Михаил Похлебаев: «Всем нам надо много работать, чтобы измениться самим и возродить Россию»
«Я добровольно туда не пойду…» – Михаил Иванович, когда вы в 2014 году только пришли на «Маяк», некоторые СМИ писали, что решение сменить пост руководителя Приборостроительного завода в Трёхгорном на кресло гендиректора «Маяка» было для вас непростым. И даже цитировали ваши слова: «Я добровольно туда не пойду, если прикажут только... Вопрос, что от меня требуется там и насколько это соответствует моим устоям как менеджера и гражданина...» Не переврали журналисты, так и было? – Да. – То есть сложный для вас выбор тогда был. Почему? – Ну, вы представляете: Трёхгорный - тысяч 30 населения, завод раз в десять меньше «Маяка», с производством все налажено. Экологических проблем нет. Дом у меня построен, возраст к 60. В принципе, для обычного человека – все, что еще? - И тут поступает предложение от Кириенко, да? - Предложение от Сергея Владиленовича я расценил как боевой приказ. Да и больше желающих не было на это место. Или они не подходили на взгляд руководителя Росатома, или сами отказывались. Но решение я принял только после разговора с Кириенко. – На той встрече вы не могли не обсуждать будущее комбината. Скажите, каким вы видите «Маяк» через несколько лет? – Это предприятие, которое выпускает половину изотопов в мире для различных облучателей. Это предприятие, которое перерабатывает до 1000 тонн топлива в год, выпускает все составные части для боеприпасов и имеет выручку 50 млрд рублей в год. Там, где улыбающийся персонал, и люди живут в хороших домах. Конечно, чтобы жизнь духовная была и экология получше.И это не мечты. Перспективы у нас хорошие. «Маяк» востребован не только в рамках ядерной отрасли, но и за ее пределами, в сфере высоких технологий. А когда ты финансово и экономически устойчив, когда у тебя высокий научно-технологический потенциал, ты можешь заткнуть за пояс любого конкурента. – А на внешнем рынке предприятие тоже работает? – Да. Вот из Болгарии топливо будем перерабатывать. За этот эшелон боролись почти три года. Они долго думали: вывозить топливо или хранить. Топливо атомных станций хранится во многих местах Европы. Но даже нашего российского рынка с его количеством реакторов «Маяку» вполне достаточно. Плюс есть Бушер (АЭС в Иране вблизи города Бушер, построенная при участии России. - ред.) еще, и много по всему миру строящихся энергоблоков, топливо которых нам предстоит перерабатывать. Через два-четыре года у нас этой работы будет много. Топливо отлежится в пристанционных бассейнах, его можно будет перевозить на переработку. Плюс мы еще больше подтвердим свои возможности переработки по вторичному вовлечению топлива [в производство]. «Во мне есть некая энергия, и она толкает меня на действия» – Расскажите, как идет реализация проекта получения Озёрском статуса ТОСЭР (территория опережающего социально-экономического развития. - Ред.)? – Если очень коротко, то сейчас у нас все упирается в юридическую казуистику, поскольку на сегодня статус ТОСЭР и статус моногорода как будто бы несовместимы.Как только она будет решена, надеюсь, сразу будет подписано постановление, по которому Озёрск получит статус ТОСЭР. Готовность у нас большая. Можно, грубо говоря, через два месяца организовывать новое производство. - А зачем вообще городу нужен статус ТОСЭР? - Так сложилось, что закрытые города Росатома создавались под строящиеся предприятия атомной отрасли. Сюда отбирались лучшие специалисты со всей страны. И следующие поколения после них – это генофонд тех лучших специалистов. В 90-е годы и последующие 2000-е многие уехали отсюда. И вот в прошлом году отток населения впервые оказался меньше, чем приток. Но возникает вопрос: чем занять [тех, кто приезжает]? Потому-то кроме «Маяка» и существующих в городе предприятий, нам нужны новые компании, с новыми рабочими местами, интеллектуальными и наукоемкими, привлекательными для молодежи и всех, кто приезжает. Вот для этого ТОСЭР нам и нужен. – Хотите сделать из Озёрска не просто закрытый город, который когда-то строился вокруг