Проспект

Как устроен город Трезубец на Пьяцца-дель-Пополо в Риме, где сходятся три проспекта, Корсо, Бабуино и Рипетта, задуман Сикстом V в 1580-е годы. Тогда же Андреа Палладио спроектировал первый европейский театр -- театр Олимпико в Виченце. Сцена Олимпико -- это схождение трех улиц в створ триумфальной арки и площадь перед ней. Можно сказать, что сцена Палладио -- это Рим Сикста. Если учесть, что на Пьяцца-дель-Пополо еще в начале XIX века осуществляли публичные казни (что довольно эффектно описано в "Графе Монте-Кристо"), то можно представить себе, какой городской театр придумал папа Сикст. ы театральны. Этот театр в Европе так устроен, что, где бы ни находился зритель, город -- на сцене, и на него смотрят извне. Так же как набережная или бульвар, проспект выбрасывает вас в позицию внешнего наблюдателя, быть может, не представляющего себе хитросплетения городского спектакля, но зато обладающего знанием о мире за его границами. Зритель, как бы туп он ни был, обладает горизонтом большим, чем у героя: он не умирает, когда опускается занавес -- напротив, тогда он начинает действовать. Формальное искусствознание -- есть, а в большей степени была такая дисциплина -- требует различать красоту осязательную и зрительную. Там много на этом выстроено: противопоставление Ренессанса и барокко, классики и эллинизма, итальянского и немецкого чувства формы. Проспект -- это, конечно, красота зрительная, это изобретение барокко, само слово происходит от латинского prospectus -- "вид", или немецкого Prospekt -- "перспектива". Но в этой зрительной красоте есть осязательный момент. Взгляд приобретает пластику холодного оружия, разрезающего толщу города, и если разрез точен, то это почти физическое удовольствие. Проспект -- это нечто, что возникает поверх. Город уже или есть физически, или мыслится как нечто менее существенное, что потом как-нибудь нарастет, главное -- пробить проспекты. Если город прямоугольный, выстроенный в гипподамовой системе, проспекты идут по диагонали, никак не соотнесенной с конкретным квадратом квартала. Если город "органический", то есть улицы следуют хитросплетениям рельефа и собственности, то проспект прямой. Сикст V, который, собственно, и придумал проспекты, соединил проспектами главные христианские святыни Рима и в створе каждой улицы на площади перед церковью установил обелиск -- как восклицательный знак: вот, сюда иди, здесь важное место. Объяснялось это заботой о паломниках, чтобы они не следовали интригам средневековых улиц, а организованно маршировали от мощей к мощам, от чуда к чуду. Это нечто вроде "топ-10" римских святынь, только не в путеводителе, а непосредственно в пространстве, рефлексия Рима на предмет выделения самого главного. Проспект -- это осмысление города, резюме его пространственной структуры, выстраивание логики -- набора аксиом и правил вывода -- непосредственно в физической реальности. Аксиомы -- главные места города, проспекты -- правила вывода. Людовик XIV, второй после папы Сикста создатель трезубца проспектов, трех улиц, сходившихся в Версале (символической точкой схода была комната короля), недаром называется "король-солнце". XVII век -- время популяризации гелиоцентрической системы, взглядов Галилея и Коперника. Для людей, далеких от астрономии: это такая история, что центр мирового порядка оказался вообще не на Земле, и основание мирского порядка -- не крепость, но система координат. Для утверждения такого необычного взгляда на вещи понадобилось больше ста лет, но когда он утвердился, надо было действовать. В Версале, помимо разнообразной солярной символики, эта сетка и проложена -- сквозь поселения, леса, воду и землю. И точно так же произошло в Петербурге. Твердью, основанием города оказывается не рельеф, не социальный порядок, не экономика, но система координат на абстрактной плоскости. Все остальное может меняться, здания строиться и сноситься, люди рождаться и умирать, но все будет происходить в этой сетке. Проспект -- не улица. Не слишком важно, есть ли на проспекте магазин, кафе, церковь. Их может вообще не быть -- Невский проспект сначала обозначался только линиями деревьев, дома достроились потом. Проспект воздействует именно как перспектива -- рамой входа, структурой порядка по краям и точкой схода, шпилем, обелиском или триумфальной аркой. Проспект -- это городской телескоп, устройство для соизмерения города с пространством вообще. "Есть бесконечность бегущих проспектов с бесконечностью бегущих пересекающихся призраков. Весь Петербург -- бесконечность проспекта, возведенного в энную степень. За Петербургом же -- ничего нет". Это -- "Петербург" Андрея Белого, переживание точное и острое. "Ничего нет" -- это пустота пространства как категории, nihil предъявленной абстракции Космоса. Разумеется, такой проспект -- это манифестация абсолютной власти. Само прорезание городской ткани прямыми есть прямое насилие, прежде всего над людьми. Отчуждение земельной собственности и разрушение зданий до того было обычной мерой в отношении тех, кого коммуна объявляла преступниками и изменниками, папский эдикт 1480 года приравнял к ним тех, чьи земли нужны для общегородских нужд. Современники с ужасом описывали градостроительные преобразования Сикста V: "В душах многих людей, чьи виноградные поля и сады попали под линии улиц, поселился ужас и страх, ради прямых дорог головы летели с плеч". Но это власть не только над людьми. Сама земля была препятствием идеальной геометрии проспектов -- как писал Доменико Фонтана, папа Сикст "протянул улицы от одного конца города к другому, не учитывая холмы и низменности, которые эти улицы пересекали, срезав здесь и повысив там, он сделал их ровными и потому самыми красивыми пространствами...". И так действовали все строители проспектов, вплоть до Муссолини, Гитлера и Сталина, проспекты в этом смысле -- незаживающие раны, нанесенные властью. Они не заживают в буквальном смысле. Рисунок Разума на земле работает так же, как рисунок естественного ландшафта. Чем власти больше, тем проспекты шире, и перейти с одной стороны проспекта на другой -- это деяние. Жители левой стороны Ленинского проспекта -- самые редко встречающиеся посетители Парка культуры среди москвичей. Жители Дорогомиловской полагают Сити дальним пригородом на горизонте. Проспекты работают в городе как урочища, овраги, каналы -- они разделяют его на несообщающиеся части. И потому люди, нацеленные на органическую, естественную жизнь в городе, проспектов избегают. В позднесоветское время среди интеллигенции была распространена своеобразная игра -- пересечь город, ни разу не выходя на широкие улицы. Дворами, переулками, сквериками, через заборы -- лишь бы нигде не попасть в координаты власти. Это немного напоминает атмосферу "1984" Оруэлла -- мы движемся через слепые зоны в зрении Старшего брата. Сегодняшний урбанизм всячески пытается залечить проспекты: озеленить, обставить лавочками, фонарями, пересечь пешеходными переходами -- все это напоминает тщательно обработанный косметикой шрам. Проблема в том, что проспект -- не только насилие, но насилие прельстительное. В политологии принято различать две стратегии элиты -- установление нужных ей правил исключительно для себя или в виде всеобщего законодательства. Проспекты власть прокладывает, конечно, для себя -- как выразился король Фердинанд Неаполитанский, "узкие улицы -- это опасность для государства". Бенито Муссолини, разрубивший римские форумы проспектом Империи (теперь Via dei Fori Imperiali), объяснял замысел так: "прямая улица не дает нам потеряться в меандре гамлетических сомнений"; проспект оказывался метафорой политического действия. Но проспекты нельзя проложить так, чтобы ими могли пользоваться только король, гвардия и министры, а остальные их как бы не видели,-- нет, они становятся частью всеобщих законов городского пространства. Проспект -- такое же "иное" города, как бульвар или набережная, он извлекает вас из органики повседневности и заставляет воспринимать его в одиночестве и извне. Но отличие в том, что это не постороннее наблюдение -- это вы режете его взглядом, выделяете самое главное, отправляя дорогие подробности жизни на периферию зрения. Проспект -- это место, где вы со смущением обнаруживаете в себе родство с абсолютной властью. Конструкция математических координат, логика и иерархия ценностей, рисунок Разума -- это то, что делает нас людьми. Проспект -- это манифестация суперэго города. Впрочем, есть и иной путь. Можно весь городской пейзаж превратить в подобие проспекта -- превратить дома в одинаковые прямоугольники и расставить их по порядку, избавиться от всякой органики жизни и растворить проспекты в полностью преобразованном математикой ландшафте. Это то, что сделал Ле Корбюзье. В его проспектах нет ничего травмирующего -- они просто чуть шире, чем соседние дороги, и на них установлен иной скоростной режим. Когда весь пейзаж -- травма разума, отдельные его линии ничем не исключительны. Правда, слово prospectus к ним не очень подходит -- смотреть некуда и незачем.