Наталья Рубанова и её тёмные аллеи
В свет вышла книга, которую "Ревизор.ru" анонсировал совсем недавно – "Карлсон, танцующий фламенко", новый сборник новелл Натальи Рубановой , известного современного прозаика и драматурга, автора книг "Москва по понедельникам", "Коллекция нефункциональных мужчин", "Люди сверху, люди снизу", "Сперматозоиды". Книга выпущена при поддержке Министерства культуры РФ и Союза российских писателей. Как объясняет писательница, новеллы, вошедшие в неё, выросли из цикла "Тёмные аллеи" – пожалуй, самой известной части литературного наследия Ивана Бунина. Недаром книга Рубановой выпущена в авторской серии "Тёмные аллеи XXI век" – эта формулировка означает "перекличку", продолжение традиций русской любовно-эротической прозы, которые на деле глубже и значительнее, чем полагает широкая публика. Не случаен и подзаголовок сборника – "Неудобные сюжеты". Об этом подзаголовке следует, пожалуй, сказать особо. Если воспринимать его буквально, как и апелляции к "Тёмным аллеям", можно подумать, что все рассказы только " про это ", как и великий бунинский цикл. Все сложнее: Наталья Рубанова – большой специалист по игре, провокации, жесту в литературе. Истории из книги "Карлсон, танцующий фламенко" далеко не всегда происходят в постели или расположены "в горизонтали". Напротив, многие из них вообще практически целомудренны, а другие говорят о любви не в физиологическом аспекте. В мире существует множество других призм, через которые стоит рассматривать чувства мужчины и женщины, женщины и женщины, мужчины и мужчины: социальные или психологические роли, социологические функции, гендерное противостояние или тонкие нематериальные отношения. Книга, собственно, именно о том, что не бывает ничего однородного, однозначного, "лобового", особенно в сфере человеческих чувств. Она вся, как теорема, служит одновременно и утверждением, и доказательством этой многомерности (а отнюдь не плоскостности) взаимоотношений между людьми. Отметим, что в прозе Рубановой никогда не действуют только люди – ее мир густо населен сущностями нематериального свойства: духами, персонажами мифологии, литературными и кинематографическими героями (см. рассказ "двойные ноты [Эталонный постмодернизм]"), ожившими мертвыми, изображениями картин, воплощенными в некий образ мелодиями, стихами, городами и далее до бесконечности. С бесконечностью и с вечностью автор тоже на "ты". Разговор о сборнике "Карлсон, танцующий фламенко" стоит начинать с его композиции, благодаря которой уже оглавление читается с интересом, как еще один рассказ. Точнее, оглавление подменяет изящный термин "De PE a PA" – в переводе с французского это значит "от А до Я". "Алфавит" впечатляет: cante jondo [Карлсон, танцующий фламенко] колыбельная [Не плачь, это не имеет большого значения!] интермеццо [Шесть музыкальных моментов Шуберта] Из цикла "Три текста о главном, или Amor non est medicabilis herbis" блюз для Е. С. [Жерамный плод] джаз для Т. V. [День, когда вернут моего Ненаглядного] шансон для ZAZ [Вариации на тему "Je veux" из зонтика Оле Лукойе] босса-нова [Ёжиков] романс [Её университеты] этюд [А девочка плыла…] – и так далее. Его "буквами" служат музыкальные формы. Каждой литературной форме Наталья Рубанова подбирает ее музыкальный прообраз, и заглавие всякого рассказа становится сложносоставным – в него входит и словосочетание, указывающее на некую сюжетную коллизию рассказа, и его музыкальная аналогия. Писательница профессионально занималась музыкой, это чувствуется по текстам, богатым внутренним ритмом, и по мелодичности прозаической речи. Но даже человек, далекий от музыки, способен представить эту книгу как гала-концерт с участием полного симфонического оркестра, начинающийся с простых, так сказать, "популярных" музыкальных номеров, а заканчивающихся полномерными симфониями. К таковым я отношу, скажем, повествование "музыка для мандолины [Двадцать четвёртое мая: Венеция та и эта]" – в малую литературную форму вложено целое путешествие между мирами, когда героиня-рассказчица вместе с M. Lisa Gerardini (если кто не понял, это Мона Лиза) сидят в кафе за девичьими яствами, а затем летят на ковре-самолете в сказочную проекцию Венеции, где всегда 24 мая, и вечно ходит по городу Иосиф Бродский: "И тут я вижу, как к нам приближается он, Иосиф: выглядит на удивление молодо, предлагает пройтись к мастерской, где делают и чинят гондолы". А Джереми, герой (а может быть, героиня? пол не указан) истории "альт-саксофон, solo [Питер как