Дима Уаннус: «Президент Путин — вот, кто всё контролирует в Сирии» (ABC, Испания)
В Сирии, где в эти выходные исполнится девять лет со дня начала мирного восстания против режима Башара Асада, миллионы невинных людей привыкли жить, боясь самого страха. Они бояться ареста, бомб, похищения, потерять всё, что они любят. «В детстве всего боялась: режима, власти, военных и даже людей. Раньше люди боялись друг друга, не доверяли. Я выросла в страхе. Наше поколение — запуганное поколение», — рассказывает сирийская писательница Дима Уаннус (Dima Wannous) (Дамаск, 1982 год рождения) в романе «Те, кто боятся». В нем писательница описывает не явное насилие в Сирии, которое подробно освещается в СМИ в течение всего этого десятилетия, а психологическое состояние тех, кто переживает эту трагедию. ABC: На протяжении многих лет Запад освещает гражданскую войну в Сирии, однако, похоже, что Вы не согласны с таким обозначением того, что происходит в стране. Дима Уаннус: Лживо заявлять, что это гражданская война, все журналисты спрашивают меня о том, как идет гражданская война в Сирии. Гражданская война — это противостояние граждан, однако в этом случае именно алавитский режим убивает собственный народ. Я говорю не о людях, а о власти. Запад не знает, что на самом деле происходит в Сирии. Складывается неверное впечатление того, что Башар Асад возглавляет светский режим, который защищает меньшинства и борется с терроризмом. В первую очередь освободили исламистов и террористов. Интеллигенция, которая поддерживала мирную революцию, оказалась в тюрьме. Запад не придает значения тому, что происходит. — Что вы потеряли за эти годы? — Я много страдала. Потеряла себя как личность, что не имеет ничего общего с нацией или национализмом. Потеряла себя как личность, лишилась места, где могу жить, своего дома, родителей… Я потеряла всё. Несмотря на то, что у меня по-прежнему паспорт гражданки Сирии, меняю его раз в два года и плачу за него 800 евро, у меня нет права въезжать в страну по этому паспорту. Легко потерять память и возможность посещать место, где вырос. В то же время думаю, что моя жизнь началась в 2011 году. Я не могу вернуться в прежнюю Сирию, это была не моя жизнь, это была тюрьма, чего я не понимала. — В Сирии и мужчины, и женщины чувствуют один и тот же страх? — И мужчин, и женщин охватывает один и тот же страх. Я не одобряю проведение конференций, на которых обсуждается вопрос прав человека в Сирии, когда там их нет ни у мужчин, ни у женщин. Однако, действительно, женщины находятся в более затруднительном положении в семье и обществе, им сложнее получить доступ к власти. Женщинам тяжело из-за множества предрассудков и слухов о традициях и личной жизни. Людьми управляет страх. Многие мои друзья сошли с ума после революции в первую очередь в Европе, потому что всё потеряли. Это слишком тяжело. — Даже Башар Асад страдает от этого безумия? — Башара Асада поддерживают русские и иранцы, он не боится такой же участи, как была у Каддафи. Несколько недель назад Путин был в Сирии, и к нему приезжал на встречу Башар Асад, а не наоборот. Именно Путин контролирует армию. Он контролирует всё. Конечно же, Башар Асад боится потерять возможность использовать этот страх против людей. — Почему книга посвящена страху? — В 2011 году, когда началась революция в Сирии, я переехала в Бейрут. Тогда попыталась начать писать роман, однако найти историю оказалось довольно сложно. Каждый раз, когда я пыталась начать книгу о революции, не хватало воображения для того, чтобы описать всё, что происходит в Сирии. За три года не смогла ничего написать, однако, думая о страхе, который мы чувствовали, поняла, что именно он объединяет всех сирийцев. Более сорока лет мы жили в ужасе: сначала при режиме отца аль-Асада, затем и самого Башара. С годами постоянное чувство страха доходит до края, вы перестаете его ощущать. Один раз арестовали, и максимально возможный страх тут же исчезает. Некоторые мои друзья рассказали, что были счастливы в тюрьме, так как там оказались в безопасности и не боялись. Для того, чтобы разобраться в том, что произошло во время революции или другого важного политического события, нужно понять психологию людей, даже таких преступников, как Башар Асад. Очень полезно беспристрастно анализировать настоящее и будущее. Я не