"До похорон русского языка в бывшем СССР ещё далеко"

13 апреля 2017 года в «Газете.Ru» вышла новость «FT: русский язык утратил верховенство на постсоветском пространстве». Текст находится в русле оживившихся в последнее время дискуссий о латинизации алфавитов в ряде постсоветских стран, а также напрямую касается смежной и «вечно актуальной» для них проблемы — роли и статуса русского языка. Именно на эту тему хочется высказаться: меня, как специалиста по постсоветским странам, в частности, по Центральной Азии, новость от Financial Times поразила непрофессионализмом и политической ангажированностью. Начнём с того, что тотального «верховенства» русского языка даже до распада СССР на всей территории, называемой сейчас «постсоветским пространством», не наблюдалось. Республики в этом отношении были очень разными. В Грузии и Армении, например, присутствие русских изначально было очень незначительным (и они прекрасно владели языками местного населения — сейчас их принято называть титульными), а в пространстве приватного и публичного общения доминировали, соответственно, грузинский и армянский. Степень русификации населения и элит различных советских республик также очень сильно разнилась. Русским, конечно, массово пользовались или вынуждены были пользоваться, но для республик Прибалтики и Закавказья, к примеру, был характерен так называемый титульно-русский билингвизм. Это означало ведущую роль именно титульного языка как языка социализации; проще говоря, на нём человек учился говорить; на нём с ним разговаривали родители, на нём мать пела колыбельные песни (если пела); на этом языке человек думал и видел сны. Собственно, это и есть характеристики «родного» языка. Русский же был языком выученным, хотя зачастую выученным на очень хорошем уровне. А вот Украина, Белоруссия — это совсем другая история. Близость языков и культурных кодов обеспечивала либо русское моноязычие, либо билингвизм иного рода, русско-титульный, опирающийся на ведущую роль русского. Не все это знают, но на территориях, населённых представителями тех племён, которых мы сейчас называем киргизами и казахами, ситуация складывалась очень похожим образом. Две эти группы отличали изначально слабая приверженность исламу и кочевой образ жизни, а потому, при богатой устной традиции, отсутствие письменного языка, грамотности и письменной, книжной культуры. Сочетание ряда объективных и субъективных факторов привело к тому, что киргизы и казахи оказались среди самых русифицированных народов бывшего СССР. Особенно это отличает городских жителей; они массово считают родными казахский или киргизский языки (отвечая, в частности, на вопросы советских и тем более — постсоветских переписей), но пользовались и продолжают активно пользоваться русским в разных ситуациях общения. Вот поэтому меня весьма удивили непонятно откуда взятые цифры, приведённые FT: «число использующих русский язык в Казахстане сократилось с 33% в 1994 году до 20% в 2016-м». «Использующих русский язык» — формулировка сугубо бытовая, очень широкая и неинформативная. Но главное в самих цифрах. По последней советской переписи 1989 г., материалами которой активно пользуются и западные учёные, около 64% казахов считали себя свободно владеющими русским языком (среди городских казахов, замечу, этот показатель был намного выше). Как эта цифра всего за пять лет, т.е. к 1994 г., снизилась до 33% (а владение языками обычно резким изменениям не подвержено) — остаётся на совести авторов заметки. Что касается дальнейшей динамики — посмотрим на результаты последней теперь уже национальной переписи (2009 г.), касающиеся «владения языками». Среди казахов понимали устную русскую речь 92%, а из них свободно писали 83,5%, а свободно читали — 79,1%. Понятно, что среди собственно русских и представителей этнических групп, традиционно называемых в Казахстане «европейцами» (украинцы, немцы, татары, корейцы и др.), данные показатели близки к 100%. Откуда авторы статьи взяли цифру в 20% «использующих русский язык» в Казахстане в 2016 г. — опять же остаётся только гадать. На этом фоне у меня совсем нет доверия и к другим приводимым в статье цифрам. Не удержались авторы и от модных сейчас политизированных ассоциаций «на злобу дня», отметив, что «падение уровня влияния языка происходит на фоне усилий Москвы продемонстрировать важность страны на мировой арене». Дескать, как Россия ни пыжится, а роль русского языка всё равно падает. Но вся штука в том, что в разных постсоветских странах, как ни различны оказались пути их политического и культурного развития после распада СССР, судьба русскоязычия определяется в первую очередь объективными историческими, социально-экономическими и демографическими процессами, а не усилиями и желаниями России. В Балтии титульные элиты и титульное население по известным причинам дистанцируются от русского языка и культуры. Однако высокий удельный вес русского населения (52% по переписям 2011 г. в Латвии и около 30% в Эстонии) будет способствовать длительному сохранению русскоязычной среды на уровне низового общения (семья, локальные сообщества и пр.), а моноязычие средних и старших возрастных групп будет постепенно замещаться русско-титульным билингвизмом молодёжи.

