«На меня нападут, если я буду ходить по Москве в вышиванке?»

В Москве побывала британская писательница Сара Перри, автор романа «Змей в Эссексе». Действие книги происходит в викторианскую эпоху, но проблемы обсуждаются вполне современные: героиня по имени Кора Сиборн — жертва семейного насилия, у ее сына — легкая форма аутизма, а в довершение всего у женщины начинается роман с сельским викарием, чья жена тяжело больна. Подробнее о романе можно прочесть здесь. Сара Перри рассказала обозревателю «Ленты.ру» Наталье Кочетковой, как читатели-пуритане реагируют на отношения вдовы с женатым священником, кто виноват в Brexit и зачем писательница ходила на Красную площадь в вышиванке. Встреча состоялась в рамках профессионального выездного семинара «Британская литература сегодня», который на днях прошел в Музее-усадьбе «Ясная Поляна».

«Лента.ру»: Мало, кто так любит викторианскую Англию со всеми ее домиками, садиками, чаепитиями и Шерлоком Холмсом в придачу, как русский читатель. А как с этим обстоят дела в Великобритании?

Сара Перри: Викторианский период всегда был очень-очень популярен в Великобритании. Про него много пишут, снимают фильмы, людям нравится эта эпоха. Но что-то произошло в обществе: людям почему-то кажется, что викторианский период ужасно древний, был тысячу лет назад. Что мужчины тогда повально носили цилиндры, а женщины делились на две категории: на проституток с вываливающейся грудью и на добропорядочных жен, которые всегда вышивали в углу. Своим романом я хотела противостоять этому стереотипу. (Смеется.)

На самом деле викторианский период не так уж от нас и далек — по сути это канун новейшей истории. В 1873 году в Лондоне уже появилось электрическое освещение, в том числе на набережных. Метро в Лондоне заработало в 1860-х годах. Мы до сих пор пользуемся викторианскими больницами, викторианскими школами, викторианской системой туннелей. К концу викторианской эпохи женщины уже были вовлечены в деятельность профсоюзов, работали в области медицины, занимались политикой, инженерным делом, математикой, появился феминизм. И я решила написать книгу, действие которой происходит в XIX веке, чтобы показать людям, что на самом деле эта эпоха очень нам современна. Что медицина тогда активно развивалась. Что женщины могли работать.

С одной стороны, читателям это оказалось интересно. С другой, они испытали недоумение. В их картине мира викторианская эпоха была архаична. А в моем романе она выглядит довольно современно. Один читатель на Amazon оставил такой отзыв: «Какой-то анахронизм. Люди в романе ездят в лондонском метро, как это возможно?» На самом же деле к тому времени, когда происходит действие моего романа, лондонское метро работало уже 30 лет. (Смеется.)

Название вашего романа «Змей в Эссексе» рифмуется с названием рассказа Конан Дойла о Шерлоке Холмсе «Вампир в Сассексе». Это случайное или намеренное совпадение?

Аааааа! (Хохочет и имитирует пальцем выстрел из пистолета.) Это мой любимый рассказ. Я страшная фанатка Шерлока Холмса, прочла все книжки по семь раз. Эта рифма не была намеренной. Но в прошлом году я сама написала и опубликовала рассказ о Шерлоке Холмсе, который назывался «Загадка кентского привидения». И у меня в голове сразу возникла логическая цепочка: «Привидение в Кенте», «Вампир в Сассексе», «Змей в Эссексе» — и я поняла, что это действительно связанные вещи. Но произошло это подсознательно. А рассказ «Вампир в Сассексе» действительно легендарный и играет важную роль в английской культуре.

А сама постмодернисткая игра с викторианской эпохой и культом Шерлока Холмса, которой так много в романе, тоже подсознательная?

Нет, конечно, это намеренно. Я хотела переосмыслить сам роман XIX века: многочисленные линии повествования, точки зрения, большое количество героев. Мне кажется, в викторианскую эпоху романы и их авторы не боялись высказывать мнение по поводу морали, этики, культуры. Мне тоже хотелось бы наследовать этой традиции. Мне было интересно поиграть с этим и перевернуть ситуацию с ног на голову — показать, что викторианская эпоха принадлежит новому времени, поиграть с образами в современном ключе.