сверхсекретного предприятия, а территорию, привлекательную для бизнеса? – Да. И это будет еще и бизнес-инкубатор, инкубатор идей. Мозги-то здесь хорошие. Люди правильные. Им нужны трудные задачи, и они их получат. В частности, благодаря проектам ТОСЭР. - Про бизнес понятно, а в чем здесь интерес простых озерчан, можете объяснить? Им-то это зачем? - «Маяк» - еще не весь Озёрск. Но мы хотим, чтобы и те, кто не работает у нас, жили по возможности хорошо. Мы ощущаем ответственность за жизнь в городе и регионе. Если мы будем ждать, когда кто-то придет и сделает, то ничего не дождемся. Все равно каждый должен по капельке вносить свой вклад. Я эту ответственность не на бумаге ощущаю, просто во мне есть некая энергия, и она толкает меня на действия. «Бизнесменам в местной власти участвовать нельзя» – Сейчас во главе города стоят выходцы с «Маяка», ваши недавние подчиненные – это глава администрации Евгений Юрьевич Щербаков и председатель собрания депутатов Олег Вячеславович Костиков. По сути, комбинат взял на себя политическую ответственность за город. Не тяготиттакой груз? – Груз не давит совершенно. Понимаешь, если ты слабый, то ты никогда до ответственности не дорастешь. Если ты сильный, то это соответствует твоей жизни, темпу, усилиям. Конечно, много времени уходит на то, чтобы преодолевать сопротивление людей, которые хотели бы нам помешать. А такие люди в Озёрске, к сожалению, есть. - Откуда идет это сопротивление? - Может быть, из моего убеждения, что в нашей нынешней ситуации бизнесменам в местной власти активно участвовать нельзя. Потому что они сразу начинают решать свои проблемы. Как было еще недавно? Заходили в любой кабинет и, прикрываясь статусом депутата, решали свои проблемы. Эту ситуацию надо прекращать. Надо, чтобы люди [у власти] были относительно независимые, которые не ради своего бизнеса что-то делают. – «Маяк» на сегодня принимает участие в городских программах? Я знаю, что комбинат активно помогает городу в строительстве дорог. – По прошлому году в городе сложилась не самая благополучная картина: бюджет Озёрска сокращался, общая динамика была отрицательной. И чтобы жизнь как-то налаживать – дороги-то на первом месте стояли среди прочих проблем – мы решили, что можем взяться за городские дороги и сделать их за небольшие деньги. У нас же есть свой асфальто-битумный завод и дорожная техника. Прибыль от этих работ нам была не нужна. – Социальные программы «Маяк» сохраняет? Во сколько они оцениваются на сегодня? - Даже когда обстановка была плоховата, мы объем [помощи] не снижали. Есть основная социальная программа, назовем ее «маяковская». Ее размер - чуть менее 400 миллионов рублей. Сюда входит и помощь в приобретении жилья в виде беспроцентной субсидии, и компенсация половины ставки по ипотеке, различные выплаты пенсионерам, льготные путевки в профилакторий детям и пенсионерам, программа добровольного медицинского страхования для всех сотрудников. Есть различные спонсорские программы. Тут самые разные поводы и обстоятельства могут быть. Кому-то надо помочь с поездкой на чемпионат мира по шашкам, кому-то с дорогостоящим лекарством. В эту программу могут попасть не только маяковские работники и ветераны, но и любой житель города. «С Карачаем нам еще жить тысячи лет…» – Михаил Иванович, «Маяк» для всех остается флагманом научно-технической мысли, это одно из крупнейших, мощнейших предприятий. Но многие люди после известных событий 1957 года продолжают ассоциировать его и с экологической проблемой. Расскажите, что делается для того, чтобы преодолеть последствия тех лет? – Понимаете, наши проблемы все на виду. Самая большая из них – это Карачай, куда в первые годы реализации атомного проекта сливали отходы в большом количестве. Там покоится два Чернобыля. Есть Теченский каскад водоемов, куда тоже сливали отходы, в то время не зная и не понимая, что с ними делать. На Западе, кстати, в те годы поступали примерно так же: сливали отходы в полноводные реки, а потом это все в океан уносилось и там растворялось. А река Теча оказалась не таким подходящим водоемом, в который