хочу писать о насилии. Все мы понимаем, что этот режим — худшее, что произошло в Сирии. — Вы переживали тот же страх, что и главные герои? — Я выросла в весьма непослушной, очень открытой семье, если учесть, что мы жили в Сирии. Училась в школах, контролируемых арабским движением Баас. Чувствовала, что страх везде, даже в воздухе. Я не боялась ареста, мою двоюродную сестру, которая осталась в Сирии, задерживали несколько раз. Она была очень известной актрисой. Говорила ей: если останется, ее убьют. Режим хотел, чтобы все представители интеллигенции уехали из страны и остались только его сторонники и исламисты. Мой папа был алавитом, мама — сунниткой. Я — алавитка. Крайне опасно быть алавитом, как Башар Асад, и одновременно выступать против правительства. Крайне опасно быть алавитом и писать [книги, направленные] против режима. В 20 лет я начала писать в ливанской газете, где также критиковала режим Башара Асада. Однажды министр информации Сирии, который, по-моему, переехал жить в Испанию, сказал мне: «Либо ты остановишься и замолчишь, потому что говоришь глупости, либо окажешься в тюрьме, несмотря на то, что ты — алавитка и дочь известного писателя». Мои друзья не решались говорить на улицах, для них это было опасно. — Этот роман — описание вашего опыта? — Не совсем так, хотя, конечно, есть некоторые сходства, потому что я — писательница. Не могу на 100% отделить собственные эмоции и воспоминания. Все мои книги частично представляют собой отражение моей личности. — Вы получили образование, постоянно живя в страхе… — В Сирии страх использовали в качестве метода обучения и способа мышления. Каждое утро всем нам, школьникам, приходилось кричать во имя Хафеза Асада, а затем и Башара Асада, хотя, когда он пришел к власти, я уже закончила школу. Повсюду были фотографии, у всех были фотографии Асада. Однажды, когда мне было пять или шесть лет, ехала с мамой в такси. Меня поразило то, что в машине не было фотографии Хафеза Асада. Поэтому я спросила водителя, почему нет фотографии. Он немного испугался, взглянул на маму. «Твоя дочь работает в мухабарате (служба разведки Сирии)?» — спросил таксист. В подростковом возрасте у меня было ощущение, что все водители работают в мухабарате, так как в такси люди всегда ехали молча. После революции я была крайне удивлена. Каждую ночь житель Бейрута с друзьями ездил обсуждать то, что происходит в Сирии. Однажды мой тогдашний муж был в Дамаске, позвонил мне и попросил срочно приехать в Сирию. Я съездила к нему на два дня, и он показал мне разные бумаги с подробным описанием всего разговора. Знала, что там работала «Хезболла», однако и представить себе не могла, что может грозить за запись разговора. Муж меня просил следить за тем, что говорю, потому что он всё еще находился в Дамаске. Кроме того, подобный страх влияет и на психологическое состояние. — Уже давно туроператоры начали посещать Сирию и заниматься военным туризмом… — Это ужасно. Туристы едут в район, который контролируют силы Башара Асада и России. Своего рода нормализация отношений. В настоящее время миллионам сирийцев запрещено возвращаться домой. Некоторые режиссеры снимают разрушенные города и лгут о том, что режим борется с терроризмом. Бесчеловечно использовать разрушения для развития туризма или киноиндустрии. — За эти девять лет на Западе несколько авторов опубликовали книги о Башаре Асаде, сирийцах, ДАИШ… (организация запрещена в РФ — прим. ред.). Однако в испанских книжных магазинах практически невозможно найти произведения сирийских авторов. — Так и есть. Главная причина — язык, ведь большинство сирийцев, которые покинули страну, говорят только по-арабски. При режиме Башара Асада в школах преподают английский или французский, но уровень никакой. Мы пришли в университет и не знали, как выражать мысли. Политика Башара Асада заключалась в том, чтобы изолировать людей и не дать им общаться с Западом. Впоследствии представители интеллигенции не говорили на языке страны, в которой нашли убежище, в душе надеясь на то, что смогут вернуться в Сирию через два или три года, поэтому они не предприняли никаких усилий для изучения иностранного языка. У меня есть знакомый, сириец, живет в Мадриде уже шесть лет. Две недели назад я его спросила, почему не говорит по-испански. Ответ такой — не хватило терпения.
