Кимжа — мост двух миров

Кимжа в XX веке дала Северу песенный талант ее уроженки — заслуженной артистки России Аллы Сумароковой, которая украсила мой рассказ о деревне некоторыми интересными деталями. Первый русский обосновался здесь в начале XVI века — то ли Сафронов из пинежской Немнюги, то ли некий Ким — отчего и Кимжа. Но имя деревни скорее от саамского «река, у которой много следов». Через 100 лет в ней уже 60 жителей — в основном беглецов от Опричнины и Великой смуты 1608−1612 гг. Позже потянулись старообрядцы. Занимались поморским промыслом, разведением и лечением скота — коновальством, литьем колоколов и колокольчиков и всяких украшений, выделкой шкур и производством шерсти. Считались кимжане «чернотропами» — то ли колдунами, то ли знахарями. Но за каждым казалось бы стихийным действом стоял умный расчет. Ум мезенцев и кимжан стратегический — они заняли землю, казалось бы, никому не нужную — на краю света. А на самом деле сделали себя посредниками между двух цивилизаций — Русским Севером и миром «самояди» — ненцев и народов Сибири. Ненцам они продавали изделия и умения, которыми сильны были русские, а брали у ненцев умения — где те были сильны многовековым опытом общения с животными и глубинами шаманского знания. И передавали дальше на Русский Север и в Россию — не раскрывая однако полученных секретов. А взамен в свою очередь брали в России все новые уровни мастерства — затем снова продавая его плоды ненцам. Каждый товарообмен, русских с русскими и русских с «самоядью», совершался мезенцами со значительной выгодой. Что не было жадностью, а было необходимостью — так как на краю земли жить дороже и сложнее. Взаимодействие двух цивилизаций породило уникальных людей, которые не сильно боятся смерти — потому как много раз умирали, умеющих делать почти все самостоятельно, не боящихся власти и в то же время бывшими представителями России на Севере. Два мира сталкивались, иногда с большой кровью. На Пустозерск, место сбора дани, ненцы нападали в 1644,1662, 1668, 1712, 1714, 1720, 1723, 1730, 1731, 1746−1749 годах, но с мезенцами и кимжанами ненцы не воевали, а торговали. Промыслы, которые обеспечивали не только прибыль, но и мир с «самоядью», были главными, а остальные — для удовлетворения насущного. Что русский мир Кимжи экспортировал в мир ненцев? Первое — медное литье. Оно выполняло роль европейского железа для индейцев и африканцев. Рынок сбыта был огромен — в тундре паслись десятки тысяч оленей, ездили сотни упряжек — безопасность требовала колокольчика, которые часто терялись. Ненецкие женщины любили украшения. Колокольчики и украшения уходили по ненецким тропам к народам Сибири. Колокольчики и медные украшения тянулись далеко на восток и возвращались шкурками песца и соболя. Покупали медные изделия и соседи-мезенцы — в 1907 году только в Дорогорской волости, куда входила Кимжа, числилось 2443 коровы и 1397 лошадей. Но торг с ненцами имел глубокий смысл и приносил большую прибыль. Секрет медного литья, полученный первым кижемским литейным мастером Василием Алексеевичем Дерягиным, предком Аллы Сумароковой, на Урале в начале XIX века, хранился и передавался по секрету следующему поколению. Сын Василия, Михаил Дерягин уже расширил производство и стал заниматься и серебряными украшениями. Они были просты и бесхитростны, но пользовались большим спросом. Алла Сумарокова вспоминает, что ее дядя перед смертью хотел передать ей тайну семейного промысла, но несчастный случай сыграл роковую роль — бык лягнул его и к приезду Аллы дядя скончался. Тайна осталась тайной. Второй статьей кижемского экспорта в мир ненцев стала мука и хлеб — ненцы и не пробовали выращивать злаки и молоть муку — они их выменивали. В Кимже в XIX веке было 10 мельниц, хотя для потребностей сельчан хватило бы и одной. Мельницами владели Поповы, Окуловы, Дерягины, Митькины, Немнюгины и Сафоновы. Постепенно ненцы так привыкли к хлебу, что без него уже ничего не ели — и эта зависимость от кимженской муки делала их добрыми соседями и выгодными покупателями. В 1865 году в Кимже было 152 овцы и 184 коровы, дававшие масло, молоко, творог, кожаную обувь, выделанные шкуры овец, овечьи одеяла — все что кимжане продавали ненцам. Выделкой кож занимались Бутаковы, Митькины, Федоровы, Паюсовы — в год выходило примерно по 400 кож по 3 рубля за каждую. Сложнее оценить морской промысел кимжан. Это смесь самоутверждения — для старших, школа мужества