Войти в почту

Страшная реальность блокады Ленинграда

«Ленинградцы не знали, что творилось с Ленинградом» О страшной реальности блокады Ленинграда, доходившей до каннибализма, фактически молчали до конца 1980-х годов. Постепенно озвучивали всем известную официальную статистику о погибших от голода, от бомбежек, о литрах крови, сданной для раненых, о граммах блокадного хлеба. Но блокада — это не официоз, а история человеческих судеб, ленинградских семей, расписанных на страницах потрепанных дневников. И, возможно, ее скоро некому будет рассказать. «Кровавая» Петроградка На момент начала блокады 8 сентября, ровно 75 лет назад, население Ленинграда составляло почти 3 млн человек. Каждый уголок города пострадал от вражеских налетов. На Петроградской стороне один из самых страшных дней местные прозвали Кровавым воскресеньем. В разгар блокады, когда улицы уже обезлюдели, на Сытном рынке в конце недели все еще собиралось много народу. Туда отправлялись те, кто надеялся что-то продать или обменять на хлеб. Альме Ореховой было 9 лет, когда началась война. Ее отец сооружал вентиляции для подводных лодок, так что на фронт его не отправили. Мама работала в ателье. Семья жила на Петроградской стороне недалеко от парка Ленина, ныне именуемого Александровским. В одно из воскресений они отправились на Сытный рынок, и тогда по нему ударил враг. «Разбегались кто куда. Были люди, которые принялись грабить ларьки. Рядом с рынком у нас жили бабушка с дедушкой, и вроде бы нам стоило бежать прятаться к ним, но мы запаниковали и побежали туда же, куда и все. И нас это спасло. На том перекрестке, который нам надо было бы пересечь по пути к родным, погибло столько людей — их грузили автобусами», — говорит Альма Орехова. На дом 9-летней Альмы часто приземлялись «зажигалки» — зажигательные авиабомбы, чьей пробивной силы хватало, чтобы прошить крышу, покрытую кровельным железом. «Рядом было газоубежище и бомбоубежище. Сначала мы туда отправлялись во время воздушной тревоги. А потом тревогу стали объявлять так часто, что мы уже никуда не шли», — вспоминает блокадница. «А больше стрелять не будут?» Мама Альмы Ореховой вступила в отряд ПВО, так что при вражеских налетах не спасалась, а дежурила наверху. Как только началась война, ленинградцев от мала до велика собирали на стадионах, показывали, как тушить «зажигалки». Часто на эту работу поручали детям. Они старались сбросить бомбы вниз. Альма и другие ребята собирали у жителей старые носки и чулки, набивали их песком и обкладывали стропила на чердаках, создавали запасы, чтобы затем можно было быстрее потушить огонь. «Однажды была особенно долгая тревога. Мы прятались в газоубежище. А затем оказалось, что на дом, который связан с нашим дворами, упал снаряд и засыпал людей в соседнем бомбоубежище. Их откапывали и приносили нам. Один мальчик, маленький, с огромными глазами, постоянно кричал: «А больше стрелять не будут? Больше стрелять не будут?», — рассказывает она. Тогда пятиэтажное здание превратилось в картонный макет: фасад срезан, но мебель и обстановка не тронуты, и в одном туалете горит электрическая лампочка. Вскоре разбомбили и народный дом в бывшем парке Ленина, где был стеклянный ресторан, стеклянный театр и своеобразные «американские горки» с башенкой. И тем, кто наблюдал за разрушением даже с Кронверкского проспекта, было жарко от разгоревшегося пламени. Семья Альмы Ореховой прожила в Ленинграде до конца войны. Она говорит: видела все. С содроганием вспоминает, как бежала искать маму, которая не вернулась с работы после мощного обстрела. Улица Лизы Чайкиной — лужи крови, девушку ударило взрывной волной об угол здания, Татарский переулок — раненую женщину грузят в «скорую». «И я думаю: «Неужели это моя мама?», и боюсь подойти», — говорит блокадница. Так и не проверив, она бросилась дальше, добежала до ателье и увидела черную, зияющую дыру от снаряда на лестничной клетке. Но тогда все закончилось благополучно для ее семьи. «В соседний