Без России, но с русским

Для других постсоветских стран, несмотря на геополитические бури «наверху», объективной основой сохранения прагматического интереса к русскому языку у значительной части населения стали массовые трудовые миграции в Россию. Это Молдавия, Украина, Белоруссия, Армения, а в Центральной Азии — Киргизия, Узбекистан и Таджикистан. В некоторых случаях эти миграции продолжаются уже не одно постсоветское десятилетие. Численность трудовых мигрантов, исчисляемая миллионами — это серьёзно, особенно для стран с небольшим населением. И дело тут не в отношении к России как таковой, в одобрении или неодобрении её политики, а в индивидуальных культурных предпочтениях и индивидуальных стратегиях выживания и социального продвижения. Казахстан не является донором трудовых мигрантов, но в данном случае на сохранение русскоязычной среды в этой стране (особенно в её северных и восточных промышленно развитых областях) «работает» фактор географии — одна из самых протяжённых в мире сухопутных границ (длина границы с Россией около 7,5 тыс. км), несколько сотен тысяч проживающих вдоль границы казахов, а также тесное экономическое сотрудничество с нашей страной. Казахстан и Киргизию выделяет из общего ряда ещё ряд моментов. Историческая мощная укоренённость русского языка именно среди киргизов и казахов обусловили превращение языка бывшей метрополии в предмет эмоционального и, что гораздо важнее, прочного прагматического интереса титульных групп, включая элиты. Отсюда в целом позитивное отношение к советскому историческому и культурному наследию, которое, в отличие от стран Балтии, в глазах различных представителей титульных народов отнюдь не является «красной тряпкой для быка». Это важный элемент совместно прожитого прошлого, признак наличия общеразделяемых ценностей. У нас много общих праздников, а на картах городов немало понятных любому жителю бывшего СССР топонимов. Русский язык и культура стали в двух названных странах самовоспроизводимым, «местным» продуктом, своего рода «улыбкой чеширского кота». Уедут отсюда русские или не уедут; активизирует Россия свои усилия по поддержанию на этих территориях русскоязычного культурного пространства или будет столь же пассивной, какой была до сих пор — это пространство имеет все шансы сохраниться в значимых масштабах. Часто с тревогой говорят о грядущей смене поколений элит: «Да, пока Назарбаев жив... А что будет потом?». Эти тревоги, на мой взгляд, преувеличены, как показало, в частности, исследование настроений студентов различных вузов Алма-Аты, проведённое мной и моими коллегами осенью 2016 г. в рамках проекта «Образы России в Евразии: память, идентичность, конфликты». Именно студенты самых продвинутых вузов, где обучение ведётся на английском и где учатся дети обеспеченных родителей, высказали наиболее аргументированные суждения в пользу русского языка как инструмента приобщения к мировой культуре, науке, технологиям. У русского языка на постсоветских просторах есть ещё одна важная поддерживающая его функция — он помогает разнообразному общению «поверх границ»; иными словами, служит средством «межнационального общения». Это особенно заметно на примере стран, имеющих достаточно тесные экономические связи, будь-то в рамках формальных союзов или вне их. Например, по данным последней волны опросов (2016 г.), проведённых в семи странах СНГ Евразийским Банком Развития, 32% респондентов в Армении, 29 в Казахстане, 30 в Белоруссии и Молдавии, 31% в Киргизии и Таджикистане посещали за последние пять лет Россию с личными, служебными и туристическими целями (имелась в виду не трудовая миграция). Получить образование в России хотели бы 27% респондентов в Казахстане, 34 в Киргизии, 19 в Молдавии, 49% в Таджикистане. Интерес к русскоязычной культуре (импорту творческих услуг и культурных продуктов из России) выразили 48% респондентов в Казахстане и Киргизии, 31 в Армении, 59 в Белоруссии, 49 в Молдавии и 53% в Таджикистане. Как мы видим, речь идёт о видах деятельности, услугах и пр., неразрывно связанных с русским языком, который остаётся, несмотря на специфику различных стран и рост значимости титульных языков, инструментом культурных контактов, образования, досуга, гражданского взаимодействия для многих их жителей. На нём говорят «поверх границ» артисты, активисты, туристы и... террористы. На каком языке общаются друг с другом в исламистских чатах выходцы из Дагестана, узбеки с юга Киргизии и, к примеру, таджики? Не на английском же! Так что до похорон русского языка в бывшем СССР ещё далеко.