«Где старикам место?». Как живут в Северодвинском доме для престарелых
Французская корпорация Natixis опубликовала ежегодный рейтинг (глобальный пенсионный индекс), согласно которому Россия была признана одной из самых некомфортных для пенсионеров стран мира. Хуже нас только Бразилия, Греция и Индия. Всего в рейтинг вошли 43 государства. «АиФ» постоянно пишет о том, как тяжело живётся пенсионерам: маленькие пенсии, отсутствие медицинской помощи в деревнях, дорогие лекарства. Место ли тут старикам? А где ещё живут пожилые люди, инвалиды? И как они живут? Мы поехали в Северодвинский дом-интернат для престарелых и инвалидов. Директор - не Калугина Пятница. Ягры. Полуденный зной. На территории интерната - стерильная чистота. По дорожкам прогуливаются проживающие. Кто-то, как говорят в таких случаях, на своих ногах, другие на инвалидных колясках, некоторые с палочками. Жарко, солнце слепит, в клумбах - кудрявые разноцветные петунии. Первый, с кем я познакомилась, - Иван (на фото). Так он представился. «Не, Вы видали? - Иван широко улыбается и показывает за мою спину.- Это у нас самые крутые, их на море везут!» Оборачиваюсь с интересом. «Крутых», а это почти все инвалиды-колясочники, действительно, в прямом смысле слова, по очереди закатывают в специализированный «Форд». «А Вы почему не едете?» «А мне и здесь хорошо, загораю вот», - показывает он на крепкий голый торс. Ивану почти 70 лет, но как шутила певица Лолита Милявская, «А кто даст?» Иван энергичный, весёлый, рассказывает о себе так, что не поймёшь, то ли шутит, то ли серьёзно. Жена, говорит, выгнала, молодого себе нашла, вот и оказался в интернате. Сам он из Пуксоозера Плесецкого района. «Как Пуксоозеро пропили, так я оттуда уехал», - констатирует он. Теперь вот каждый день бегает по 10 километров и ни на что не жалуется. «А как директора вашего найти?» - спрашиваю. «А её кабинет на втором этаже. Вы её увидите - удивитесь», - интригует Иван. Впрочем, сразу подняться к директору не удалось - постояльцы обступили с рассказами, чувствуется, что гости здесь бывают нечасто. И представляются жители интерната исключительно по именам, по-европейски, хоть лет-то всем немало. «Вот мне интересно, как вы здесь оказались, неужели родных никого нет?» - задаю вопрос. «Почему нет, - неторопливо рассказывают они. - У многих есть. Но кто-то детей не хочет стеснять, кто-то по своей воле сюда сдался, тяжело одному хозяйство вести, инвалидов много, лежачие есть, а здесь медицинский уход. Не, ну нормально здесь, кто шевелится - жить можно, а кто лежит - так не очень». Наконец захожу в интернат, поднимаюсь на второй этаж. Морально готовлюсь увидеть Людмилу Прокофьевну Калугину из «Служебного романа» - напутствие Ивана насторожило. А вижу... красивую молодую женщину модельной внешности и столбенею: джинсы, белая блузка, ботинки на платформе. Директор Наталья Викторовна Никифорова (хочется её назвать Наташа. - Ред.) улыбается, говорит, привыкла уже к такой реакции за 5 лет. За её креслом висит икона Божьей Матери. «Мне она помогает духовно, - оборачивается она к иконе. - Чтобы работать здесь, нужно иметь большое сердце, терпение». Разговор у нас тоже получился неформальный. Первым делом спрашиваю, как сотрудники интерната называют тех, кто здесь живёт. «Раньше мы их называли клиентами, сейчас называем проживающими, а говоря казённым языком - это получатели социальных услуг», - говорит она. Всего в интернате 150 проживающих, 22 человека - инвалиды-колясочники. Для каждого составляется индивидуальная программа предоставления социальных услуг. Часто бывает, что сотрудники интерната буквально ставят людей на ноги: лечебная физкультура, физиотерапия, трудотерапия, медикаментозная реабилитация. «А это правда, что к вам большая очередь?» - спрашиваю. «Да, у нас сейчас в очереди 70 человек», - отвечает и с волнением добавляет: - Мне не нравится, когда интернат называют гиблым местом, не нравится отношение общества к интернатам, люди почему-то несут старые вещи, которые им не нужны, а нам они почему нужны? Я прекратила эту практику. Я считаю, что у нас хорошее стационарное учреждение, пансионат, мы вообще стремимся к европейской модели пансионатов». Ссорятся, мирятся «Вот это у нас переулок Семейный, - ведёт она меня по коридорам. - Это проспект Морской. Обратите внимание, на Морском картины только на тему моря. Дальше у нас Площадь Дружбы, а вот улица Луговая. Наши постояльцы так и говорят: «Ты где живешь?» «На Морском». Чисто, уютно, и комнаты, комнаты, комнаты. На дверях комнат, кстати, таблички с именами и фамилиями проживающих. В одной приоткрыта дверь, оттуда доносится: «Всё время берешь у меня, что хочешь!» «Можно к вам?» - стучусь. И - поток жалоб. «Тётя Валя меня зовут, - и тётя Валя начинает беззлобно «наезжать» на соседку Елизавету, повторяя: - Вот что хочет, то и берёт у меня. Может и на мою кровать лечь запросто! Прихожу, а она лежит. Но я так-то стала уже к ней привыкать, Вы же видите - она нездорова, пусть она здесь живёт, а то вдруг другая соседка ещё хуже будет». Елизавета находится в своём мире, ходит, ходит по комнате, молча перекладывая тряпочки, чашечки, совершенно безобидная... Заглядываю в следующую комнату. «Журналистка?» - женщина привстаёт с кровати и очень быстро понимает, что к чему. Пользуется моментом. «Вот если Вы закроете дверь, я Вам всю правду расскажу. Ой, что мне будет за это! - прикрывает она рот ладонью, но продолжает горячо шептать: -Ну и что, всё равно расскажу!» И выдаёт страшную тайну - в столовой подают горькую капусту, есть невозможно. И ещё постоянно - рис. «Что мы, индусы какие?» - возмущается она. Я обещаю написать об этом. И обещаю не указывать в статье её имя. «У нас здесь как в большой семье - всякое бывает: жалуются, ссорятся, мирятся, даже свадьбы играют», - улыбается на это Наталья Викторовна. А до ворот меня вызывается проводить Володя Дубинин. Володя - деликатный, разговорчивый. Он долго и интересно рассказывает о себе, и всё же нотки печали в его рассказах я чувствую. «7 лет я уже болтаюсь по интернатам, - говорит он. - Я из Котласа. В Котласе же сгорел интернат, ёлки зелёные, я уже полгода здесь. Скучно, но занимаю себя ходьбой: по 3 тысячи шагов в день прохожу, как врач велел». И ещё, видя мой интерес к наколкам, поясняет: «Я когда ещё пацаном был, на кочегара учился. Помню, мы каблуки у ботинок обрезали, жгли, и давай колоть. А так-то я ведь 40 лет отработал в пароходстве, начал с матроса, закончил капитаном-механиком. Осталась у меня дочка, она здесь, в Северодвинске, живёт, навещает меня. Но вообще-то, конечно, лучше бы дома жить, с семьёй, а вот у кого нет - такая судьба... »