для молодежи, получение прибыли и проверка удачи и Божиего покровительства. Добытый морской зверь, семга, треска, камбала шла на внутренний рынок России, к ненцам, и самим кимжанам — даже лошадей-мезенок кормили рыбой. Ходили в море все — в 1865 году из 204 жителей Кимжи старше 14 лет 70 человек занимались рыбной ловлей, а 50 зверобойным промыслом, В начале XX века в море из одной Кимжи выходило по 18 карбасов! Промысел был настолько опасен, что дед Аллы Сумароковой тонул трижды, но тем не менее продолжал ходить в море. В результате вырабатывался иммунитет к страху смерти и фатализм — Бог судья, все — Его промысел, Его молим и благодарим. «Кто в море не бывал, тот Бога не маливал!». Частью пограничья двух миров был отхожий промысел кимжан. Для сохранения технологического лидерства в соревновании с «самоядьской» цивилизацией, повышения прибыли, наконец для заработка в зимние месяцы обитатели Кимжи уходили на металлургические заводы Урала, на рудники меди и серебра, занимались извозом. По словам Аллы Сумароковой, их предок Алесей Дерягин ушел на Урал сразу после свадьбы и рождения ребенка, вернулся, научившись лить медь, и преумножал род Дерягиных. В 1907 году в Дорогорской волости, где и Кимжа, в отходничестве на заводах работали 108 крестьян. Остальные промыслы — бондарный, мебельный, гончарный — были «для себя». Что импортировала русская Кимжа из мира ненцев? Уверен, что первой статьей была пушнина, ее принимали в оплату меди-муки за неимением у ненцев денег. Пушнина не упоминается в публикациях, но чем могли еще расплатиться оленеводы за медь, муку и шерсть? О пушнине не распространялись, так как правительство в связи с ее оскудением в XVIII веке ввело регулирование её добычи. Торг с ненцами на пушнину мог быть незаконным, зато пушнина давала такую прибыль, что кимжане помалкивали и торговали ею, закапывая в подпол золотые монеты. Объектом «инвестиций» мезенцев и кимжан стали стада оленей, полученных в оплату, когда торговое сальдо было положительным, а кроме оленей взять было нечего. Олени были цементом и заложниками в отношениях русских и ненцев. Принадлежали они первым, а пасти их могли только вторые. Дружба во имя оленей. Не меньший доход приносила кимжанам и мезенцам полученные от ненцев умения разведения и лечения животных. Одним из главных каналов полуколдовского знания трав и заговоров была Кимжа — отсюда и прозвище «чернотропов». Все понимали, что старообрядчество не сочетается с заговорами на болезни животных. Тем не менее этот промысел был настолько выгоден, что от него не отказывались. Коновалы расходились по Русскому Северу, столовались, жили у своих «клиентов» и никто не брал с них за это деньги, а щедро платили — крестьяне зависели от здоровья своего скота. В итоге в 1852 году в Мезенском уезде было 52 коновала, в 1867 — 153 коновала, в 1907 — 270 коновалов. Власть вынуждена была легализовать коновальное искусство — в свидетельствах Архангельских губернских ветврачей говорилось: «Крестьянин такой-то…по выдержанному испытанию оказался годен быть коновалом… ставить заволоки и бросать кровь. Однако всякое внутреннее лечение ему строго воспрещается!». Спасибо ненцам! Еще более загадочным продуктом «особых отношений» мезенцев с животными стала мезенская порода лошадей. Здесь тоже не обошлось без многовекового ненецкого опыта одомашнивания и селекции. Никакие «завозы финских и шведских производителей», никакие «кони из заводов Василия Васильевича Голицына», на которых ссылаются исследователи, не раскрывают тайн происхождения этих низкорослых, но очень выносливых лошадей. В 1860 году одиночная упряжка мезенской породы пробежала 3,5 километра за 4 минуты 45 секунд. А в 1859 году мезенский жеребец поднял 3 тонны груза и прошел 650 метров с грузом 5,3 тонны. Лошади этой породы находили дорогу в сильную пургу и способны были питаться мхом из-под снега и мороженой рыбой. В каждом мезенском хозяйстве держали по нескольку лошадей — себе и на продажу. В 1858 году только в Мезенском уезде было продано 292 лошади. Большой популярностью эта порода пользовалась в Сибири — она и холмогорские коровы столетиями обеспечивали освоение этого края русскими. Проблемой межцивилизационного пограничья было сохранение своих традиций и самоидентификации — языческий мир незримо влиял. До 1950 годов XX века кимжане хоронили умерших не на кладбище, а во дворе или на земельном наделе. Считалось, что могилы