двухэтажный бревенчатый дом тоже попал снаряд. Оттуда выложили на землю пять человек, пока я искала маму. Нашла живой», — говорит Альма Орехова. Мама по собственному желанию устроилась на завод Карла Маркса, где трудилась над изготовлением снарядов: обрубала заусеницы и шлифовала их, для чего их следовало держать навесу. Пока здоровье позволяло, она упорно ходила на завод, и страшно боялась опоздать хоть на минуту — за это грозил суд. Трамваи курсировали так редко, так что безопаснее было по утрам ходить пешком с Петроградки на Выборгскую сторону. Потом получила инвалидность из-за слабого сердца. Сахар тек по земле В самом начале войны и блокады ленинградцы плохо себе представляли, что происходит с городом. Эвакуацию для детей предложили еще летом, и 9-летняя Альма даже провела в ней месяц, но затем мама ее забрала. Заместитель директора по науке Государственного мемориального музея обороны и блокады Ленинграда Милена Третьякова замечает, что активно к эвакуации никого не призывали. «Есть коллекция английских плакатов времен войны, там фашист зовет детей вернуться в Лондон из эвакуации, а бравый британец говорит, мол, нет, если ты вернешься, страны не будет, тебя разбомбят. Есть такие советские плакаты? Нет. Плакатов о том, что мирное население нужно спасти, не было. Была агитация о защите города, направленная на тех, кого пытались мобилизовать. А о том, что город нужно покинуть, о защите детей — нет», — отмечает она. Отсюда и пренебрежительное отношение к продуктовым карточкам в первые месяцы. Затем они стали на вес золота. Ленинградцы не забудут катастрофический пожар на Бадаевских складах: вражеская авиация целенаправленно била, и 8 и 10 сентября склады сгорели, город лишился продовольственных запасов. По официальным данным, там хранилось 3 тыс. тонн муки и 2,5 тыс. тонн сахара. «Говорили, что сахар тек оттуда прямо по земле. Мама поехала и привезла немного черной, сладкой земли. Будто пропитанной патокой», — рассказывает Альма Орехова. До сих пор помнит первый день, когда объявили карточки. «К ним серьезно не относились. Даже не выкупали всех продуктов, которые были положены. Потом, конечно, быстро гайки завинтили. Ели мы и столярный клей, и свиную шкурку разваривали, из которых думали тапочки шить. Я считаю, что мама нас спасла от смерти. Ей кто-то посоветовал пойти в птичий магазин и купить корм для птиц — чечевицу, с камнями и прутикам. Она взяла целый пуд. А потом поехала под бомбежками в пригород на поле собранной капусты — обычно после сбора оставляют нижние зеленые листья. Она набрала целый рюкзак этих листьев, и мы хряпу засолили. Это было самое лучшее, что мы ели», — говорит она. Председатель общественной организации «Жители блокадного Ленинграда» Галина Тихомирова своими глазами видела, как вздымается пламя над Бадаевскими складами. Ей было 6,5 лет, и она гуляла на Малой Садовой, пока мама навещала родных. «Мы стояли напротив Елисеевского магазина, оттуда видели зарево. Немцы отбомбились и ушли. Люди кричали, куда-то бежали», — вспоминает она. Ее отец работал на заводе «Адмирал» и перед самой войной получил квартиру в Автово, в последнем доме на проспекте Стачек. В июле-августе 1941 года к ним пришли устанавливать пулеметы в окна — готовились к тому, что немцы войдут в город, укрепляли вторую линию обороны. В это время во дворах уже были устроены лазареты и полевая кухня. Историки замечают, что советское руководство было убеждено, что враг планирует взять город штурмом. Всеволод Меркулов должен был подготовить план на случай вынужденной сдачи мегаполиса противнику. Ни Сталин, ни командование не знало о решении немцев не штурмовать Ленинград, поэтому вплоть до снятия блокады план по выводу из строя стратегических объектов существовал и периодически проверялся. Несчастливый поезд Галина Тихомирова могла не застать блокаду Ленинграда, но ей повезло остаться в городе. Повезло потому, что 22 июня ее семья планировала отправиться к бабушке в Одессу. В 11 