Европейская оборона: пора переходить от слов к делу? (Atlantico, Франция)
По статье 5 конституции Франции, президент является верховным главнокомандующим. Все это заставляет задуматься о сути, форме и, самое главное, темпе заявлений главы государства на страницах британского издания «The Economist» несколько недель назад. Недавно президент произнес речь перед 27-м выпуском Военной школы, подняв тему будущего и эффективности НАТО, а также медленного формирования европейской обороны и нашего ядерного сдерживания. Эти вопросы приобретают особую значимость сейчас в связи с Брекситом и статусом Франции в качестве единственной ядерной державы ЕС. Президент вновь подчеркнул стремление к созданию европейской стратегической культуры в выступлении перед студентами Ягеллонского университета в Кракове. Позиция Франции по европейской стратегической автономии была подтверждена на саммите НАТО в Лондоне 3 и 4 декабря, посвященном 70-летию организации коллективной безопасности, которая вышла далеко за пределы своей географической базы между двумя берегами Северной Атлантики, несмотря на определенное устаревание концепции защиты западных ценностей (она неразрывно увязывается с Североатлантическим альянсом с апреля 1949 года). Сейчас, когда американское стратегическое мышление сводится к сообщениям на 140 знаков президента США в «Твиттере», шокирующие формулировки и резкие заявления Эммануэля Макрона принимают тревожный оборот. Все это вызывает опасения насчет своего рода риторического противостояния двух президентов. Разумно ли говорить о «смерти мозга» НАТО в таких условиях? Наша наивность по отношению к Турции и дипломатические ошибки (их необходимо признать) в Сирии, Йемене и Ливии не должны раствориться в едва прикрытой критике президента Франции касательно ответственности Североатлантического альянса, который становится удобным объяснением отсутствия у нас стратегического реализма в последние годы. Во всяком случае Эммануэль Макрон прав, критикуя плохую координацию, недостаток сотрудничества и стратегического планирования на уровне НАТО. Альянсу следовало бы заставить Турцию отказаться от начатой 9 октября прошлого года операции «Источник мира» против наших союзников в борьбе с «Исламском государством» (запрещенная в РФ террористическая организация, прим.ред.): Сирийских демократических сил и курдских отрядов народной самообороны. На самом деле интервью президента лишь подтвердило новую стратегическую неопределенность, которая нависла над будущим европейского континента в связи с последствиями затянувшейся трагикомедии под названием «Брексит». То же самое касается Дамоклова меча, которым является отсутствие у президента США интереса к Европе: оно становится предпосылкой для сокращения американского военного присутствия на континенте и сотрудничества с европейскими странами. Кроме того, Дамоклов меч отхода США завис сейчас и над Сахелем… В формировании нового стратегического расклада, в котором Вашингтон считает нас не «стратегическими» партнерами, а «системными» противниками, на самом деле нет ничего удивительного. В конце концов, разве мы, европейцы, сами не рассматриваем Китай в таком ключе? В любом случае, трансатлантический застой, в частности в торговой сфере, судя по всему, утвердился надолго и выходит далеко за рамки «протекционистской» и «националистической» позиции администрации Трампа. Его предшественник Барак Обама, который всячески представлял себя президентом-пацифистом, критиковал неэффективность НАТО из-за военных вмешательств с туманными очертаниями на фоне гибридных войн и изменчивости стоящих перед нами угроз. Сложно поспорить с тем, что 480 000 — 500 000 погибших после вмешательств в Ираке, Сирии, Ливии, Сахеле и Афганистане (эти цифры приводятся в исследовании Института Уотсона при Университете Дьюка) едва ли говорят об эффективности и легитимности ооновского, натовского и европейского интервенционизма… Дональд Трамп пошел еще дальше, назвал НАТО «устаревшей» и потребовал от нас довести оборонные расходы до 2% ВП на саммите в Ньюпорте в Уэльсе в сентябре 2014 года. Не стоит забывать, что оборонный бюджет США на 2020 год составляет 719 миллиардов долларов (45% общемировых военных расходов), что втрое больше совокупных военных бюджетов 28 стран-членов ЕС (223 миллиарда евро). Кроме того, после Брексита 80% расходов альянса будут обеспечены странами, которые не являются членами ЕС (прежде всего, США, Канадой и Великобританией). В целом, 30 государств-членов НАТО выделят почти 930 миллиардов долларов на оборонные расходы