Поэтому в вашей книге в частности затронуты актуальные для современности темы? Скажем, главная героиня — жертва домашнего насилия, ее бил муж; у ее сына явно синдром Аспергера, хотя напрямую это не проговорено.

Совершенно справедливо — это именно то, что я пыталась вложить в текст. Я хотела обратить внимание на то, что сейчас происходит в нашей современной культуре через формат викторианского романа. Например, на британское общество и политику. Сейчас как-то так получилось, что если вы не богаты, если вынуждены бороться за свое существование, если вы живете в плохом доме — то всем кажется, что с вами что-то не так. Что вы сами в этом виноваты, сами на себя такое навлекли. Мне кажется, что это очень архаичная точка зрения.

В викторианскую эпоху, например, людям предлагали бесплатное жилье, если они не пили алкоголь, не играли в азартные игры и в целом были хорошими.

Мне также очень интересен аспект дружеских, близких отношений. Наша современная мораль кажется мне очень странной. Люди считают, что близкие отношения могут быть только с одним человеком — мужем или женой. Все другие привязанности, даже если они не являются сексуальными, в какой-то степени расцениваются как измена. В викторианскую эпоху у людей могла быть страстная близкая дружба с разными людьми.

Одна из вещей, которая шокирует людей, когда они читают мой роман, — не определенная жестокость времени, не тот факт, что человека могли просто зарезать на улице, а отношения между Корой и Уиллом (главная героиня и ее друг-священник — прим. «Ленты.ру»). Люди злятся, испытывают настоящую ярость. Они приходят на мероприятия, где я выступаю, и спрашивают: «Почему? Почему вы это сделали?» Такое ощущение, что сексуальная близость героев — самый провокационный эпизод романа.

Они так реагируют, потому что возлюбленный Коры — женатый священник, чья жена вот-вот умрет от туберкулеза?

Потому что в книге я отказываюсь наказывать их за происходящее. Людям намного комфортнее, если персонажи страдают за то, что позволили себе сексуальную близость. Или читатели ожидают, что после такого проступка, персонажи станут отрицательными, у них все пойдет не так. Но я отказываю читателям в этом. Наоборот: я симпатизирую этим персонажам, не наказываю их за происходящее.

Меня такая реакция читателей шокировала. Я не ожидала этого. Мне кажется, что это отражает современное мышление людей, показывает, что мы до сих пор несем в себе «викторианскую» мораль. Я говорю людям, что викторианская эпоха принадлежит современности. При этом я задаю читателям вопрос: вы старомодны или современны?

Похоже, что сексуальная неверность — самый страшный грех в современном обществе. Я не хочу сказать, что это не так, что это не предательство, но я не понимаю этой жестокой категоричности. Как будто физическая неверность — это самое ужасное, что человек может сделать в жизни. Это очень странно. Мы какие-то полупуритане, полусовременные люди.

Слушая вас, я подумала, что на современного россиянина как будто повлияли сразу две абсолютно полярные культуры. С одной стороны, XIX век с его дворянскими усадьбами, сельской идиллией, городскими балами, романами Тургенева, Гончарова, Толстого. А с другой — советский ХХ век с его всеобщим равенством, коллективизмом и строительством нового человека. Может быть, потому ваши читатели так остро реагируют на поступки ваших героев, что викторианская Англия тоже стала своего рода мифом и матрицей сознания среднего британца?

Точно! Я пыталась выяснить, почему викторианскую эпоху так неправильно понимают: как депрессивную, как время, когда женщинам нельзя было делать вообще ничего. Мне кажется, это потому, что в начале ХХ века, когда люди начали бороться за равенство полов, они сгустили краски. Чтобы было удобнее бороться со старым за новое, старое пришлось выставить в невыгодном для него свете: максимально консервативным, репрессивным. Если вы боретесь за равную оплату труда, то вы всегда можете использовать аргумент, что в викторианскую эпоху женщины вообще не работали. Так происходит во время любой революции — культурной или политической. Когда вы строите новый мир — вы демонизируете мир прошлый.

Как и у России, у нашей страны очень длинная история. Чуть что, люди вспоминают и Хартию вольностей, и Генриха VIII. Но мне кажется, что ретроспективно самая важная эпоха для британцев — это 1555-1580 годы, когда преследовали протестантов. Есть такая книга — «Книга мучеников». Она была опубликована примерно в 1555 году. Это очень большая книга. В ней историк Джон Фокс рассказывает о всех «храбрых протестантах», которые были сожжены заживо «злыми католиками». По сути это пропагандистская книга. События, о которых написано в книге, и правда имели место, но автор занимает политическую позицию: он рассказывает, как все было ужасно.

Я бы даже сказала, что эта книга — первый бестселлер в истории нашей культуры. Ее все время перепечатывали, она становилась все длиннее. В то время говорили, что в каждом доме должна быть Библия и «Книга мучеников Фокса». И как мне кажется, эта книга очень повлияла на формирование современного английского самосознания. Посыл, который эта книга транслировала: «Мы — одиноки в Европе. Мы на маленьком острове. Маленький храбрый протестантский остров. А там, за морем, французы, итальянцы со своей католической верой. Они думают только о том, как добраться до нас, как стереть нас с лица земли». Вам это ничего не напоминает? (Смеется.) Мне вообще кажется, что «Книга мучеников Фокса», вышедшая в середине XVI века, виновата в Brexit. Я правда так думаю. Поскольку эта книга заставила британцев чувствовать себя отдельными от материка, отдельными от Европы, изолированными, маленькими. До этого такого не было: постоянно заключались браки с европейскими монархами.

В России происходит нечто подобное: одно время очень любили Петра I, который «прорубил окно в Европу», а потом, сравнительно недавно, вдруг полюбили Ивана Грозного, а Петра разлюбили.

(Смеется.) О! Я понимаю, о чем вы! Это происходит по всему миру. Все нации начинает разрывать от национальной гордости и желания изолироваться. Это происходит и в Британии, и в России, и в Америке. Надеюсь, это все временное явление и оно скоро пройдет.

Можно задать вам бестактный вопрос? Блуза, которая на вас надета, — это вышиванка?

(Хохочет и произносит по-русски.) Vishivanka, да! Vishivanka! Сейчас вышиванки очень популярны в Европе. Очень-очень известный дизайнер Вита Кин делает платья и блузки в стиле вышиванки — они продаются по всему миру. Я хотела купить себе такую блузку, но не могла ее себе позволить в оригинальной версии, поскольку она стоит 1000 фунтов. Но, поискав в интернете, я поняла, что это украинские блузки и их можно напрямую заказать с Украины. Я заказала себе три такие. И когда я собирала чемодан, чтобы поехать в Россию, я подумала: интересно, это будет политическим заявлением, если я надену вышиванку? Решила — надену и выясню. Поэтому я сегодня с утра ходила в вышиванке на Красную площадь. (Смеется.)

Могу только рассказать схожую историю: у меня есть любимая брошь в виде чертополоха. Я думала надеть ее на прием в Британское посольство. Но потом вспомнила, что чертополох — символ независимости Шотландии, и надела другое украшение.

(Хохочет.) А надо было! Им бы это понравилось! В следующий раз непременно надевайте!

Мне кажется, что в этом есть серьезная подоплека: одежда и украшения — это тоже общественное высказывание. Это мягкий, женственный способ выразить свою точку зрения. Вы не кричите на улицах, не нападаете ни на кого, а просто используете свою красоту и вкус, чтобы высказаться.

Как вам кажется, на меня могут напасть в Москве, если я буду ходить в вышиванке?

Думаю, нет.

(Смеется.) Если бы на меня напали, это было бы здорово для рекламы моего нового романа. И фотографии были бы классные.

О чем ваш новый роман?

Это мой третий роман, он выйдет в октябре. Он называется «Мельмот». Основное действие разворачивается в современности, но есть отсылки к Англии 1950-х, армянскому геноциду 1960-х, Праге 1955 года, когда из Чехии выслали все немецкоговорящее население.