Че Гевару прозвали Свином за то, что он принимал душ прямо в рубашке

Впервые младший брат Эрнесто Че Гевары, правой руки Фиделя Кастро, написал воспоминания о нем. Книга Хуана Мартина Гевары «Мой брат Че» переведена на русский язык и скоро выйдет в России. С разрешения издательства «ЭКСМО» публикуем из нее фрагменты. Место расстрела превратили в ярмарку Я сорок семь лет ждал возможности оказаться на месте смерти моего брата Эрнесто Гевары. Че был расстрелян 9 октября 1967 года в классной комнате деревенской школы Ла-Игеры, деревушки, затерянной в южной части Боливии. Он был захвачен накануне в глубине ущелья Кебрада-дель-Юро, где окопался после того, как понял, что малочисленный отряд партизан полностью окружен правительственными войсками. В 1967 году мы не знали, где находился Эрнесто. Он покинул Кубу в величайшей тайне. Лишь немногие люди, в том числе и Фидель Кастро, были в курсе, что он борется за освобождение боливийского народа. Моя семья терялась в догадках, представляя, что он где-то в другой части света, возможно, в Африке. На самом же деле он был всего в тридцати часах езды от Буэнос-Айреса, в котором мы жили. Идею этого паломничества я носил в течение многих лет. Сначала я был слишком молод (Хуан на 15 лет моложе своего легендарного брата. - Ред.), затем в Аргентине начались репрессии, и я девять лет томился в застенках военной хунты, пришедшей к власти в результате переворота в марте 1976 года. В политическом климате моей страны быть связанным с Че Геварой стало очень опасно. ...На гребне оврага ко мне подошел проводник. Он не знал, кто я такой, и назвал мне сумму, которую нужно заплатить, чтобы он отвел меня к месту захвата Че, а это первый признак того, что смерть моего брата превратилась в коммерцию. Я был возмущен. Че представлял собой прямую противоположность любой грязной выгоде. Я рассердился, а друг, сопровождавший меня, не смог удержаться от того, чтобы не сказать, кто я. Проводник отпрянул с благоговением и уставился на меня. В Ла-Игере и в Валлегранде, куда его тело было перевезено 9 октября, чтобы быть выставленным на всеобщее обозрение, прежде чем окончательно исчезнуть, он стал святым Эрнесто Ла-Игерским. Жители молились перед его изображениями. Че точно возненавидел бы подобный статус идола. Постыдная торговля, которая развивалась вокруг имени Че, ужаснула меня. В Ла-Игере и Валлегранде на Че был заточен целый туристический бизнес. Проводились экскурсии вокруг «дороги Че». На выходе из школы я увидел целый развал всевозможных предметов, футболок и флагов с изображением Че... Все это не имеет ничего общего с моим братом. Богемная семья без гроша в кармане Многие биографы Че писали, что мои родители происходили из аристократии, аргентинской олигархии. Это всегда смешило меня. Олигархия имеет две составляющие: власть и деньги. Мои же родители не имели ни того, ни другого. Хоть они оба и были выходцами из богатых и известных семей, они представляли собой эксцентричную пару без гроша в кармане. Брак наших родителей, Эрнесто Гевара Линч и Селия де ла Серна и Льоса, был поспешным: они повстречались лишь несколькими месяцами ранее у одного из общих друзей. Мой отец был tanguero (танцором танго) без диплома и, вполне вероятно, без будущего, полуночником, который, как только наступал вечер, отправлялся танцевать в Барракас, неблагополучный пригород Буэнос-Айреса. И, видимо, был настолько неотразимым, что соблазнил мою мать, едва она вышла из монастыря Святого Сердца - пансиона, который содержали французские монахини. Мой отец говорил, что, когда он познакомился с ней, она была настолько верующей, что клала битое стекло себе в обувь, чтобы истязать себя. Моя мать, однако, не выглядела девушкой, воспитанной монахинями. Она стала одной из первых аргентинок, что подстригли свои волосы, начали носить брюки, курить и водить автомобиль. «Паршивая овца» своей семьи, маргинал и мечтатель, молодой Эрнесто Гевара Линч, конечно же, не мог не понравиться моей матери. Их первенец Эрнесто начал страдать от острой астмы. Из-за этой болезни мы стали кочевниками. Не имея ни гроша в кармане, родители переезжали из одного семейного дома в другой. Никакое лечение не помогало. Наконец один известный врач посоветовал нам жить в Кордове, в горной области в центре страны. Родители готовы были пойти на любые жертвы, лишь бы облегчить страдания моего брата. В юности мою мать монахини заставляли стоять на коленях на кукурузных зернах и читать «Отче наш» десять тысяч раз подряд. И она выработала в себе глубокое отвращение к церкви после ухода из монастыря. Один вид церкви портил ей настроение. Она понимала, что является объектом сплетен, у нас была плохая репутация, но никого не заботило, что говорят о нас другие люди, а Эрнесто - еще меньше остальных. Мои родители не требовали от нас никакой дисциплины, будучи уверенными, что их дети должны расти в условиях абсолютной свободы мысли и действий. Любимец женщин Эрнесто с детства демонстрировал признаки