в 2020 году. Стоит также напомнить, что увеличение военных расходов на 300 миллионов евро в 2019 году подтверждает стабильный рост оборонных бюджетов стран-членов ЕС на протяжении пяти лет. Францию теперь сложно упрекнуть в нерадении, поскольку ее траты растут быстрее (+3,5%) американских (+3,1%) с 2018 года. Французский лидер совершенно верно говорит о срочной необходимости задуматься, как Франция и Европа должны искать свое место в «мировом сдвиге». При этом США, Китай и Россия, а также развивающиеся державы (Индия, Турция, Иран, Бразилия, Саудовская Аравия) переписывают «грамматику общего блага». Эта новая геополитическая данность бесспорна и лишь подтверждает хрупкость многосторонней системы через 74 года после ее формирования в октябре 1945 года, а также заставляет задуматься о природе коллективного европейского и трансатлантического проекта. Как бы то ни было, после саммита НАТО в Лондоне 3 и 4 декабря и 30-летия падения берлинской стены 9 ноября, «двойственность» и «сложность» заявлений президента о Европе вновь нагоняют туман вместо необходимой ясности, которой заслуживает обсуждение стратегической и глобальной автономии ЕС. Новое заявление не было согласовано с нашими ключевыми немецкими партнерами и в очередной раз противоречит европейскому подходу, который Эммануэль Макрон во всеуслышание провозгласил после избрания в мае 2017 года. «Прямота» президента ставит под сомнение основы альянса, который связывает два берега Атлантического океана после формирования НАТО в апреле 1949 года, и не может скрыть встающий перед всеми нами факт: за исключением НАТО, ни одна другая организация сегодня не в силах обеспечить коллективную безопасность европейского континента. Генсек альянса Йенс Столтенберг тоже напоминает об этом, подчеркивая, что важное «европейское единство не может заменить трансатлантическое единство». Что еще хуже, проволочки и глубокие разногласия на всех концах европейского континента становятся серьезным препятствием на пути реализации Общей политики безопасности и обороны и Общей внешней политики и политики безопасности, которые существуют на протяжении десяти лет с момента принятия Лиссабонского договора. Эммануэль Макрон, судя по всему, сомневается в реальной эффективности статьи 5 Североатлантического договора, которая гарантирует солидарность в случае нападения на одного из 29, а в скором времени и 30 членов НАТО (с учетом грядущего вступления Северной Македонии). В любом случае, статьи 222 (мобилизация на уровне ЕС в случае природных катастроф и терактов) и 42-7 (помощь на двустороннем межправительственном уровне) Лиссабонского договора, к сожалению, не позволили вовлечь наших европейских партнеров в операции в Сахаре и Сахеле, где Франция потеряла уже 41 человека (в частности, 26 ноября прошлого года 13 военных погибли в результате падения двух вертолетов во время преследования террористической группы на границе Мали, Нигера и Буркина-Фасо) в затратной, но необходимой войне с терроризмом! Мы одни отчаянно ведем там эту войну! Когда Франция приняла смелое и справедливое решение о вмешательстве в Мали в январе 2013 года, мы были одни. И до сих пор остаемся в одиночестве. Почему мы не воспользовались возможностью задействовать совместные экспедиционные силы, формирование которых предусматривалось Лондонскими соглашениями 2010 года? Кроме того, мы могли бы прибегнуть к европейским тактическим группам, которые с 2004 года создают условия для быстрого (десять дней) развертывания 1 500 человек в радиусе 5 000 км на период от 30 до 120 дней. Почему мы этого не сделали? Выход Великобритании из ЕС 1 февраля все же позволяет надеяться, что операционное партнерство с ней останется практически без изменений в силу Лондонских соглашений. Потому что рассчитывать на углубление операционного партнерства с Берлином нам не приходится, как недавно напомнил глава генштаба французской армии генерал Франсуа Лекуантр. Ни закон мая 1949 года, ни доктрина июля 2016 года не способствуют прямому участию немецких войск. В частности, это касается Сахеля, где, несмотря на развертывание Франко-немецкой бригады и эскадрильи транспортников Hercules 130, Германия отказалась от участия в формировании новых европейских сил Takuba. Тем не менее в промышленном плане будущее нашего партнерства связано в первую очередь с Берлином. Это было закреплено в договоре, который подписали стороны в Аахене 22 января 2019 года. В этой связи можно порадоваться принятому 31 декабря решению Берлина снять вето на использование немецких составляющих в