Галина Гужвина: Зияющее одиночество Фабианы Кабу
В понедельник, двадцатого июня сего года, во французском Сан-Омере состоятся окончательные слушания по делу Фабианы Кабу. Обвинение настаивает на пожизненном заключении: ведь она утопила собственную дочь. ... Вечером двадцатого ноября 2013 года, устало вернувшись с нормандского пляжа в студию своего бойфренда в Сан-Манде, что у Венсенского леса под Парижем, Фабиана Кабу записала в дневнике: «Сегодня – ничего». Это «ничего» сравнимо разве что с «ничего» в дневнике короля Людовика Шестнадцатого четырнадцатого июля 1789 года. Потому что накануне, девятнадцатого ноября, Фабиана утопила в ледяной воде Ла–Манша у Берка свою шестнадцатимесячную дочь Аделаиду, Делию, Аду. Точнее, она просто оставила малышку на ласковом нормандском песке у кромки прибоя, думая, что не пройдет и десяти минут, как ту подхватит приливом и унесет в море, к белым скалам Дувра. Покормив перед этим в последний раз – грудью, поплакав, попросив прощения. «Долгие пени скрипки осенней, зов неотвязный сердце мне ранят, думы туманят однообразно», – цитировала Фабиана Верлена комиссару полиции десятью днями позже (ее разыскали благодаря видеокамерам – на вокзалах Руана и Парижа, на автобусной остановке Берка, в кафе, в супермаркетах), – «выйду я к морю, ветер на воле мечется, смелый, точно уносит лист пожелтелый...». Ветер Фабиану и подвел: Аду не унесло к утесам Альбиона, но прибило к берегу на том же пляже, где ее трупик обнаружил утром двадцатого рыбак, приплывший в Берк с полным неводом креветок. Крошечное личико утопало в размокшем меху капюшона, лопнувший от ударов о камни комбинезон крыльями бил у нее за спиной. «Мертвый ангел,» – сказал рыбак подоспевшим жандармам. Ада, впрочем, была ангелом и при жизни. По бумагам ее просто не существовало: будучи беременной, Фабиана не наблюдалась у врачей, родила сама, в той же студии крайне удобно отсутствовашего тогда бойфренда (он вообще будет отсутствовать во все критические моменты жизни Фабианы), и зарегистрировать ребенка в мэрии никто не удосужился – или не захотел. Что, однако, не означает, что о малышке не заботились: судмедэкспертиза установила, что девочка была здорова, хорошо кормлена, прекрасно развита для своего возраста, одета по погоде, в со вкусом и заботой подобранные вещички. Аду любили. Но доля матери – светлая пытка, я достойна ее не была – так объясняла Фабиана свой поступок адвокату Руа-Нансьон, тоже Фабиане. «Я сделала это от неизбывного, зияющего одиночества. А еще из-за того, что не хотела для Ады неизбежной в наше время безысходности бытия. О, ангел мой, не знай, не ведай моей теперешней тоски!»... Выспренность языка Фабианы – не издержки перевода. Фабиана Кабу обладает IQ выше 130 баллов. Уроженка Сенегала, но из богатой, чиновной, европеизированной семьи (отец – переводчик в ООН, мать – работник одного из министерств), она прекрасно училась, играла в теннис и на фортепиано, сотнями глотала книги, прочитав к ЕГЭ увесистую долю мировой классики. Закончив школу, уехала во Францию учиться архитектуре, но на втором курсе внезапно пересмотрела выбор профессии, перевелась на философский факультет, закончила его, но в аспирантуру год за годом не брали (шутка ли – всего полтора десятка стипендий в год на всю страну!), и Фабиана взялась за диссертацию самостоятельно, подрабатывая по ночам – в забегаловках, на кассах, в call–центрах, даже грузовики водила для какой-то благотворительной организации. В ее личном компьютере было обнаружено до трех тысяч страниц текста пролегоменов к диссертации о реальности и реальном по Виттгенштейну – вполне приличной научной ценности, по мнению специалистов. Очевидно сложные отношения Фабианы с окружающей ее реальностью побудили государственного обвинителя Вламинка и адвоката Руа-Нансьон обратиться к психиатрам и этнопсихиатрам. Собственно, по свежим следам Руа-Нансьон и защиту хотела строить на гипотезе ухода Фабианы в мир сенегальской магии и культа вездесущих мертвых. Согласно верованиям некоторых племен Западной Африки, дитя, подвергшееся сглазу, меняется до неузнаваемости, превращается в нечисть: «В той люльке, где качала я детей, Лежит подменыш злой, уродливый, нескладный, Которого я нежитью зову, Свирепый, колченогий, жадный, Ненасытимо–плотоядный, Подменыш