сильного характера. Родители настаивали, чтобы он вел нормальную жизнь, заставляя его заниматься спортом. Он полюбил гольф и регби. Эрнесто был настолько ожесточенным на регбийном поле, что друзья окрестили его Fuser (Бешеный). А своим другим прозвищем Chancho (Свин) он был обязан своему плоскому носу и тому факту, что он редко ходил в душ после игры. Мир помнит Эрнесто в его безупречной зеленой униформе, с широким поясом и в берете. Его стиль одежды стал знаковым. Мы в семье над этим всегда смеялись. Эрнесто был самым оборванцем, самым невосприимчивым к моде! Он каждый день носил одну и ту же рубашку из потертого нейлона, наполовину торчащую из брюк, и разные ботинки, купленные на распродаже. Он сам смеялся над своей рубашкой и называл ее «еженедельником» из-за того, что менял только раз в неделю. Когда он принимал душ, он делал это прямо в рубашке! Он считал, что так она станет чистой. Он не умел использовать свою внешность и, похоже, не подозревал о своей сексуальной привлекательности. Тем не менее девушки собирались вокруг него с самой юности. Он был чрезвычайно манящим, с большими выразительными глазами, густой черной копной волос и легкой улыбкой. Плюс он был темпераментным, спортивным, ярким и образованным. Мой брат переживал свои романтические отношения с той же интенсивностью, что и все остальное. Мне постоянно задают вопросы о любви Эрнесто: «Каким он был с женщинами?» И я всегда отвечаю: «Я знал про его увлечения. Конечно, он любил женщин». Он просто был с некоторыми более сдержанным, чем с другими. «Я перестану быть мужчиной, если не буду любить женщин», - признался он однажды. Гавана, январь 1959 года ...Телефон зазвонил утром в нашем доме на улице Араос в Буэнос-Айресе. Моя мать аж подпрыгнула. Она страшно беспокоилась за Эрнесто. Много раз международная пресса сообщала о смерти «аргентинского врача Эрнесто Че Гевары», погружая нашу семью в отчаяние и неопределенность. Мы знали, что он сражается где-то на Кубе, что революционная армия выиграла решающие сражения и движется в сторону столицы. Мы жили в 6500 километрах от острова, что казалось нам множеством световых лет. Я восхищался своим братом, отправившимся в одиночку и практически без гроша в кармане в 4500-километровую поездку на мопеде в двадцать один год, а потом, год спустя, - на мотоцикле в многомесячное путешествие вместе со своим другом Альберто, а потом - в еще более длительную экспедицию, где он повстречал группу кубинских революционеров, с которыми с оружием в руках пошел переделывать мир на далеком экзотическом острове. ...Через два дня после телефонного звонка, 6 января 1959 года, мы отправились в аэропорт, чтобы лететь на Кубу. Фидель Кастро решил пригласить нас в Гавану, чтобы отпраздновать победу революции, не переговорив об этом с Эрнесто. Мой брат наверняка отверг бы подобную идею, чтобы не тратить деньги революционного государства. Фидель знал о привязанности друга к своей семье и считал несправедливым то, что он - единственный «сирота» на этом празднике. Отец собирался использовать эту поездку в Гавану, чтобы убедить Че вернуться в Буэнос-Айрес и продолжить карьеру врача-аллерголога. Отец не понимал, что для его сына эта революция значила гораздо больше, чем просто подходящее к концу приключение. «Моя медицинская карьера? - в первый же день заявил ему Эрнесто. - Могу тебя заверить, что я отказался от нее уже давным-давно. Теперь я боец, который будет работать над созданием правительства. Кем я стану? Кто знает? Я даже не представляю, в какой стране я брошу свои кости». Мой брат не имел ничего общего с тем врачом, который прощался с нами на вокзале Буэнос-Айресе, теперь он стал Че. (Че - урезаннaя форма от глагола escuCHE - «послушайте», аналог русского «слышь». Эрнесто повторял это постоянно, и за это кубинцы прозвали его «Че». - Ред.) Я отметил то уважение, что он внушал своим людям. Эрнесто настоял на том, что будет получать скудное жалованье простого солдата, или 125 долларов в месяц. Он отказывался получать больше, чем его люди, даже притом что другие сановники режима имели по 700 долларов в месяц. Он также злился на молочника, который оставлял превышавшую норму порцию молока у его двери. Эрнесто неустанно работал по шестнадцать часов в день и отдавался душой и телом делу революции. Его подруга, кубинская революционерка Алейда Марч, не слишком часто общалась с ним наедине. Она буквально вырывала у него моменты для личных встреч. В будущем Алейде предстояло стать его женой и матерью четверых детей. 9 февраля, за два дня до нашего отъезда домой, указом премьер-министра Фиделя Кастро Эрнесто стал кубинским гражданином. Моя мать преисполнилась гордости. Она была убеждена в том, что кубинская революция является делом хорошим и справедливым. Что касается меня, то я хотел остаться на Кубе с моим братом. Но отец запретил мне это. Если бы я остался, я сражался бы в Ньянкауасу. И с моей помощью Эрнесто мог бы выжить. Я никогда не смогу простить моему отцу этот отказ...