часов девочку отправили гулять, домашние ожидали такси, чтобы ехать на вокзал. Поезд должен был отправиться после полудня. «И вдруг мать кричит: «Иди домой, иди быстрей домой». У меня картина до сих пор перед глазами: черная туча надвигается со стороны Сосновой поляны, и яркое солнце. Я поднимаюсь домой, и в этот момент по радио говорит Молотов. Отец — тут же на завод. Мы его, можно сказать, больше не видели», — рассказывает она. Отец возглавлял крупнейший цех на заводе «Адмирал». На тот момент золотой фонд рабочих уже ушел на фронт, и вдруг поступило указание о том, что фабрики должны работать. Директора оказались в патовой ситуации — станки нужно было перестраивать на «оборонку», а в их распоряжении были лишь женщины и дети. 25 августа папу Галины Тихомировой арестовали за невыполнение плана по страшной 58-й статье, «измена родине». Сотрудники НКВД пришли домой с обыском. Уже к концу месяца его отправили в Мариинск, так как все тюрьмы вывозили в первую очередь. Галя осталась с мамой и бабушкой. Они снова не успели эвакуироваться. На этот раз поезд был назначен на следующий день, но мама решила собираться не с вечера, а отправиться на вокзал утром. «А ночью этот поезд разбомбили. И люди, которые сели туда с ночи, погибли или были ранены», — говорит блокадница. Сотня детдомов По иронии судьбы, Галина Тихомирова стала «соседкой» Альмы Ореховой по Петроградской стороне. Ее семью переселили из Автово на улицу Полозова, так как на проспекте Стачек пролегала вторая линия обороны. Они оказались в чужой коммунальной квартире. «С нами жил шофер, который работал на Дороге жизни, он привозил нам хвою, чтобы мы ее заваривали от цинги. И еще девушка с собакой. Потом девушка ушла на фронт вместе с этой собакой, совсем пропал шофер. Мы были одни. В феврале мама хоронит бабушку, потом сама заболевает. В мае шофер вернулся и увидел, что мама уже не встает. Вызвал «скорую», ее забрали в больницу. А меня нельзя было оставить, мне шел восьмой год. Он отвел меня в приемник-распределитель», — рассказывает она. Свою мать Галина Тихомирова больше не видела. Она попала в детский дом №50. Его эвакуировали на Алтай, где дед космонавта Германа Титова был председателем колхоза, и Титов писал об этом детдоме в своих дневниках. «Мальчишка такой же был, как и мы все. Все время к нам приходил», — говорит Тихомирова. Поезд эвакуации шел через Волховстрой по необычному для той поры маршруту. Летом 1942 года была небольшая операция под Волховом, советские солдаты отогнали немцев и дали детям проехать. Галина Тихомирова помнит разрушенный мост через реку, который был настолько разрушен, что, когда поезд взошел на него, пришлось остановиться, и детей с моста снимали моряки по приставным лестницам. «А в двух километрах были немцы. Обстреливал, летали. Это был ужас, помню, как сейчас. Выскакивать нужно было, бросаться на землю», — говорит она. До Алтайского края они добрались уже на другом поезде под красными крестами. Отец разыскал Галю только в 1945 году. Оказалось, что его освободили уже в апреле 1942-го по реабилитирующим обстоятельствам, и тут же назначили руководить строительством «Катюш» в Сибири. В Новосибирске он познакомился с маршалом Леонидом Говоровым. Тот ему и рассказал, что на самом деле творится в Ленинграде, и даже пытался помочь найти семью, дав особое поручение летчику, который направлялся в северную столицу. Но летчика сбили, а когда он вышел из госпиталя, уже было поздно — Галя была в детском доме. Всего в Ленинграде работало около сотни детдомов. «Только ленинградцы не знают, что происходит с Ленинградом» «Мы считали, что война быстро кончится. Думали, к осени уже будем на их территории воевать. Нормальные люди сначала и карточки не выкупали, просто никто не думал, что будет такая страшная зима. Даже в мыслях этого не держали. Немцы выбрали правильное время, когда напасть на нас — переоборудование армии, все было из фанеры…», — говорит Галина Тихомирова. Историк Никита Ломагин