злой». Чтобы подменыш вновь стал тем, кем был, малюткою матери милым, мать должна очистить его ветром и большой водой. Однако независимые экспертизы одна за одной отвергали эту теорию: Фабиана Кабу представала в результате всех тестов не только исключительно вменяемой, но и крайне рационально ориентированной личностью, обладающей сильнейшим психическим иммунитетом против принятия чего бы то ни было на веру и какой-то надмирной, остро-современной иронией. Ее действия 19–20 ноября и спланированы-то, казалось, были, как стебный постмодернистский сценарий. «Почему я выбрала Берк? Просто это название созвучно словокряку отвращения!» («beurk! « французы говорят на месте нашего «фу, гадость!») – невозмутимо объясняла Фабиана. Любезная дама, помогшая ей в Берке спустить колясочку с автобуса, получила вместо спасибо начало цитаты о благих намерениях, которыми Аде вымощена дорога – в адик. Вернувшись в Сан-Манде, Фабиана на другой же день не поленилась, собрала все дочкины игрушки и вещи и отнесла в хоспис для умирающих детей. Чтобы избавиться от призраков и демонов? Или чтобы освободить жизненное пространство любимого и начать все сначала без балласта? С Мишелем Лафоном, отцом Ады, скульптором без постоянного заработка, бывшим к тому же почти на тридцать лет ее старше, Фабиана жила с последнего курса университета. В ее дневниках рефреном повторяется фраза «без Мишеля меня нет, я рассыпаюсь в пыль, он дает мне такое необходимое чувство реальности моего существования», однако именно реальность существования Мишеля в жизни Фабианы достаточно зыбка. Мишель за все девять месяцев так и не заметил беременности Фабианы, никому из собственной семьи и друзей не сообщил о рождении у него дочери (а друзья его, с которыми он виделся еженедельно, не подозревали и о существовании у него подружки), без слова возражения принял решение Фабианы отправить Аду к матери в Сенегал (а именно такую легенду представила ему она, уезжая в Берк), без вопросов отнесся к ее возвращению меньше, чем через двое суток (маловато для путешествия в Дакар и обратно), с восторгом воспринял исчезновение из двадцатиметровой студии громоздких детских вещей («ну, хоть вздохнем!») Об инфантицидных намерениях Фабианы он , конечно, тоже не знал ровным счетом ничего... «Фабиана думала, что она ищет себя, но на самом деле она не прекращала себя терять, и иссякла именно тогда, в начале ноября, когда, судя по ежедневным сводкам уровней приливов и отливов на пляже Берка в ее дневниках, она приняла свое окончательное решение», – говорил о ней Анри Мишо, один из психиатров, – «Не знаю, началось ли это сразу по ее приезде во Францию, или виной здесь вечно отсутствующий, очевидно ущербный эмоционально Лафон, но к ноябрю тринадцатого года социальная жизнь Фабианы Кабу прекратила свое существование: у нее не было больше ни работы, ни номера социального страхования, ни каких бы то ни было пособий от государства, ни счета в банке, ни научного руководителя в университете. Одна Аделаида. Которую она не чувствовала себя вправе обрекать на ту же жизненную пустоту и подвешенность в воздухе». Мишо вторит обвинитель Вламинк: «В конце концов, давайте посмотрим правде в глаза: малышку убила мать, но мать довела до этого общая убийственная социальная нестабильность, которую она, превосходя интеллектом массу, чувствовала особенно остро и из которой не видела выхода. В романе Гарди «Джуд Незаметный» есть персонаж, маленький, но умный не по годам мальчик. Его семья бедна, отец никак не может устроиться на постоянную работу, детишек мал–мала, а мать снова беременна. И вот ночью, после очередного всплеска родительского отчаяния, старший умненький мальчик убивает всех своих братьев и сестер и вешается сам. Фабиана похожа на этого мальчика»... *** В понедельник, двадцатого июня сего года, в Сан-Омере состоятся окончательные слушания по делу Фабианы Кабу. Обвинение настаивает на пожизненном заключении. Сама Фабиана была бы рада этому решению: «Мне кажется, в тюрьме я, наконец, нашла какую-то стабильность. Я работаю прачкой, все говорят, что я прекрасно справляюсь с работой, у меня есть время продолжать работать над диссертацией. И, главное, здесь, я уверена, меня защитят. Хотя бы от самой себя».
