Житель Камышина в память о 120 ликвидаторах аварии на ЧАЭС высадил сосновый бор
Для ликвидации чернобыльской беды Родина призвала инженера камышинского завода «Ротор» Николая Иванова в начале августа 1986‑го. Попал в самое пекло спустя три месяца после аварии на ЧАЭС. Разумеется, мог, чтобы не ехать, «подсуетиться», но...
– Воспитание не то, чтобы увиливать от своего гражданского долга! – делится Николай Ильич. – У отца была своя война, у меня, выходит, – своя…
Его отец, Илья Андреевич, был железнодорожником. Броню имел – мог на фронт не идти, а он добровольцем – в саперы. Дошел до Берлина. Получил орден Красной Звезды, медали «За отвагу», «За взятие Праги», «За взятие Берлина».
Бог Илью Иванова сберег – домой он вернулся, но весь израненный. Хату своими руками в Авилово построил, семерых детей нарожал. И настоящими людьми их воспитал.
– Каким Чернобыль мне тогда показался? – переспрашивает Николай Ильич Иванов. – Залитый солнцем – и ни души. Лишь дико воют собаки вокруг. А еще поразили богатырские сосны-красавицы, упирающиеся в небо. Но не зеленеющие, а серо-рыжие. Эти сосны до сих пор являются мне во снах.
Биороботы
Его назначили замполитом третьей роты, которая убирала с крыши 4‑го разрушенного энергоблока «смерть» – разлетевшиеся при взрыве осколки ядерного топлива. Зачищали крышу для дальнейшего бетонирования под саркофаг.
К ликвидации такой аварии страна была не готова. Никто не знал, что делать и как. Нет техники, не обучены люди. И тогда, как водится, потребовались герои. Биороботы…
– У отца враг был видимым – фашисты, наш же враг был незримым, дозиметры от него зашкаливало, – вспоминает Иванов.
Радиоактивные отходы сгребали совковыми лопатами, грузили на обычные деревянные носилки и скидывали эту «смерть» в кратер реактора. Его и должен был укрыть саркофаг.
– Свинцовые фартук, трусы, спецкостюм. На руках – диэлектрические перчатки, на голове – шлем и маска с очками. Тяжесть неимоверная! Согнешься – и можешь уже не разогнуться. Но при этом надо еще бежать. Не уложился в минуту – все вопросы к Богу. Упал – потенциальный смертник. Доза радиации смертельная, – рассказывает Николай Ильич.
Мужество
Официально установленной предельной критической дозой для бойца было получение за вахту в три месяца 22 рентген.Но это – на бумаге. На деле?
В Камышине ни у одного из 273 ликвидаторов, даже у тех, кто уже отошел в вечность от недугов, явно вызванных последствиями Чернобыля, нет свидетельств, что они получили «опасную» дозу.
– В нашей третьей роте ребята были со всего СССР, – вспоминает Николай Иванов. – В основном рабочих профессий и колхозники. Основная масса – военнообязанные запаса. Но были и срочники – совсем юные солдатики.
Зрелые мужики, у которых уже были дети, старались беречь этот молодняк – на крышу их не пускали, брали удар на себя.
– Кормили отменно, но еда в рот не лезла, – продолжает замполит. – После каждого выхода на крышу у мужиков лица становились неестественно красными. Во рту постоянно металлический привкус. Головокружение, тошнота до рвоты, кашель. Резало глаза. Но никто не зацикливался на этом. Надо – значит, надо!
Радиация, говорит Иванов, была такая, что иногда дозиметры зашкаливало, электроника выходила из строя. Однако в третьей роте тех, кто бы пытался «откосить» от крыши, не было. Наоборот – люди были одержимые, бесстрашные. Себя не щадили.
И никто не жаловался на опасность или усталость.
– Рота была дружная, мужики сплошь сердечные, – вспоминает Иванов. – Вечерами кипятили чай в ведре, общались душевно. Бывало, добывали и самогон. Тогда пели под гитару, пускались в пляс. Хотя фамилии многих из памяти моей стерлись, но лица всех бойцов роты помню и сегодня, – признается замполит.
Родные
Их вахта на ЧАЭС завершилась в конце ноября. Приехали, когда палило солнце. Уезжали – снежинки срывались с неба.
– Помню наш последний прощальный вечер, – рассказывает Николай Ильич. – Один из ликвидаторов купил детям в магазинчике близ 30‑метровой зоны ящик местных конфет. Я проверил дозиметром – «фонят». Нам такие конфеты были уже не страшны, а кормить детей не стоит. Сказал ему об этом. Просидели у костра всю ночь, выпили с этими конфетами ведер пять чаю. Обещали не забывать друг друга никогда.
Поначалу, рассказывает Иванов, так и было. Многие после приезжали к нему в гости, но потом в стране грянули перестройка, дикие реформы, развал Союза. Жизнь захлестнула всех и каждого.
В здоровье и в судьбах у многих ликвидаторов начались проблемы. До 10‑летнего скорбного юбилея аварии на ЧАЭС четверть ликвидаторов из третьей роты Иванова не дожили…
Память
– Вот уже три десятка лет в Камышине чернобыльцы приходят в городской парк поклониться… камню. – Даже скромненького монумента в нашу честь нет, – с обидой подчеркивает Николай Ильич. – И так почти по всей стране. «А кто это такие – чернобыльцы? – спросил меня как‑то молодой сосед. – Разве в Чернобыле была война?» И я схватился за голову: юная поросль ничего не знает про Чернобыльскую беду. Про то, что тысячи героев отдали свои жизнь и здоровье, спасая страну от смертельной опасности…
И однажды замполит Иванов решил сам увековечить память о каждом из своих боевых друзей. Но не мертвым бездушным камнем, а живыми деревьями – затеялпосадить близ своего опустевшего родительского дома в селе Авилово Камышинского района в честь своих героев-ликвидаторов аварии на ЧАЭС сосны. Такие же мачтовые, как те, что встретили их тогда, в августе 86‑го, в Чернобыле.
Сначала заложил из семян питомничек во дворе, холил и лелеял юные деревца года три, потом высадил в грунт у дома. Таскал воду ведрами, соорудил поливную систему. Но грянула беда – пушистых красавиц в канун нового года стали вырубать вандалы. Каждый раз приходилось подсаживать по 10‑15 новых, чтобы было ровно 120.
И сегодня эти 120 мачтовых сосен высотой метров по 8‑10 каждая стоят как бойцы.
Целый сосновый бор, третья рота...
– Вот он, живой памятник моим боевым друзьям, сколько их, живых, сегодня осталось? Храни их, Господь…