предков — оберег. Поклонение деревянным скульптурам Христа, Николая Чудотворца также было небезупречно с ортодоксальной точки зрения. О коновальском знахарстве уже говорили. Защитой было православие. С 1540 года в часовне, построенной первыми кимжанами, а потом в церкви Одигитрии, находилось древнее Евангелие — символ связывающий с остальной Россией. Трепетно отнеслись к постройке церкви — ее в 1709 году поставили не из сосны, а из дорогой и сложной в обработке, но долговечной лиственницы. Не только ведению дел, но и защите от иной культуры, служил сравнительно высокий уровень грамотности кимжан — в 1865 году на 369 жителей был 31 грамотный. Cоседство с иным миром Севера и Сибири требовало суровых правил, которыми славилось старообрядчество. Старообрядцы держали посты строже, богослужения их были продолжительнее, начинались они раньше, в пост не ели даже рыбу, а мясо не ели круглый год. Пришлых старообрядцев мезенцы принимали, понимая, что идут на конфликт с властью. Но внутренняя сплоченность в пограничном обществе была важнее. В 1709 году кимжане умудрились даже водрузить на церковь Одигитрии восьмиконечный старообрядческий крест. Архиепископ Рафаил потребовал церковь «досмотреть и записать… какова та церковь и те кресты… против данной Архиепископом благословенной грамоты…». Расследование закончилось ничем, а кресты поменяли на четырехконечные лишь спустя 100 лет — в 1802 году. Власти сами усилили старообрядчество на Севере — сослав в 1664 году протопопа Аввакума с семьей и единомышленниками в Мезень. 6 января 1681 года во время восстания старообрядцев в Кремле, когда они «тайно вкрадучися в соборные церкви… гробы царские дегтем мазали», а «росстрига и расколник» Герасим Шапочник разбрасывал «воровские письма», писанные на Мезени с карикатурами на Царя и Патриархов и надписями «сребролюбец», «баболюб», «продал Христа». На следствии дознавались:"Да есть де писма Окладниковой слоботи у крестьянина Петрушки Шолоха, а какие писма, того… не ведает…». Отдаленность от власти и частое общение с Богом делали выбор в пользу небесной жизни настолько легким, что именно здесь были массовые самосожжения староверов. В 1743 году заслышав о высланной из Архангельска для сыску и взятия раскольников воинской команде, сожгли себя 109 жителей деревни Азаполье, что в 50 километрах от Кимжи, еще в 4 скитах сожглись 117 человек. Свободу кимжанам добавляло положение пограничников — на грани Европы и Сибири. Чем они и пользовались: чуть власть зажмет — «ушли в Сибирь», чуть власть расслабилась — вернулись. В Кимже постоянно пустовали, но сохранялись за прежними хозяевами дома таких отходников. В 1646 году на 6 жилых дворов было 10 пустых, хозяева которых «вышли в родные города з женами и детьми… и дворы свои они покинули. з голоду, и в которых городах они живут. соцской и староста не ведают». В 1647 году жилых домов уже 18, некоторые отходники вернулись, но 6 дворов пусты — Власко Ефремов, Дружинко Емельянов и Ивашко Ларионов «сшед в Сибирь». В 1678 году на 13 жилых дворов, пустых 20. Но выморочными из них были только 11 — «в розные годы померли». Остальные «вышли в разные городы», три двора «сшли в Сибирь», а остальные «сшли безвестно». Такая хитрая и опасная игра с Природой и Властью требовала Высшего Покровительства. И мезенцы искали Божией милости гораздо чаще других северян! Причем шли своим путем и здесь — они молились, и в случае удачного завершения, ставили обетные кресты. Кресты ставили «в память хорошего улова рыбы», в память «спасения от жестоких морозов», в благодарность за «выздоровление детей», за спасение от засухи и от зверей лесных. Десятки таких крестов еще можно найти в мезенском краю, а были сотни — если не тысячи. Крест служил этих пограничникам русского мира опознаванием «свой — чужой» и символом закрепления территории. В итоге с начала XVI века выстроилась локальная, в пределах одного уезда, но умно выстроенная поколениями мезенцев и кимжан система пограничья двух цивилизаций — ненецкой кочевой и русской земледельческой. Я знаю в истории только один пример такого же успешного «мостика между цивилизациями» — Византию. Между Европой и Востоком, на перемычке Босфора, направляя товары и знания Запада на Восток, а товары и знания Востока — на Запад, с Севера — на Юг, с Юга — на Север. Вбирая лучшее отовсюду. Возможно, с этого и срисовали «плодотворную идею» мезенские последователи греческого православия. Россия