нашем экспорте военной техники на фоне полемики вокруг поставок оружия Саудовской Аравии (мы продолжаем их, тогда как немцы отказались от них в 2018 году). Таким образом, европейская оборона не может сводиться к аббревиатурам и тем более пустым и туманным призывам… Если отойти от текущей обстановки, которой решил воспользоваться президент Франции, нужно признать, что наша настоящая стратегическая автономия подразумевает прицел на долгосрочную перспективу, планирование и углубление военного сотрудничества между ЕС, НАТО, ООН и партнерскими региональными организациями (Африканский союз, Ассоциация государств Юго-Восточной Азии, ОБСЕ…). Кроме того, необходимо срочно сформировать стратегическое планирование с более эффективным учетом новых вопросов безопасности в космосе и киберпространстве, не забывая о морском пространстве, особенно в рамках нового усиления подводной борьбы. ЕС также следует задуматься об обоснованности своих миссий и возможностей, в частности в борьбе с терроризмом на южном и восточном фланге. В таких условиях нам, безусловно, пора задуматься о более активном присутствии НАТО в регионе Сахары и Сахеля, как это было с миссией в Афганистане в 2001 году. К тому же европейская оборона очевидно предполагает усиление множества проектов, которые без конца подчеркивает президент Франции: Европейская инициатива по вмешательству (включает 13 государств ЕС с июля 2017 года), Постоянное структурированное сотрудничество (25 членов ЕС и 17 пилотных проектов), Европейский оборонный фонд (уменьшился более чем на половину с 2017 года), проекты беспилотников MALE и Eurodrone компаний Dassault и Airbus, самолеты 6-го поколения SCAF к 2035-2040 году, танки будущего MGCS, перспективная артиллерия CIFS, проект создания к 2021 году гиперзвукового планера, способного развивать скорость в 5 Махов. Быть может, для этого стоит задуматься о разработке европейского договора о научных исследованиях в обороной сфере, который обеспечит конкретную реализацию этих амбициозных проектов? Стоит также упомянуть более «прорывные» проекты, чья реализация представляется более сложной задачей из-за сопротивления внутри Европы и вполне понятных интересов конкурирующих с ней иностранных держав (прежде всего, Китая). Дело в том, что именно они могут по-настоящему обеспечить нашу стратегическую автономию. Речь идет об Объединенной европейской инициативе по прорывным технологиям (беспрецедентное сотрудничество ЕС, США и Китая), проекте международного экспериментального термоядерного реактора (включает в себя 35 европейских стран, а также Японию, США, Россию, Индию, Китай…) и квантовом компьютере, благодаря которому уже Европа сможет устанавливать свои нормы на китайском и американском рынках. То же самое касается Промышленной и технологической базы европейской обороны, с которой будет работать еврокомиссар от Франции Тьерри Бретон, в чью сферу ответственности входит промышленная политика, внутренний рынок, цифровая отрасль, оборона и космос. В ближайшее десятилетие этой базе потребуется существенная поддержка, то есть намного больше 6 миллиардов евро до 2021 года, которые запанировала выделить председательствовавшая в ЕС Финляндия (до 31 декабря 2019 года). Как бы то ни было, мы очень далеко ушли от утвержденного Еврокомиссией в июне 2018 года изначального проекта, который предусматривал выделение 13 миллиардов евро к 2027 году для «повышения стратегической независимости ЕС, усиления его возможностей по защите граждан и превращения его в более влиятельного игрока на мировом уровне». Европейская оборона будет существовать за пределами одного лишь ЕС. Президент Франции забыл, что подписанные в ноябре 2010 года Лондонские соглашения связывают нас с британскими партнерами как минимум до 2060 года? Что касается всего остального, для устойчивого формирования новой европейской «архитектуры безопасности и доверия», которая, безусловно, должна включать в себя Россию, от Лиссабона до Владивостока, следует вернуться на путь «стратегической равноудаленности», поскольку он позволяет нам выступать в качестве державы посредничества и равновесия. В 1966 году это не означало, что нам нужно отвернуться от Вашингтона, а сейчас это не означает, что нам следует отдаляться от восточных соседей, которые, как (в кои-то веки) справедливо отметил Дональд Трамп, являются нашими, а не его соседями. Дело в том, что отныне Европа может рассчитывать лишь на себя в обеспечении своей безопасности. Для этого нам пора расшевелить наших европейских партнеров, не прогибаясь при этом перед США.
