Войти в почту

Шломо Минц: «Виртуозность — лишь малая часть таланта»

В рамках мирового тура, приуроченного к 60-летию, израильский скрипач и альтист Шломо Минц даст два концерта в России: 23 марта в Концертном зале имени Чайковского и 26 марта — в Большом зале филармонии Санкт-Петербурга. Ими маэстро завершит II Международный скрипичный фестиваль. В преддверии российских выступлений прославленный музыкант встретился с корреспондентом «Известий». — Вы редкий гость в России. Почему в этот раз решили выступить на родине? — Россия — это страна, где я родился и к которой очень близок. Поэтому я с радостью принял приглашение руководителя Фонда поддержки музыкального образования Вячеслава Зильберборда сыграть концерты в Москве и Петербурге, приуроченные к моему юбилею. Я исполню концерт Мендельсона, тот самый, с которым дебютировал с Израильским филармоническим оркестром 50 лет назад. Каждый раз я получаю огромное удовольствие, играя это произведение. — Помимо музыкантов в фестивале приняли участие звезды драматической сцены — Чулпан Хаматова, Ксения Раппопорт, Сергей Гармаш. Значит ли это, что традиционные скрипичные концерты уже не так интересны публике? — Сам факт того, что на концертах фестиваля в зале аншлаг, говорит о том, что проект успешно существует и люди испытывают потребность в настоящем искусстве. Команда организаторов, по-настоящему преданных скрипичному искусству, смогла реализовать целый ряд очень значимых музыкальных событий. Я не считаю, что соединение классической музыки с литературой и актерской игрой — признак «несамодостаточности». Скорее, наоборот, их симбиоз открывает новые грани восприятия. Кроме того, выступления чтецов и музыкантов на одной сцене — это прекрасная традиция, которая давно существует. Я с теплотой вспоминаю нашу совместную работу с Жераром Депардье над «Историей солдата» Игоря Стравинского в 1997 году. — Сколько у вас скрипок? Какая из них самая любимая, а какая — самая ценная? — У меня есть несколько скрипок и альтов, у каждого инструмента — своя история, своя энергетика, они все любимые и для меня бесценные. Скрипичный репертуар я играю на скрипках Страдивари и Гварнери, а мой концертный альт создал Карло Тестори. — Вы верите в то, что старинные инструменты обладают особой энергетикой? — Безусловно, каждый музыкант знает, что инструменты обладают своей энергетикой, душой. Но всё же не стоит забывать, что любой инструмент будет немым, пока его не возьмет в руки человек. — Вы играли на скрипке, которая побывала в концлагере. Чем этот инструмент интересен, кроме своей истории? — Это был проект «Скрипки надежды». Он посвящен инструментам, которые принадлежали музыкантам, погибшим во время холокоста. На сегодняшний день в этой коллекции 45 струнных — скрипки, альты, виолончели. Они звучат на лучших сценах мира — в Париже, Мадриде, Монте-Карло, Риме, Мехико, Кливленде и т.д. Я играл на нескольких экземплярах из этого собрания. Они разные по уровню материальной ценности, но их, безусловно, объединяет трагическое прошлое. — «Жизнь» какой скрипки вас поразила? — Для меня особенной стала скрипка мальчика, которому было 14 лет. После того как его родителей убили, он решил бежать в леса к партизанам. Инструмент взял с собой. Мальчик тоже погиб, но осталась его скрипка. Играя на ней, невозможно выразить всю полноту эмоций. Часть тебя становится тем мальчиком, и ты осознаешь, какое глубокое завещание несет в себе звук его скрипки. Идея коллекции в том, чтобы молодое поколение смотрело на эти инструменты, как на документы, осознавая, что будущее только в их руках, от них зависит, будут ли еще войны. Я очень надеюсь, что мне удастся организовать концерт «Скрипок надежды» в России. — Вы начинали как вундеркинд. Что думаете насчет раннего старта творческой карьеры? — Конечно, у публики трогательное отношение к маленьким музыкантам. Ранний возраст в сочетании с талантом вызывает интерес, это естественно. Мои родители много занимались со мной. В три года я начал играть сначала на фортепиано, потом на скрипке. Еще мне очень повезло с первым учителем — Илоной Фехер, легендарным педагогом, воспитавшим много