Игорь Кириллов: вернулся бы на экран, если б скинул четверть века
Его характерный, завораживающий, интеллигентный тембр голоса знают даже те, кто не смотрит телевизор. Ему верят "на слово", потому что на протяжении 30 лет именно от него страна узнавала главные новости уходящего дня в программе "Время". 14 сентября диктор Центрального телевидения, народный артист СССР Игорь Кириллов отмечает свой 85-й день рождения. Однако возросшее внимание к себе в преддверии юбилея он откровенно не понимает, называя свой праздник "полуюбилеем". Корреспондент ТАСС поздравила легендарного советского диктора с праздником и задала несколько вопросов. — Игорь Леонидович, часто ли вы смотрите телевизор? — А как же? Я — патриот телевидения. Мне важнее, как и что произносят мои молодые коллеги, которые, должен признать, работают сейчас довольно неплохо. — А что огорчает вас в манере телевизионной подачи сегодня? — Скоростной темп речи, далекий от того, что был установлен литературными нормами в мое время. Информация, которую несут ведущие с экрана, проходит мимо сознания слушателей. В одно ухо влетает, в другое вылетает. Ничего не остается. Мы же не итальянцы, не французы. У нас другой темперамент. Русский язык — это все равно, что государство наше, наша слава. Каждое слово должно быть осмысленно, с паузами в нужных местах. Поэтому я считаю, что деградация родной речи — это большое горе и проблема как для государства, так и для отдельного человека. — Игорь Леонидович, для многих моих коллег вы — эталон диктора, пример "живого слова". Но сегодня профессии "диктор" не существует. Ее сменили ведущие прямых эфиров, шоу-программ. Как вы думаете, почему это произошло? — Эта профессия и в пору своего становления была условна. Дикторы были только на радио, ж/д станциях, аэровокзалах. Они только делали объявления. И если мы заглянем в словарь иностранных слов за 1979 год, то найдем там следующее определение: "Диктор — это лицо, читающее текст перед микрофоном". Ни больше ни меньше. Но я по своему опыту знаю, что наше мастерство заключается не только в том, чтобы читать готовый текст, который приносит редактор. Нужно делать репортажи с заводов, фабрик. В моей практике значительный след оставили трансляции парадов к Дню Победы с Красной площади, на которых было важно применить не только голосовое мастерство, но и реакцию, артистизм. Я помню, в 1968 году наши братья-журналисты в программе "Время" решили избавиться от дикторов. В результате целый год передача выходила только силами журналистов, пока они не поняли: каждый должен заниматься своим делом. Кстати, сегодня некоторые коллеги с презрением произносят даже слово "диктор". Для меня это тяжелая тема. — А что сейчас мешает возрождению этой профессии? — В первую очередь современная техника, в частности, суфлер. Он превращает человека в робота. Быстро произносить слова, которые идут перед тобой на мониторе, — не проблема. Другое дело, что для диктора важно читать, как говорил Фамусов, "не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой". Такая задача стоит перед нашими коллегами. — Расскажите о "китах", на которых держится профессия диктора? — Во-первых, нужно знать содержание. Успеть прочитать и заложить в свою голову "зерно" сообщения. Во-вторых, выбрать объект, которому сообщается новость. Это должны быть не абстрактные миллионы зрителей, но и не ближайший родственник. И в-третьих, понимать "ради чего ты это делаешь": мысленно заложить в сообщение свою оценку — как гражданина, мужчины, профессионала, при этом не навязывая ее зрителю. У ведущего всегда должен звучать внутренний вопрос: "А что вы (зритель) думаете на этот счет?" — Было ли вам когда-нибудь неловко за то, что вы транслировали зрителям? — Всякое бывало. Но это такая профессия, такая работа. Нас еще с молодости учили выбрасывать из памяти, забывать неприятные факты. Жить и работать дальше. — Расскажите, пожалуйста, о таких "неловких" инцидентах. — Например, 1 сентября 1983 года, когда был сбит корейский "Боинг". Я должен был зачитать честное и откровенное признание ошибки советской ПВО и нашего начальства, которое приказало сбить корейский "Боинг", пересекший наши границы. И в тот момент, когда я уже сидел в студии, туда вбежал взмыленный выпускающий редактор Виталий Мирошников и начал махать передо мной руками, сигнализируя, что читать новость нельзя. Через несколько секунд у меня на столе лежало новое сообщение от ТАСС. Быстро посмотрев три первые и три последние строчки, я обомлел: сообщение изменило свою суть на 180 градусов, и в нем ни слова не было из первоначального текста. Спустя 20 лет стране раскрыли правду. А все это время истину знали только несколько человек, включая меня. Подобная рокировка в сообщениях была всегда огромным испытанием для меня. — А что стало с первым сообщением от ТАСС? — Редактор забрал его и на моих глазах уничтожил. Иногда к нам в студию приезжали из правительства и забирали первоначальные тексты, которые не должны были пройти в эфир. — Как строилась работа Гостелерадио с агентством ТАСС? Были ли материалы агентства единственным источником информации для вас? — Я всегда говорил: "ТАСС для нас указ". Мы зависели от агентства на все 100% и не выдавали в эфир сообщение, пока его не подтвердил ТАСС. Так же было и с одним из самых трагических случаев в прошлом нашей страны — аварией на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года. Мы молчали все праздники. Ждали до тех пор, пока не пришла отмашка. И только 3 мая ТАСС позволил нам сообщить об этом народу. — И как вы относились тогда к агентству? — ТАСС был для нас всегда чем-то очень важным, серьезным. Мы были в одной связке. Агентство и сегодня остается отправной точкой в получении главной информации. Поэтому я передаю привет и благодарность главному Информационному агентству России ТАСС. — А вы адаптировали редакторские тексты под свой эфир? — Да что вы, кто бы нам это позволил? Такая вольность стала возможна только после "третьей русской революции", как я ее называю, в 1990–1993 годах. Когда на первый план вышла журналистика, а дикторы оказались не у дел. — Сменить профессию не хотелось? — Однажды, когда я хотел бросить все и уйти с программы "Время", наш председатель Гостелерадио Сергей Лапин порекомендовал мне приобрести впервые выпущенное на тот момент полное собрание сочинений Салтыкова-Щедрина. Я так и сделал. Многоплановость и мудрость, заложенная в языке этого автора, полностью изменила мое отношение к профессии. Главное, что я вынес из его произведений: "человек говорит об одном, думает другое, а произносит третье". С этой формулой я стал относиться к официальным сообщениям, которые мне приходилось зачитывать. Я стал стараться находить в них то зерно, ради которых они создавались. — Если бы вам сейчас предложили работать диктором на федеральном канале, согласились бы? — Да, но при одном условии: если бы вы забрали у меня лет так 25. Уменьшили бы меня на четверть века. "Не дай нам бог жить во времена перемен", — говорил Конфуций. И перед моими коллегами стоит непростая задача, они должны точно улавливать все тонкости и задачи профессии в это непростое время. Беседовала Оксана Полякова
