Наталья Зверева – об Олимпиаде-1992, Серене, Шараповой и о развале СССР

25 лет минуло с момента Олимпиады-1992 – последних в истории Игр, в которых республики бывшего СССР выступали единой командой. Тогда теннисный турнир в рамках Олимпиады стремительно набирал популярность (дебют после долгого перерыва в Сеуле-1988), и первые медали в общую копилку принёс отечественный теннис. Это потом были золото Кафельникова (Сидней-2000), Весниной и Макаровой (Рио-2016) и полностью российский пьедестал Пекина-2008 (Дементьева, Сафина и Звонарёва). А в 1992-м первые медали, бронзового отлива, завоевали Андрей Черкасов в мужской одиночке и Наталья Зверева/Лейла Месхи в женском парном разряде. Наталья Зверева была главной теннисной звездой СССР, потом СНГ и потом Беларуси на стыке 1980-х – 1990-х годов. Она выиграла два десятка турниров «Большого шлема» в парном разряде, играла в одиночном финале «Ролан Гаррос», но именно бронзу Барселоны считает для себя особенной, ни на что не похоже. После завершения карьеры Зверева ушла из публичного пространства. Но ради Олимпиады сделала исключение для «Чемпионата» и впервые за 25 лет дала интервью. «Морозова сказала: «Играешь с Месхи». Надо так надо» — Когда вы узнали о том, что в Барселоне в парном разряде будете играть не с Ларисой Савченко-Нейланд, а с Лейлой Месхи? — Незадолго до отъезда непосредственно на Олимпиаду. У нас даже не было времени сыграть хотя бы пару турниров, чтобы почувствовать стиль друг друга. — Не удивились этому? — Да не было времени удивляться. Ольга Васильевна Морозова просто поставила перед фактом, что на Олимпиаде выступает пара Зверева/Месхи. Выбирать не приходилось, всё произошло очень быстро, пришлось с листа играть. Надо так надо. Лариса предпочла выступить за получившую независимость Латвию. — Специально к Барселоне никак не готовились? — Нет, не было такой возможности из-за графика. Конечно, было бы оптимально подойти к Барселоне свежей и отдохнувшей. — С какими мыслями ехали на Олимпиаду? О медалях не думали? — Я человек, который живёт только сегодняшним днём, поэтому никаких планов не строила. Я предпочитаю не мечтать, а сейчас получать от жизни то, что она даёт. Так было с детских времён, и ничего не изменилось. — Но вы очень даже неплохо сыграли. — Раз завоевали бронзу, можно так говорить. Ведь это единственная моя олимпийская награда, хотя я играла на четырёх Олимпиадах. — И какая больше всего запомнилась? — Конечно, первая – в Сеуле. Это было очень ярко и здорово. Для меня тогда всё было новое, я испытывала очень сильные эмоции. В 17 лет я попала в совершенно новую для себя страну, где всё было красиво и необычно. От олимпийской деревни остались незабываемые впечатления. — В Барселоне было хуже? — Намного! Не так комфортабельно, не так уютно, не так вкусно. А ещё в Барселоне, если я ничего не путаю, был «Макдоналдс» – меня от этого всю жизнь коробило, но тогда в особенности. Создавалось ощущение, что это не старая добрая Олимпиада, а что-то другое. Вообще в Сеуле всё было компактнее. — Что чувствовали, когда награду получали? — Очень сильно переживала, что наша команда выступала последний раз. Я не про теннис, а вообще. Было очень горько в тот момент и до сих пор горько. Вроде ты стоишь на пьедестале не одна, с партнёршей, а впечатление было, как будто каждая сама по себе. Нас там ещё объявляли спортсменами какой-то непонятной искусственно созданной страны. «Развал страны я переживала очень тяжело. До сих пор всё внутри сжимается» — После завершения Олимпиады в Барселоне не было желания вновь встать в пару с Савченко-Нейланд? — Нет. Как-то сразу отрезало и всё. Думаю, и она чувствовала то же самое. Но к развалу страны это отношения не имеет, здесь стечение обстоятельств и какое-то настроение, на котором мы расстались. После этого мы с Ларисой не общались. — А с Лейлой после завершения карьеры? — Пересекались пару раз. Она с большим энтузиазмом вспоминала Игры-1992. — Вы стали одной из первых в советском спорте, кто выразил несогласие с тем, что Госкомспорт СССР забирает почти все заработанные спортсменами призовые. В вас всегда сидел такой бунтарский дух? — Наверное, в то время я имела право так говорить. Но сейчас критиковать советскую систему не буду. Просто потому, что до сих пор часть моей души живёт в СССР. Я очень страдала и тяжело переносила развал страны, не говоря уже о советском спорте. Ностальгия очень сильная. Порой вспоминаю то время — и всё внутри сжимается. — Вы как-то сказали, что Олимпиада значит для вас намного больше, чем любой из турниров «Большого шлема». До сих пор придерживаетесь такого мнения? — Безусловно. Понимаете, я была человеком советского спорта, и когда попадала на Олимпиады, играла за свою страну. Это совершенно иные ощущения, чем в других турнирах, где ты играешь за себя. С точки зрения ответственности, с точки зрения эмоционального уровня с Олимпийскими играми ничто не сравнится. — Когда СССР окончательно распался, у вас был выбор, за какую страну играть? — В Россию меня не приглашали. Но тогда в России и без меня был очень высокий уровень тенниса и достаточно много сильных игроков. Вспоминается пара моментов, когда меня приглашали жить, как модно говорить, в дальнее зарубежье. Но я бы никуда не поехала, так как СССР и Беларусь, как бывшая часть великой страны, – это моё, моя душа. «Никогда не пыталась показать другую себя. Только ту, которая есть на самом деле» — С определённого этапа своей карьеры вы стали играть без тренера. А как воспринимали тренерские указания в сборной? — Да, в национальной