Мамин опыт: «Папа моих детей — близкий родственник даже после развода»
Когда моим старшим двойняшкам было в районе двух, мы с их папой, вдоволь наругавшись, пришли к выводу, что жить вместе у нас не получается. Он упорно не желал взрослеть, а я ровно с тем же бараньим упрямством не умела мудреть, чтобы терпеливо дожидаться, пока он перестанет валять дурака. Были и другие обстоятельства, которые сейчас совершенно не важны. В результате мы расстались. Дети остались со мной. Не знаю, чего в этом поступке было больше — слабоумия или всё же отваги. Хвала небу, любви к детям и каких-то остатков мозгов хватило на то, чтобы дети были объявлены «зоной водопоя», при них мы договорились не выяснять отношений и не кидаться претензиями (а они, конечно, были, и больно тоже было). Таким незамысловатым аллюром мы довольно быстро пришли к вполне тёплым и дружеским отношениям. Вплоть до того, что на свадьбу моей младшей сестры несколько лет спустя мы явились втроём: с моим новым мужем и детским папой, таким вот особым навсегда (для меня) видом очень близкого родственника. Не могу сказать, что реакция окружающих была столько же безмятежной, как и наши бодрые физиономии. Это одна из причин, по которой дружба после развода становится не возможной, или, во всяком случае, осложнённой: в бывшей стране советов как-то не принято одобрять подобные выкрутасы, а противостоять косым взглядам и кислым минам довольно напряжно (и ладно бы только им, может ведь включиться и тяжёлая артиллерия критики близких, и ревность новых партнёров). Жалели мы когда-то о том, что расстались? Конечно. Тоненький вкрадчивый голосок в моём левом ухе порой заводил песню про «а если бы». Да, возможно мы не перепробовали всех возможных способов суметь остаться вместе. Может быть, семейная терапия или вмешательство кого-то много умнее нас в какой-то момент могло спасти ситуацию. Могло ли получиться жить под одной крышей и суметь подняться над ворохом накопившихся проблем или же мы бы дошли до взаимного ковыряния мозга и сердца ржавой ложечкой — чтобы больнее и наверняка? Я не знаю. Получилось, как получилось, но нам было безумно важно изо всех сил сохранить то хорошее, что нас столкнуло сердцами, слепило однажды в единое. Каждый раз, когда возникал вопрос: «Почему я должна это делать, если мы больше не пара», у меня нарисовывался ответ: «Потому что я хочу, чтобы моим детям было хорошо. Их "хорошо" включает в себя папу, так что давай, дорогая, заткнись и подыши!» Каждый раз, когда возникал вопрос: «Почему я должна это делать, если мы больше не пара», у меня нарисовывался ответ: «Потому что я хочу, чтобы моим детям было хорошо. Их "хорошо" включает в себя папу, так что давай, дорогая, заткнись и подыши!» И мы дружим до сих пор, а дети (теперь уже порядочные кони с меня ростом) очень охотно общаются с папой, хотя живут со мной. Годится ли этот сценарий для других пар? Я снова не знаю. Рады ли дети сложившейся ситуации? В целом, рады — они периодически бухтят о том, что «а было бы хорошо расти с папой» — но ведь никто, в самом деле, не знает, что бы они говорили, развивайся всё по наихудшему из возможных сценариев. Разумеется, у меня очень много знакомых распавшихся пар с детьми. Если отбросить наглухо отмороженных уродов, которые тихо слились после известия о грядущей беременности (или сразу после родов), то в среднем температура по больнице окажется на уровне «ни рыба, ни мясо». С одной стороны, боль от неизбежного разрыва заслоняет собой все, не давая возможности расстаться цивилизованно, сохранив ребёнку обоих более или менее радостных родителей. С другой — давит то самое общество в лице мам, бабушек, соседок и бывших одноклассников. С одной стороны, боль от неизбежного разрыва заслоняет собой все, не давая возможности расстаться цивилизованно, сохранив ребёнку обоих более или менее радостных родителей. С другой — давит то самое общество в лице мам, бабушек, соседок и бывших одноклассников. Душит невозможность разъехаться чисто физическая, бытовая: часто ехать некуда, да и не на что. И жить потом не на что — это касается женщин, в первую очередь. И два донельзя осточертевших друг другу чужих человека продолжают жить вместе, делая ребёнка объектом манипуляций или равнодушия, раня друг друга наотмашь, делая ещё хуже там, где и без того — ад. Уходя в болезни (чистая психосоматика), в алкоголизм, в экстремальный спорт, в религию. В окно, в конце концов. Дети, кстати, успешно перенимают эту модель и тоже уходят — в ранний секс, в наркотики, в психозы и неврозы, к черту на рога. И да, и тоже, к огромному сожалению, знают, где в этом опостылевшем доме окно. Это они оказываются израненными и опустошенными — в результате непрекращающейся войны, в которой проигрывают все. Я точно убеждена: так нельзя. Конечно, пока есть хотя бы малейшая возможность остановиться, продышаться, проораться и начать разговаривать — нужно начинать и пробовать, но для этого нужно желание обоих. Огромное желание, огромное терпение и долгий, страшно тяжёлый труд: построить на дымящихся обломках новое и светлое. Иногда — я знаю и такие истории — получается: кино «Мистер и миссис Смит» вот посмотреть хотя бы. Есть смысл попробовать семейную терапию, расстановки по Хелингеру или, я не знаю, танцы с бубнами вокруг майской ивы — лишь бы разобраться в себе, устранить существующие препятствия и идти дальше вместе. Для этого нужна честность. Умение признавать неприятное, а то и откровенно страшное — в себе самом, в первую очередь. Назвав драконов по именам, можно получить право смотреть им в глаза, а то и приручать, и управлять. Или же, прооравшись и затушив в пепельнице стопятую сигарету, понять: нет. Я не хочу, не могу и не буду. Это опять вопрос честности. Лучше расстаться прямо сейчас, пока можно сохранить остатки симпатии и самоуважения. Чтобы продолжать уважать другого — того, чья кровь навсегда перемешана с вашей собственной. В вашем самом родном ребёнке.
