсь, что буду плохим отцом, плохим мужем, боюсь быть невнимательным. При это я весьма любвеобилен, что уж греха таить. Поэтому и влюбленность существует, и неудовлетворенность собой присутствует, усталость иногда со всех сторон щекочет нервы, непонимание встречаю. Наблюдаю и презрение, и ненависть, и зависть. Все это есть. Чем я хуже вас? Я и в метро езжу, и в электричке, не езжу в бронированных машинах и не ухожу из общества в замок из слоновой кости. Я знаю, что я - человечек, босиком бегущий по земле, а не на облаках сидящего. Именно темная сторона жизни помогает контролировать себя сегодня. Понимание того, какие мы смертные. Великие смертные, окончательно смертные. - Задумываетесь о моменте ухода? - Мало того, я к нему готов! Легок. И говорю: кладбище — прекрасный район. Когда мне плачутся: мама или папа умерли, то отвечаю: так сходи к ним туда, они ж никуда не делись, посиди там, попей чайку, пообщайся, посади цветы или убери листву. Они здесь. Просто поменяли место устройства. Я к этому фатально, торжественно и свято готов. Просто знаю, что это факт. Это нас всех роднит; не рождение — рождаемся мы случайно. А вот смерть роднит всех. «Физрук», ТНТ, понедельник-четверг, 20.00