команде тренеры были рядом. Но у меня в голове всегда был фильтр. Неважно, каким авторитетом обладает человек, важно, насколько правильные вещи он говорит. Так вот, если такие вещи от тренеров шли, я всегда прислушивалась, а если нет, такую информацию просто пропускала мимо ушей. — Какая из всех побед в карьере запомнилась больше всего? — На этот вопрос я не смогу ответить, даже если очень сильно попытаюсь. Это было как будто в прошлой жизни, которая меня не касалась. Всё слилось в какой-то один поток. И не потому, что их было много, а потому, что это от меня очень далеко и сейчас неважно. — Вы были лучшей парной теннисисткой поколения. Можно сказать, что вы своих партнёрш тянули к победам? — Возможно, в большинстве случаев так и было и я становилась «музой» в команде. Но если брать пару Зверева/Джиджи Фернандес, которая выиграла очень много турниров, то здесь именно она была лидером. По темпераменту и характеру мне её было никак не переплюнуть. А уж как мы сочетались с точки зрения стиля и тактики на корте — тут был сложный микст. Всё зависело от человека, с которым я играла. — В какой-то период карьеры вы словно забросили одиночку и сосредоточились на паре. Это действительно так? — Нет, такого не было и быть не могло. Без ложной скромности, у меня был природный талант — к теннису. Когда распался СССР с его обязательными спортивными сборами, наводившими ужасную скуку, я стала принадлежать самой себе и полностью раскрепостилась. Я могла не тренироваться, когда не хотела, могла не бежать какой-то кросс, например, и так сильно никогда больше не напрягалась, как во времена СССР. Рутина меня очень напрягала. А потом я расправила крылья и парила. Но я никогда и ничего не забрасывала. Просто в паре получалось лучше, вот и казалось многим, что я к одиночным матчам отношусь с прохладцей. Но это было не так. «Я играла, но как будто умерла. А потом реинкарнировались» — Ваш характер в спорте и в жизни одинаков? — Да, я никогда не пыталась показать какую-то другую себя. Только ту, какая есть на самом деле. Я слишком специфический человек. Теннис и вообще спорт для меня остались в прошлом. Я лишь с парой человек контактирую раз в три года или даже реже. Вот мне говорят: «Ты же когда-то играла в теннис на высочайшем уровне». Да, действительно играла. Но я как будто умерла после завершения спортивной карьеры и реинкарнировалась в совершенно другого человека. — Вы боялись завершать карьеру? Многие спортсмены стараются её продлевать, страшась жизни вне спорта. — Каждый человек вправе делать то, что хочет. Хочет поиграть ещё пяток годков — почему бы и нет? Спорт – такая субстанция, которую сложно заменить чем-то другим. Что ещё может быть таким же полным впечатлений и эмоций, как большой спорт? У меня много знакомых, которые были в полной растерянности, заканчивая активную карьеру: куда идти, чем заниматься? Некоторые, кому повезёт, становятся тренерами и остаются в спорте. Это всё, что мы знаем и умеем. Вообще, я прекрасно понимаю тех, кто старается удержаться в спорте как можно дольше. Мне такого делать не пришлось, слава богу. Но это очень трудно на самом деле. — Почему вы не даёте интервью? — Во-первых, это неинтересно мне. Во-вторых, большинство обо мне уже и не помнит. В-третьих, я замкнутый человек и даже во времена активной карьеры давала интервью крайне редко и выборочно. И то если хорошо знала журналиста. Я никогда не была медийной персоной. — Но сейчас же мы общаемся? — Это исключение. Раз в 25 лет. «Про беременность Серены мне рассказала мама» — О современном теннисе что-то знаете? — Специально я ничего не узнаю. Но у меня есть верёвочка, которая до сих пор связывает с теннисом. Это моя мама. Она рассказывает мне абсолютно все новости, все результаты, достойные внимания. Если она мне позвонит и скажет, что нужно включить телевизор и посмотреть матч, я после некоторых уточнений и колебаний могу это сделать. — Про беременность Серены Уильямс и недавнюю дисквалификацию Марии Шараповой знаете? — Про Серену мне сказала мама – она очень уважает эту спортсменку, её стиль игры, а потом я заинтересовалась и подробности нашли в Интернете. А про Шарапову из каждого утюга новости были, мимо меня они никак пройти не могли. — Вас не пытались вернуть в теннис на административную или тренерскую работу? — Было несколько попыток, но потом от меня отстали. Я не представляю себя в роли чиновника – это меня просто убьёт. Я ранимый, чистый, творческий человек. Вот тренером, если так сложатся обстоятельства, я могу быть. Но работать готова только с детьми. «Рада, что дочери не нравится спорт» — Могли бы тренировать собственную дочь? — Нет. Мия ещё более творческая, чем я. Мне не хочется забирать у неё детство и губить её как личность. Спорт ведь не творчество, особенно в начале карьеры. Это страшная и тяжёлая рутина. Да она уже и сама сказала, что в теннис играть не хочет, а спорт ей вообще не нравится. Для общего развития я могу научить её держать ракетку в руках, но не более. — Вы рады, что она не пойдёт по вашим стопам? — Очень! Я даю ей почти полную свободу, на 95 процентов — она самостоятельный человек. Перешла во второй класс в обычной школе, посещает кружки. Делает то, что ей нравится. Мне не хочется забирать у дочери детство и губить её как личность. Для общего развития я могу научить её держать ракетку в руках, но не более. — Какое-то время ходили слухи, что вы переехали жить в Германию. — Это было очень давно и в другой жизни. Я живу в Минске полноценной жизнью и наслаждаюсь этим. Кайф продолжается. Ссылки по теме: