Пряничный домик под красной черепицей
Страшные пожары уничтожили в конце весны не просто отдельные дома — целые поселки. Когда идет огонь, гонимый сильными порывами ветра, — имущество не спасти. Только если повезет, успеешь сам выпрыгнуть на улицу в домашней одежде. Пожар — это страшно. Гудит, кажется, сам раскаленный воздух, а пламя пожирает строения за считаные минуты. Громко плачут дети и женщины — от страха. Осознание того, что именно произошло, что в пламени исчезло все, от ценных вещей до просто бесценных, вроде фотоальбомов со старыми фотографиями, что целая жизнь и история семьи стала грудой дымящегося пепла, придет позже. Будет еще время погоревать и подумать, как жить дальше… Дотла — страшное слово. В нем лишь серые угли и очертания былого. ■ Маленькое сибирское село с милым названием Катушки выгорело полностью. Хотя нет. Не полностью… Остался один дом. Издали даже кажется, что он вовсе не пострадал. Как оживший брейгелевский пейзаж, черные пепелища и только печки с трубами торчат. Обгоревшие, жалкие деревья вдоль бывших улиц. И вдруг среди этого апокалипсиса аккуратный домик под красной черепицей. Такой он милый и хорошенький, этот домик — как пряничный, и цвет сайдинга тепло-золотистый, и белая резьба наличников совсем не тронута беспощадной стихией. Будто шел огонь, сжирая все на своем пути, а пряничный домик обогнул, перепрыгнул через красную крышу и понесся дальше уничтожать Катушки. Чудо, да и только. Вчера еще было: три улицы, круто сбегающие под уклон, небольшой сельский магазинчик с вечно сонной продавщицей Тоней, кусты сирени возле уютных домиков. Сирень зацвести не успела. А так вот была бы красота. Место-то удивительное. Художники часто приезжали в Катушки писать пейзажи. Сюда заезжал как-то еще в семидесятые писатель Валентин Распутин и сказал: здесь вот и есть настоящая Сибирь. Потом и потянулись художники и писатели, по распутинским стопам. Где-то внизу, под горой, бурно бежала веселая речка Серебрянка. За поворотом Серебрянка меняла характер, становилась степенной и ленивой. Нине Александровне всегда напоминала Серебрянка-хулиганка молоденькую веселую девчонку, дерзкую и озорную. А Серебрянка за поворотом — вроде как умудренная женщина, уже спокойная и неспешная. А через много-много километров впадала в великую Ангару. Так же незаметно из говорливой модницы девушка становится рассудительной матерью семейства. А там и властной старухой. Или тихой бабушкой. Тут уж как жизнь сложится. А потом… Но об этом думать не хотелось. Да и как думать о смерти, когда поглядишь на природу, которая каждый год оживает и восстанавливается после зимней спячки вновь и вновь, на удивительную Серебрянку, возле которой, считай, вся жизнь прошла, а она, вода, все не кончается. Нина Александровна была оптимисткой. Хотя жизнь вроде как не баловала. Рано осталась вдовой с двумя малышками на руках. Работы никакой не чуждалась, да за ней, работой, не заметила, как прошла молодость. Девчонки выросли, вышли замуж, далеко улетели от родного дома. Старшая, Танюша, в Тюмени работала в центральной больнице. А младшая, Катя, вообще в Москве обосновалась. Замуж там вышла, близняшек родила, мальчика и девочку. Девочку назвала Ниночкой — в честь любимой мамы. Нина Александровна за дочек радовалась, но, конечно, грустила. Хоть и приглашали они ее к себе в гости, а Таня даже и предлагала продать дом в Катушках, да и приехать к ней насовсем в Тюмень, но Нина про это и слышать не хотела. Не мыслила она свою жизнь без родных просторов, без огромной старой липы напротив дома, которую посадил еще ее отец. Нина Александровна была знатная огородница. Первый огурец в селе всегда созревал у нее в огороде. А какие георгины цвели ближе к осени! Какие яблоки падали в траву с тихим стуком! Всю свою нерастраченную женскую нежность и заботу посвящала Нина дому и саду. И добрый боженька (так говорила романтичная Танечка) наградил ее за доброту и терпение. Однажды в ее дверь постучался высокий мужчина с пронзительносиними молодыми глазами и аккуратной седой бородой. Представился Анатолием Петровичем, бывшим военным инженером, а ныне молодым пенсионером. Из славного города Питера. Заядлый рыбак — приехал рыбачить. Попросил напиться воды и спросил: не подскажет ли милая хозяюшка, может, кто-то в Катушках сдаст на три недельки комнату постояльцу? Нина Александровна зарделась и оставила Анатолия Петровича у себя. И как-то сразу поняла, что сама судьба привела к ней позднее женское счастье. Толясик (так стала называть его Нина Александровна) приехал порыбачить на три недели, а остался на долгих семнадцать лет. Именно столько отмерил им господь бог во временном эквиваленте. Непростая судьба оказалась у Толясика, ну да сдержанная Нина никому про то не рассказывала. Просто — отлюбила его, отогрела. Семнадцать лет — это много или мало? Все относительно. Для Нины и Толясика пролетели они мгновенно, слившись в один счастливый летний вечер. Нина закрывала глаза и вспоминала его до мельчайших подробностей. Третий день их знакомства. Она, Нина, уже знает, что Толясик тот самый, долгожданный. Но еще ни одного откровенного слова между ними не сказано. Только волнение, будто они школьники, переживающие первую любовь. Нина приготовила восхитительный ужин с самолепными пельменями, пирогами и домашним морошковым вареньем. Поставила в крынку на стол букет из ромашек и колокольчиков. Повязала голову белой косыночкой. Сбегала к соседке за козьим молоком. И села на крылечке. А он все не шел и не шел. Солнце садилось, в теплом томном воздухе звенели комарики. И затаенная радость вдруг исчезла, а появилось сначала волнение, а потом страх. Вдруг что-то случилось? Или вообще — вдруг не было этого седобородого Анатолия из Питера, и ждет она напрасно? Всю жизнь ждет — напрасно… Уже сгустились сумерки, когда хлопнула калитка и высокая сутулая фигура с удочками мелькнула между кустов. — Хозяюшка, пришел. Рыбалка затянула… Смотри, какую рыбу принес, — уху тебе завтра сварю, — застенчиво улыбаясь, начал было говорить Анатолий. И осекся, заметив, как Нина белым платочком утирает заплаканные глаза. Вот так, с этих светлых слез, и началась их жизнь. Такая же простая, ясная и чистая, как вода в Серебрянке. Анатолий Петрович оказался мастером на все руки. Уютный, но старый дом Нины зажил новой жизнью. Красной черепицей заиграла на солнце крыша, уверенно встал ровный забор, забелели нарядные наличники и перестало скрипеть подправленное крылечко. Таня с Катериной Анатолия полюбили. И очень радовались за то, что мама теперь не одинока. Отцом, конечно, не называли. Но вот маленькие Катькины близняшки, приезжая на летние каникулы, звали его, как родного: дед. Да, собственно, он и был им самым настоящим любящим и заботливым дедушкой. Домик Нины Александровны стоял на пересечении двух улиц. Неудачное расположение: по весне с улочки Центральной бурные ручьи и ручейки бежали прямо на Нинин огород, а после снежной зимы вода поднималась, бывало, до самого крыльца. Толясик решил проблему посвоему, по-рыбацки. Вырыл прямо вдоль забора небольшой пруд. Соседи не верили, что может получиться что-то путное, пугали, что вода будет закисать и превратится в болото, но пруд получился на загляденье. Нина развела в нем водяные стройные ирисы, а Толясик запустил самых настоящих карасей. — А ты — верховная русалка моего пруда, — смеясь, говорил он Нине Александровне. И солнце вновь садилось за черный лес, обещая завтра опять ясный и теплый день, наполненный любовью и тихим счастьем. Так прошло семнадцать лет, и не нам решать, много это или мало — семнадцать лет покоя и гармонии. И, может, хорошо, что не на бурную молодость выпали эти счастливые годы, думала иногда Нина. Ближе к закату начинаешь совсем по-другому ценить каждую минуту. Анатолий Петрович умер два года назад, неожиданно. И не болел совсем. Пообедал и прилег на диванчик перед телевизором. Новости Толясик смотрел обязательно, хотя потом всегда расстраивался. Нина собирала со стола, грела воду, чтобы помыть грязную посуду. Вдруг услышала тихий вскрик. Обернулась: что? А Толясик уже был не здесь. Врачи потом объяснили: оторвался тромб. Внезапная и легкая смерть. Почему Нина не умерла вместе с ним? И для чего осталась на этой земле, в родных Катушках? Каждая вещь напоминала о нем. У Нины не было сил плакать, не было сил просыпаться по утрам. После печальных похоронных дел — их на себя взял приехавший из Питера немолодой уже сын Анатолия — наступила тишина и пустота. Впрочем, каждый, кто терял близкого человека, знает это чувство безысходности. Выжженная дотла душа. Опять это пустое слово: дотла… За два года, конечно, Нина немножко ожила. И в этом году уже с февраля посадила помидорную рассаду, и думала, как обустроит летом младшую дочку, собирающуюся в июле в Катушки. А в мае налетел пожар и слизнул все село, будто его и не было. Остался один дом, дом Нины. Под красной черепичной крышей. Его спас прудик, раскинувшийся вдоль забора. В него бросили насос и поливали карамельно-золотые стены домика. Пар валил, что-то трещало и хрустело, и шипело, и брызгало снопом искр. Но дом выстоял. Будто Анатолий Петрович с того света помогал своей Ниночке сохранить место, где они были так счастливы вдвоем. И еще одно чудо. Уцелела огромная липа у ворот. Нина Александровна уехала к Танюше в Тюмень. Ненадолго, на пару месяцев. А потом, сказала, обязательно вернется. Ведь уже зацветет липа, и пчелы загудят, собирая урожай. И отстроится заново веселое село Катушки. А Серебрянка — она так и бежит под горой, бурная и говорливая. Где-то за поворотом становится степенной и вальяжной. А потом и вовсе впадает в великую реку Ангару. Только отсюда, с горы, этого не увидеть.