географически занимает такое же положение, но не понимает и не пользуется его выгодами. До Петра пользовалась успешно, а с Петра уподобилась флюсу — перекосившему всю «персону» на Запад. Революция 1917 разрушила локальную мезенскую модель межцивилизационного посредника и заменила ее моделью модернизации и индустриализации России, где не было места морскому промыслу, выделке кож, бондарному и гончарному ремеслу, мельницам, медным колокольчикам и украшениям. Пришла голодовка 1920−1940-х, Великая война, всех объединили в совхозы-колхозы, в 1970-е привезли дешевую муку, фабричную бижутерию, рыбу стали ловить траулерами. Взамен умерших промыслов ненцы и мезенцы стали рабочими на фермах и в тундре. Хитро выстроенное общество мелких собственников заменила жесткая система, где роль каждого была расписана чуть не в Москве, и где вдали маячил мировой коммунизм. Сейчас советский период ассоциируют с репрессиями, которые принято называть «сталинскими» и «ценой, которую заплатил народ за индустриализацию, победу в Великой войне и величие СССР». Это не совсем так. Репрессии были неизбежным продолжением революции 1917 года, и если платой, то платой, в первую очередь, за нее — когда в Петербурге в 1917 году заварили, не думая о последствиях, а оплачивать пришлось Кимже и всем городам и весям. Открытая борьба в Гражданскую войну 1918−1919 гг., когда белую Северную армию одолела Красная армия, сменилась десятилетиями глухого протеста и борьбы за выживание. Даже не сопротивления, а попыток сохранить хоть какую-то часть прошлого, самую близкую часть. Алла Сумарокова рассказывает, что ее, тогда еще молодого, деда с дядьями предупредили — в сельсовет пришла директива раскулачить проживающих большими семьями, и за несколько дней дед купил избу поменьше и съехал — избежав репрессий. А его брат остался в огромной избе-пятистенке и был раскулачен. В 1935 году кимженский священник Василий Гольчиков, церковная староста Домна Кузнецова и прихожанин Федор Сахаров получили по 3 года лагерей и ссылки за «организацию массового выступления крестьян против закрытия церкви в Кимже». После лагеря Гольчиков служил священником в церкви Мартина Исповедника в Соломбале, умер в 1966 году и похоронен на Соломбальском кладбище. В 1937 году Иван Федорков, старообрядцы Анна Крупцова, Митькины Иван Александрович и Иван Васильевич были арестованы как активные участники «контрреволюционной группировки церковников» — Митькины после закрытия церкви организовали церковную общину и совершали у себя дома тайные богослужения. Федорков и Митькин И.А. получили по 10 лет лагерей, а Митькин И.В. и Крупнова были расстреляны. Но советский проект поломал Кимжу, но не сломал ей позвоночник — она встроилась в социализм с меньшими потерями, чем другие северные деревни. Облик деревни сохранился и даже церковь не снесли и она не сгорела. Социалистической деревне более подходили рабочие бараки, а не зажиточные в прошлом избы-пятистенки, но они, к счастью, не появились. Свидетельство сравнительно удачного встраивания в советскую жизнь — численность населения Кимжи: 1646 — 10 человек мужского пола, примерно столько же женского 1678 — 27 мужского пола, примерно столько же женского 1782 — 302 человека, 1816 — 244 человека, 1850 — 297 человек, 1888 — 395 человека, 1920 — 566 человек, 1926 — 760 человек, 1939 — 580 человек, 1957 — 377 человек, 1970 — 368 человек, 1987 — 159 человек, 1993 — 165 человек, 2010 — 129 человек. Большую часть XX века Кимжа находилась на уровне средней численности своего населения в XIX веке, когда остальные северные деревни сокращались в 5−10 раз. «Отпустив» часть жителей в 1970—1980-е, она стабилизировала свою численность в 1990—2000-е — уникальный случай для северной глубинки. Советская власть не очень представляла что делать с северными деревнями, не вписывающимися в «планы партии» низкой урожайностью и суровым климатом, и могла признать Кимжу «бесперспективной» — но признать не решилась. А с Кимжей действительно не знали, что делать. Интересно просто перечислить ее реформирование. 1924 год — товарищество по совместной обработке земли, 1926 мелиоративное товарищество «Труд», 1930 год — колхоз «Полярная звезда» и колхоз «Канинский рыбак», в 1935 году их объединили, 1961 год колхоз упразднен и влился в дорогорское отделение совхоза «Мезенский», в 1969 год дорогорское отделение стало самостоятельным совхозом «Дорогорский», в 1993 году он реформирован в акционерное общество «Дорогорское», которое затем распалось и сейчас в Кимже осталось конефермерское хозяйство «Сахаров», электростанция и одна корова на всю деревню. Все-таки от социализма кимжане больше выиграли, чем проиграли. 