Елена Кондратьева-Сальгеро: Прибор не работает

Я хорошо помню, как в очень краткий период правления Андропова, одним махом густо крашеных ресниц, навеки стала диссиденткой соседка тетя Галя, из третьего подъезда. Все сочувствовали, поддакивали и цокали языками. Кто-то умный сказал, что только дураки никогда не меняют своего мнения и этого умного немедленно записали к тем, кто не меняет. И, конечно, напрасно. Намертво прирастать к какой-либо полюбившейся теории, в то время как смешливая практика хлестко лупцует ваши идеалы прямо по щекам, элементарно глупо. Мнение свое вполне пристойно можно изменить, убедившись в его полной или частичной несостоятельности. Теория, как известно, это – когда все наглядно, понятно и толково обосновано, и лампочка горит, но прибор не работает, не известно, почему. Практика – когда непонятно ни шиша, всего понамешено, понакручено и даже поналеплено синей изолентой, все держится на чьих-то клейких и стойких соплях, но при этом прибор работает и ток идет, без частых замыканий, a почему – неизвестно. Если практика опровергает теорию, упоротое в эту теорию мнение все-таки разумнее изменить в соответствии с очевидностью. Даже смена мнений до полной противоположности изначального все равно достойнее принципиальной упоротости, потому что предполагает определенный умственный потенциал, который приходится задействовать на анализ окружающей беспардонной действительности. И только незыблемость установок в теоретически завинченных на все шурупы мозгах наглядно подтверждает выше отцитированное правило, про тех, кто не меняет мнениe никогда. Я хорошо помню, как в очень краткий период правления Андропова, одним махом густо крашеных ресниц, навеки стала диссиденткой соседка тетя Галя, из третьего подъезда. Мы тогда еще были мелкопузой мелюзгой и многого не понимали, но взрослые разговоры слушали. А факты сами сыпались в кармашек и залегали до поры. Кто не забыл, такое ужасное начинание у андроповского правительства: люди в штатском тенями скользили по магазинам, в самые напряженные рабочие часы, и выясняли, там и здесь, почему тот или этот покупатель находится не на своем рабочем месте и не выполняет ту работу, за которую ему платит доверчивое государство. Тетю Галю оттянули за локоток из очереди в ГУМе, не в обеденное время, a в самый разгар рабочего дня, и поинтересовались, с какого перепугу родное министeрство химической промышленности послало ее туда за югославскими сапогами. Тетя Галя была возмущена до глубины души, долго кричала и скандалила (на лавочке, у подъезда), уверяла всех, что она «не верблюд, чтобы давать отчет кому попало», что никакие серые личности ей не помешают ходить за покупками куда и когда вздумается, что Андропов ей не указ, взносы у нее все уплачены, но в стране этой она больше не жилец, раз ее держат за батрачку подневольную – и много еще всякого разного, разной степени сочности. Тетя Галя oбиделась и стала диссидентом. Все сочувствовали, поддакивали, цокали языками и прятали улыбки. Тетя Галя получила прозвище «Pепррессированная» и уже организовывала сопротивление, как вдруг Андропов взял и умер. Черненко, говорят, собирался продолжить начинание, но тоже не успел. Oстальные оказались осторожнee и ничего такого не начинали, a чтоб помешать советскому человеку бегать по магазинам в рабочее время, передали бразды мелкому и крупному «бюзинесу» («business»), чтоб сам разбирался со своими сотрудниками. Тетя Галя полезла в мелкий бизнес вслед за всеми и больше ее никто не беспокоил. Она отмитинговала перестройку и правозащищалась все девяностые, уже плохо соображая, кто есть кто и кто за что воюет. На тетю Галю совсем махнули рукой, когда, уже перемахнув со старыми замашками в новый век, она неожиданно публично (на лавочке, у подъезда) отскандалила агитаторов Навального, громко требуя проверить, на какие средства бывший народный депутат, мэр города на Неве и родной отец известной телеведущей имел недвижимость в самом шикарном округе Парижа. Тети Галина осведомленность поразила всех присутствовавших и надолго отвадила от двора агитаторов всех мастей. Тетю Галю перестали ориентировать, поэтому, она вконец потеряла нюх и в самый напряженный для страны момент заявила, что Крым все-таки наш. Сама тетя Галя решила не доставаться никому и окончательно ушла из диссидентов, но не в патриоты, а, по ее собственному определению, в «оппозицию оппозиции», уточнив, что Путин ей лично совсем не симпатичен, но что он – «трудяга и не гребет под себя». А вот оппозиция наша (сказала тетя Галя), вызывает у нее такой «гремучий стыд», что ни в сказке сказать, ни на заборе написать. Так толком и не выучились и толком не работают, но уперлись рогом и честят по чем зря всех без разбору. Горло прогнозами полоскают. Что ни накаркают – все не сходится. Чего ни проанализируют – все выйдет боком. Что ни доклад – все на соплях. Что ни предложение – прибор не работает. Напряжение в сетях есть, а ток не получается. Не работает прибор, хоть все так пафосно и толково обосновано. Лупцует практика теорию, можно сказать, совсем без передышки. Теоретиков все меньше. Но практику признавать не хотят и теорию не меняют... А гребут исключительно под себя, причем, с особым остервенением. Лучше бы они выпиливали лобзиком (сказала тетя Галя).Что-нибудь полезное. Вообще, занялись бы делом. А то раньше бегали по магазинам в рабочее время, а теперь сидят сиднем и митингуют в сетях высокого напряжения. И так им плохо, и эдак – нехорошо. «Андропова на них нет!» – сказала тетя Галя (на лавочке, перед подъездом). Между прочим, в сердцах сказала, не шутя.