пространственный предлог]", одержим/а "питероманией" и оказывается в фантазийном городе на Неве – в пространстве невиданной любви, которой в геометрическом мире не суждено было бы состояться: "Букет-вздох из будущего, вброшенный по неосторожности автором сего, любовь моя!.." Рассказ, подаривший сборнику название, стоит первым: "cante jondo [Карлсон, танцующий фламенко]" (как гласит сноска, канте хондо , или "глубокое пение", – старинный, наиболее чистый пласт музыки и поэзии фламенко). Это история о первом детском эротическом впечатлении, когда ребенок еще не понимает, вожделеет ли он женское начало или красоту танца: "Толстая соседская девочка, одетая в цыганское платье горохом (виден лишь край), открывает дверь в нашу старую квартиру на Чистых. …Обута толстуха в туфли на каблуках… – ими-то и отбивается этот ни на что не похожий ритм… Мне становится страшно, но толстая девочка танцует для меня одного – маленького худенького мальчика,прячущегося за шторой: и глаз отвести невозможно". Идеальный, как в танце фламенко, круг сводит этих персонажей вместе через много лет в Барселоне. Девчонка, которую на Чистых прудах дразнили жиртрестом и Карлсоном, танцует на улице, и, боже, как она изменилась: "А юбка взлетает, обнажая на миг стройные ноги: Карлсон, танцующий фламенко". Многие рассказы в книге напоминают о том, что любовь – это не только чувство между мужчиной и женщиной. Отношения между детьми и родителями тоже принято называть любовью, но какой уродливой, несостоятельной (воистину – неудобной) может она предстать!.. Темы детско-родительских отношений у Рубановой сквозные: Мишка из рассказа "колыбельная [Не плачь, это не имеет большого значения!]", которого "строгая красивая мамуля" то привозит, как чемодан, в Казань, пока сама устраивает личную жизнь, то "забирает его, будто вещь, от бабушки Нурии", когда опять не срослось, откликается в образе девочки из истории "мантра на святки [Йога forever]". У той с мамой тоже не выстраивается любовь: "Я прожила в холодном – ледяном? мёртвом? – доме деда с бабкой на Преображенке около пятнадцати лет: когда mama сделала окончательный выбор между мной и клавесином, когда я поняла, что Инструмент значит для Неё гораздо больше какой-то девчонки, я закрылась окончательно". Рассматривает Рубанова и совершенно ирреальные ситуации, которые еще можно называть "странностями любви". Таковым, например, посвящен большой рассказ "spiritualmusic [Белые мухи, спиричуэлс и кое-что об Архетипе Тени Любви]", восходящий к мифу об идеальном человеке – гермафродите и почти невинный для такой темы, которую, кажется, невозможно подать иначе, нежели щекотливо: "Отношения наши оставались по-прежнему платоническими. Когда же наступало "время Ч" (опанньки!), я держалась за шею Джима и тихонько скулила – и вот тогда Джим мурчал "Колыбельную" Гершвина…". Посыл здесь в родстве не тел, а душ. Женщина, которая живет музыкой: "Иногда я покупала чёрное пиво и слушала этюды Шопена – я до сих пор не уверена, есть ли что-нибудь лучше, чем этюды Шопена под чёрное пиво или даже без него", – находит свою половинку в лице экзотического персонажа Джима. Просматривается намек на то, что совершенный, то есть полноценный человек – эдакий "духовный гермафродит", обретший вторую часть собственной души, несмотря на всякие препятствия, или даже благодаря им, потому что они суть ступени духовного и личностного роста. Писатель Андрей Бычков сказал о сборнике Рубановой так: "Тончайший слух, виртуозное владение словом, лёгкость письма такая, что аж дух захватывает. С другой стороны – обостренный эротизм сюжетов, игра отчаяния и надежды, риски и соблазны. Это проза амазонки и победительницы!" Наиболее победительно звучит нота торжества искусства: литературы, музыки, поэзии, живописи, скульптуры, фотографии, театра, дизайна, секса как эстетической категории и искусства любить в том самом смысле, что подразумевал Эрих Фромм. Философ имел в виду, что любовь требует труда и знаний. Отмечу, что сборник "Карлсон, танцующий фламенко" служит, на мой взгляд, отличным опровержением распространенного издательского предпочтения "крупной формы". В таких книгах, как у Рубановой, состоящих из множества историй, порой продолжающих друг друга, населенных персонажами, переселяющимися из текста в текст, видоизменяющихся, экспериментирующих с формой, с содержанием, с идеями, каждый читатель, простите за трюизм, отыщет рассказы, которые как для него писаны, и обязательно загнет уголки особенно полюбившихся страниц.
