России нужен не только Асад

Эксперты близкого к правительству США аналитического центра RAND представили новый доклад, в котором изучили причины, по которым Россия начала антитеррористическую операцию в Сирии. Вопреки привычной критике военных и политических действий Москвы по урегулированию ситуации, аналитики привели доводы, созвучные с официальной линией Кремля. В частности в докладе говорится, что главным фактором военного вмешательства стала необходимость оказать поддержку президенту САР Башару Асаду, избежать повторения ливийского сценария и дальнейшей вербовки в ИГ (террористическая организация, запрещена в РФ) жителей Чеченской республики и стран Центральной Азии. Защита от дестабилизации По мнению экспертов RAND, Россия с самого начала пыталась избежать прямой военной вовлечённости в Сирии и не планировала операции «на земле». Вариант полномасштабной операции в целом для Москвы был исключён. В то же время российские власти понимали, что сирийский конфликт не может быть урегулирован лишь военным способом и рано или поздно придётся работать и на политическом треке. Главной причиной начала операции российских ВКС в Сирии, как утверждают эксперты, стало желание поддержать Асада: уход сирийского лидера не только закрепил бы за международной коалицией по борьбе с ИГ победу, но и легитимизировал смену режимов западными странами. Российские власти рассматривали ситуацию в Сирии как часть более сложной картины, в которой прослеживалась взаимосвязь между ситуацией в Афганистане, Ираке и Ливии. В более широком смысле в этот перечень попадали и события арабской весны. Уверенности в необходимости военной операции в САР придавал и тот факт, что Россия помнила о последствиях своего решения не накладывать вето в Совбезе ООН на резолюцию № 1973, которая затем была использована НАТО как предлог для бомбардировки Ливии. Москве важно было, как полагают эксперты из США, купировать угрозу распространения экстремизма на территории России. Политическое решение сирийского кризиса, о котором в Москве задумывались с самого начала операции тоже должно было проходить по российскому сценарию. Властям необходимо было, чтобы дальнейшее устройство САР вписывалось в интересы России и лидер страны был, прежде всего, лоялен Москве, а не западным столицам. Восстановление политических позиций, потерянных на фоне украинского конфликта и присоединения Крыма, а также выход из санкционного кольца были не менее приоритетной задачей для российских властей. С одной стороны, активная вовлечённость в ситуацию в САР позволяла пересмотреть отношения с ключевыми ближневосточными странами, с другой — давала пищу для обсуждения с Западом. В RAND подчёркивают: Россия первое время активно лоббировала идею о совместных антитеррористических операциях в САР с антиигиловской коалицией во главе с США. Вариант военной конфронтации с Вашингтоном в Сирии также просчитывался, однако считался менее вероятным. В Москве были убеждены, что Вашингтон также не заинтересован в реализации этого сценария, а потому странам удастся развести свои операции по разным зонам. Российские ВКС, как отмечали аналитики, не были задействованы в реальных операциях с 2008 года, а потому нуждались в практической отработке своих навыков и тестировании современных вооружений вне рамок учений. За счёт того, что сухопутные войска (за исключением отдельных артиллерийских, инженерных подразделений и отрядов спецназа) не участвовали в операции, риски человеческих жертв и потери техники были минимизированы. Своих целей на земле Россия добивалась посредством использования прокси-сил других участников конфликта, выступавших на стороне Асада, в частности ливанской «Хезболлы». Руководствовалась Москва и соображениями контроля воздушного пространства САР, получения доступа к порту в Латакии и закреплению базы в Хмеймиме на долгосрочной основе. Изменение риторики Многие из озвученных в докладе RAND тезисов не претерпели изменений за последние несколько лет. Так, в 2016 году представители аналитического центра уже говорили о мотивах РФ провести операцию как о необходимости испытать российские войска в реальных боевых условиях и протестировать новейшие вооружения. Упоминалось и стремление Москвы завоевать роль главного посредника в мирном процессе. Вместе с тем усилия российских властей на сирийском направлении оценивались крайне негативно: так говорилось о том, что главной целью операции ВКС стало мирное население, а провал на политическом треке лишь отдаляет Россию от Запада и делает восстановление отношений менее вероятным. При этом подчёркивалась возможность введения новых антироссийских санкций за действия в Сирии. Отдельное внимание уделялось и обострению отношений с Турцией. Потенциальная роль посредника в конфликте, который поможет урегулировать ситуацию в стране отводилась США. Предполагалось, что страны Персидского залива окажут Вашингтону помощь в работе с оппозиционными группами. Изменение риторики в отношении России на сирийском направлении связано, прежде всего, с изменением ситуации на земле. Москве удалось одержать ряд значимых побед, прежде всего в Восточном Алеппо. Создание военно-политического союза с Ираном и Турцией помогло России подмять под себя межсирийские переговоры в Женеве и подменить их переговорами в Астане. С учётом того, что в новый формат удалось вовлечь ООН и спецпредставителя организации по Сирии, процесс переноса основной площадки для диалога получил правовую основу. Создание конституционного комитета Сирии окончательно закрепило за Москвой статус главного фасилитатора переговоров и фактически повысило шансы на то, что именно по её сценарию будет развиваться будущее САР.