поясняет, что нацистское руководство уже 21 августа четко определило свои намерения относительно Ленинграда. Немцы собирались сжимать кольцо как можно плотнее, лишив город возможности снабжения. Планировались удары по важнейшим объектам, после чего ожидалась скорая капитуляция, так как ресурсов для обеспечения многомиллионного города не останется. Штурмовать город не планировали, чтобы лишний раз не рисковать жизнями немецких солдат. При этом принимать капитуляцию тоже никто не собирался — этот военный акт заставил бы нацистов думать о сдавшемся населении, утверждает Ломагин. Попытки мирных граждан покинуть город должны были встречаться заградительным огнем, а затем огнем на уничтожение. Для СССР Ленинград был важен не только как символ, промышленный центр и на тот момент единственная база Балтийского флота, но и потому, что город защищала многочисленная группировка войск, и сохранение ее боеспособности предопределяло развитие событий на московском направлении. При этом большинство ленинградцев действительно находились в неведении относительно истинного положения дел, подчеркивает Ломагин. «Блокадники лишь в последние годы понесли свои дневники в музеи и библиотеки, не опасаясь, что содержание этих дневников может стать предметом преследования. Встречаются и такие высказывания: «Все, кто участвуют в войне — и наши противники, и союзники — знают, что происходит в Ленинграде. Только мы, ленинградцы, находимся в неведении и не знаем, что с нами происходит», — говорит Ломагин. В 1942 году состоялся закрытый показ фильма «Ленинград в блокаде». В госархиве до сих пор хранится стенограмма, на которой Жданов говорит, что снимать умерших людей на улицах и разбомбленные дома категорически запрещено. «Да вы что, это покажет, что мы, как правительство города, не подготовили жителей к защите!». Они сами это говорят впрямую», — подчеркивает Милена Третьякова. Отписка от Минобороны 8 сентября Музей обороны и блокады Ленинграда открывает новые выставки, где будут представлены фотографии, которые нельзя было демонстрировать во время войны. Все это сопровождено дневниковыми записями, ранее сокрытыми от публики. Но музей фактически находится в упадке — ни хватает ни места, ни средств. «Мы не можем нормально работать, ни с молодым поколением, ни с учителями, ни с блокадниками», — утверждает Третьякова. Музею следует развиваться, чтобы поддерживать память о подвиге жителей блокадного Ленинграда, при этом еще совсем недавно возникали сомнения, что ему удастся сохранить свое здание в Соляном переулке. Сейчас точно известно, что перемещать музей не планируют, но и новых филиалов по-соседству в ближайшем будущем не предвидится. Большая часть площадей Соляного городка принадлежит Министерству обороны. По словам директора музея Сергея Курносова, Смольный продолжает вести переговоры с военным ведомством, но то готово съехать лишь в том случае, если Петербург предоставит альтернативные площади для учреждений, причем с оборудованием всех технических помещений. «Весь вопрос — когда и сколько хотят получить военные, и как предоставить им «то, не знаю что», потому что часть помещений в городке занимают секретные лаборатории», — усмехается Сергей Курносов. Галина Тихомирова считает такой ответ Минобороны «отпиской». Блокада длилась 872 дня с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года. По разным данным, внутри города и при обороне Ленинграда погибло от 600 до 1,5 млн человек. На Нюрнбергском процессе называли цифру в 632 тыс. погибших блокадников, причем абсолютное большинство умерло от голода, а не от бомбежек. Через несколько лет в живых не останется никого, кто помнит эти страшные 872 дня, для кого особенно важно сохранение и развитие мемориального музея. «Нельзя же так, — возмущается Тихомирова неповоротливостью властей. — Посмотрите, сколько поколений уходит. Музей обороны и блокады Ленинграда должен быть. Дети должны о ней знать».

Страшная реальность блокады Ленинграда
© ИА Regnum