100% грамотность позволила бесплатно продолжить учебу по всей стране, продолжительность жизни резко выросла, они повидали всю страну и могли выбрать другое место жительства, сохранили памятники славного прошлого Кимжи. Песенный дар Аллы Сумароковой реализовался, как и реализовался организационный дар Еликаниды Волосевич, еще одной уроженки Кимжи — 48 лет возглавлявшей 1-ю городскую больницу Архангельска. Но рухнул и социалистический проект. Кимжане за неполные 100 лет дважды вынуждены были ломать уклад жизни. Умелых промысловиков и ремесленников сделали рабочими в колхозе-совхозе, а завершили они век собирателями грибов-ягод и любителями-рыболовами. Самое печальное, что умный проект посредника меж двух цивилизаций и глобальный проект всеобщего равенства сменился для Кимжи и Мезенского района «чистым листом», возвратом в XVI век, когда нужно искать место под солнцем и выстраивать дела с соседями почти с нуля. И нынешние позиции у кимжан слабее, чем 400 лет назад, когда они имели технологическое, торговое и организационное превосходство, а теперь соседи в них не нуждаются. Более того — интересы ненцев более защищены законом «о малых коренных народах», чем интересы русских кимжан и мезенцев. Пограничье цивилизаций в таком состоянии опасно. После признания Ненецкого автономного округа самостоятельным субъектом федерации активизировалась его рыбоинспекция, выписывающая мезенцам 500-рублевые штрафы за рыбалку на озерах, кормивших их всю жизнь. В начале 2000-х часть Мезенского района по договору передали канинским оленеводам — в нее вошли рыбные и охотничьи места. Конфликт вышел наружу — местные в знак протеста отстрелили 400 канинских оленей. И хотя после частичного возвращения властной вертикали Архангельск-Нарьян-Мар через межбюджетные отношения и внесение Архангельском кандидатуры губернатора НАО конфликт приглушился, социально-экономические его причины никуда не делись. При этом многие жители мезенских поселений безработные — как в Каменке, где закрылся лесозавод, и поселок 2−3 года сидел без электричества. При том, что киловатт в районе почти в 10 раз дороже, чем в Архангельске. При том, что до недавнего времени единственной связью со страной был самолет, с билетом в 1300 рублей при средней зарплате по району в 3−4 тысячи рублей. Как ни странно, противоречивый эффект может дать Кимже построенная в 2009 году гравийная дорога Пинега-Мезень, проходящая в километре от деревни и бывшая 200-летним долгостроем. Ее история заслуживает внимания. Еще в 1828 году решено было перейти от зимних поездок по реке Кулою и летних — через лес и по правому берегу Мезени — на круглогодичный тракт Пинега — Кимжа — Мезень. Но денег на него губерния не дала, а решила строить за счет крестьянских повинностей. Крестьяне ушли в отказ, губернатор выслал воинскую команду, но дело завершилось миром — солдат отозвали, крестьян распустили, дорогу перестали строить. С 1941 года ее вел строительный батальон эстонцев, но был расформирован в 1943 году. С 1988 по 1995 мучения продолжили военные строители, но их тоже расформировали. В 1999 снова начались работы и были закончены на 7 лет позже плана — в 2009 году. Теперь это дорога, по которой можно довольно быстро добраться до Кимжи и Мезени. Социологи пишут, что дорога может сократить население отдаленных деревень, делая их доступными не столько туристам, сколько представителям власти и инспекторам, которые сокращают возможности местных по использованию природы для выживания. Рубить лес, ловить рыбу, вести огород, строить дом теперь придется с большей оглядкой на законодательство, которое написано явно не для деревенской жизни и делает ее еще тяжелее, чем она есть. Также замечено, что хорошая дорога ведет к частым поездкам местных в город и соблазну покинуть свою деревню. Для Кимжи время ускорилось, и если туристический поток не будет организован так, что принесет занятость большинству кимжан, то деревня превратится в дачный поселок, а местные жители заместятся семьями горожан. Зимой же деревня опустеет. Пора кимжанам придумывать новую умную связку цивилизаций и времен — как когда-то придумали свой «мостик двух миров» их гениальные предки.