можно было относительно безболезненно сбрасывать отходы. Акваторию Карачая мы полностью закрыли. Но это как спящий тигр, с которым придется жить десятки и сотни лет, и за которым надо постоянно следить. – То есть за Карачаем, несмотря на то, что его засыпали, надо наблюдать? И этот срок будет неограниченно долгим? - Мы сотрудничаем с различными организациями, которые являются большими специалистами в области гидрогеологии, потому что много у нас [отходов деятельности комбината] действительно лежит под землей. И на основе [их рекомендаций] мы организуем свою деятельность по обеспечению безопасного экологического будущего. Мы же не только Карачай контролируем. Территория, которая у нас накрыта мониторингом, по площади больше Ленинградской области. В 1,5 тысячи специальных скважин установлены датчики, показания которых контролируются в круглосуточном режиме. Так что экологический контроль на нашей огромной территории поставлен на высочайшем уровне. «Пойдем, цайку попьем!» – Я знаю, что вы интересовались историей своего рода, даже составили генеалогическое древо своей семьи. Если не ошибаюсь, значительная часть ваших предков связана с Уралом. - Документально отследить историю рода по отцовской линии мне удалось до 1740-х годов, где есть четкая запись о рождении. Соответственно, отец этого ребенка родился примерно в 1707-1708 году. А вообще папа у меня из деревни Карауловка Катав-Ивановского района. И до наших дней все мои предки по его линии оттуда. Любопытно, что деревня Карауловка была вывезена откуда-то из центральной части России еще в XVI-XVII веках. Может, кто-то кому-то крестьян в карты проиграл, уж не знаю. Они все вместо «ч» произносили «ц»: «Пойдем, цайку попьем» – такой говор был интересный. Мне так удивительно было: я пацаном в советское время к ним приезжал, а у них там «цай»... Большая была деревня: 1700 человек, из них прихожан 900 мужчин, 800 женщин. То есть практически все. И какая-то секта там была, 17 человек. Сейчас ничего на том месте нет, только елки по полям.Моего деда обвинили в том, что он кулак. Те, кто его раскулачивал, ходили зимой в резиновых сапогах на голые ноги. А моих предков, как я прочитал, уважали за трудолюбие и смекалку: у моего деда была то ли сеялка, то ли веялка, которую он сам построил, да несколько лошадей и коров. И за это его семью посчитали кулаками и обездолили.А мама моя вообще непонятно откуда. В войну детей из прифронтовых районов вывозили на Урал, так она попала в Челябинскую область, в Катав-Ивановский район. Как я потом выяснил, там сначала одно удочерение было, потом другое. У нее даже дата рождения в документах случайная: как назначили 7 ноября, так и записали. – Сами сидели в архивах? – Жена. Ну, вы же представляете: если муж директор, то куда бы жена не устроилась работать, обязательно скажут, мол, по блату. Поэтому мы все это отсекли в самом начале, чтоб даже разговоров не было. Жена занимается домом, если нужно – внуками, и все. Ну, и исследованиями еще. И еще у жены есть друзья, которые в Аксаковском фонде в Уфе (мемориальный дом-музей писателя Сергея Аксакова в Уфе. - ред.) работают, они помогли старинные документы прочитать и разобрать. – Еще работая в Трёхгорном, вы поддержали строительство местного храма и создание воскресной приходской школы. Это для вас так важно? – Люди все больше приходят к понимаю, что патриотизм всегда идет рядом с духовностью. Когда мы уезжали из Трёхгорного, то там мест не хватало для детей в приходской школе. И здесь примерно то же самое происходит. Вот, смотрите: Комаров Андрей Ильич (совладелец ЧТПЗ, уроженец Озёрска. - ред.) построил здесь храм, который полностью укомплектован. И школа прихрамовая есть, паства растет. Конечно, мы и здесь в меру сил будем способствовать этим процессам. Потому что вся наша работа, как через социальные программы, так и через поддержку религиозного самосознания людей… все должно на мельницу возрождения России работать. Это высокопарно звучит, но всем нам надо много работать для того, чтобы самим стать лучше и возродить Россию. Фото Евгения Поторочина