замечательных скрипачей. Так вот, начиная с шести лет я каждый день вставал в пять утра, чтобы успеть позаниматься до школы. Можно много дискутировать на тему необходимости раннего развития и оправданности нагрузки — окончательного ответа нет. Но родители и учителя всегда должны помнить: во всем нужен баланс. — Раннее признание сослужило вам добрую службу? — Да, мне это по-настоящему помогло. Много играл, набирал репертуар. А когда мы с родителями в 1973 году по приглашению всемирно известного скрипача Исаака Стерна переехали в Нью-Йорк, я осознал и чувство ответственности. Стерн был очень строг. Он добивался безукоризненности во всем. Мне тогда было 16 лет, я был молод и многого в жизни не понимал. Но точно знал: наша жизнь в Америке зависела от качества моих выступлений. Чтобы оплатить пребывание в Нью-Йорке, мне приходилось много концертировать. — В чем заключается формула вашего успеха? — Меня многие просят рассказать, как стать успешным музыкантом. Во-первых, я считаю, что за последние 20 лет принцип становления карьеры очень поменялся. Во-вторых, нет точной формулы успеха и нет одной дороги для всех. Но я верю в качество самого «продукта», и если это действительно высокий уровень, то признание придет обязательно. — Вы не признаете творческих конкурсов, считаете их злом. — Да, большинство современных конкурсов — беда, как для членов жюри, так и для конкурсантов. Зачастую это борьба педагогов. Но в то же время пока конкурсы остаются неизбежным злом в становлении молодого музыканта, а призовые места — чуть ли не единственной оценкой, на которую публика обращает внимание. — Если вы не одобряете эту систему, как объяснить ваше участие в жюри международных соревнований? — Знаю, что многие люди на Западе мне доверяют, и для меня важнее чистая совесть и репутация. На всех конкурсах я был не просто членом жюри, а председателем. Не потому что это престижно, но чтобы иметь возможность контролировать справедливость решений. Очень надеюсь в будущем учредить награду, которую получали бы действительно достойные музыканты. — Долгое время считалось, что Паганини был виртуозом номер один. Но сегодня его произведения могут играть и одаренные дети. Значит ли это, что нет пределов виртуозности? — Надо помнить, что Николо Паганини в свое время совершил настоящую революцию — открыл скрипке путь на сольную сцену, оставил огромное наследие. Конечно, исполнительское искусство не стоит на месте и многое, что не удавалось с точки зрения техники еще 100 лет назад, сегодня вполне по силам многим. Но остаться в истории можно только благодаря настоящему мастерству и глубине личности, чувств, эмоций. Мне посчастливилось музицировать вместе с действительно выдающимися музыкантами. И обычный термин «виртуоз» отражает лишь малую часть их таланта. Верю, их имена всегда будут помнить: Пабло Казальс, Мстислав Ростропович, Клаудио Аббадо и другие великие. — Вы играли на многих мировых сценах, с самыми именитыми оркестрами. А чего вы еще не достигли, к чему стремитесь? — Только что, готовясь к российским концертам, я записал цикл сонат Эжена Изаи — очень надеюсь, что диск выйдет в ближайшее время. Недавно сочинил сонату для скрипки и фортепиано, это уже не первое мое сочинение. Я привык всегда быть в движении. Концерты, проекты, дирижирование, фестивали камерной музыки, мастер-классы и так далее. К счастью, здоровье мне это позволяет, за что я очень благодарен Богу. Надеюсь, еще много лет будет именно так. — Чем вы поднимаете себе настроение? — Люблю хорошую компанию, искреннюю беседу, сигары. Занимаюсь спортом почти каждый день, это помогает мне поддерживать физическую форму. Наша жизнь быстротечна, надо уметь радоваться каждому ее моменту. Справка «Известий» Шломо Минц родился в 1957 году в Москве. Два года спустя семья переехала в Израиль. В 11 лет юный скрипач сыграл с Израильским филармоническим оркестром под руководством Зубина Меты. В 16 — дебютировал в Carnegie Hall (США). В 18 лет Минц впервые встал за дирижерский пульт и с тех пор успешно сочетает карьеру исполнителя и дирижера.

Шломо Минц: «Виртуозность — лишь малая часть таланта»
© Известия