Современный оракул — толстый, желчный и брюзгливый
Быкова многие не любят. За то, что толстый (это версия самого Дмитрия Львовича). За то, что вещает из каждого утюга (это, мягко говоря, не соответствует действительности) и охотно дает комментарии на темы, выходящие далеко за рамки его профессиональной компетенции (а вам что мешает — не приглашают чай?). Наконец, за то, что порой выдает экстравагантные гипотезы и сомнительные предположения за общепризнанную истину. Зато у Быкова есть качество, обычно не свойственное пламенным публицистам: он умеет отвечать за базар. То есть признавать ошибки — и даже вносить коррективы, если руки доходят. На этой фишке построен новый сборник его статей: в финале каждого текста, где прозвучал какой-то прогноз, автор подводит итог — угадал-не угадал, попал в яблочко или пальцем в небо. В свое время на кафедре истории журналистики журфака СПбГУ висел плакат: на листе формата А4 фраза «Не пиши много, отупеешь!» — и изображение оточенного карандаша. Дмитрий Быков пишет чудовищно много, во всех журналистских и литературных жанрах, мыслимых и немыслимых, от частушки до романа-эпопеи. Пишет изобретательно, остроумно, образно, эмоционально. Хотя иной раз эмоции берут верх — и тогда из-под его пера выходят желчные памфлеты на злобу дня, лишенные иных достоинств быковской публицистики. Зато именно в таких текстах Дмитрий Львович точнее всего угадывает вектор грядущих событий, схватывает суть. К чести автора, большую часть этого сборника занимают иные статьи: рецензии и эссе о литературе, искусстве, истории России — пусть и не без рискованных обобщений, но выходящие за рамки чисто общественно-политического дискурса. У «Оракула…» другая слабость: при всей своей изобретательности, со временем Быков становится предсказуем. У него есть несколько любимых историософских концепций и культурологических теорий, к которым он непременно возвращается в каждой своей книге. Этот томик исключением не стал. Первый лейтмотив — закольцованность, неодолимая цикличность российской истории, где «оттепели» неизбежно чередуются с «заморозками», а за эпохой террора следует период отчаянной либерализации, и неизвестно еще, когда жить легче, жить веселее. Теория, мягко говоря, не новая, она восходит к идее циклического времени, принятой у аграрных цивилизаций от Ассирии и Вавилона до средневековой Европы включительно. Но автору нравится: на этом фундаменте Быков возвел, например, мегалитический зиккурат романа «ЖД». Вторую свою излюбленную идею автор использовал в «Орфография» и «Остромове», по касательной задел в биографиях Бориса Пастернака и Булата Окуджавы. Быков отмечает, что стоит только очередной российской «властной элите» слегка обуржуазиться, расслабиться, научиться есть вилкой и не сморкаться в портьеры, как ее немедленно пожирает следующее поколение пассионариев, еще более беспринципное, жестокое и пошлое. При этом тонкий налет культуры, жирок, который худо-бедно успел нарасти, сгорает в первую очередь: все, что есть хорошего в сложившейся системе, стремительно гибнет, все плохое — сохраняется. Идея тоже не бог весть какой свежести: об этом писал Виктор Пелевин в эссе «Зомбификация» еще в 1990 году. На первый взгляд, эти теории вступают в противоречие, но на самом деле дополняют друг друга: вырваться из замкнутого круга невозможно (разве что через мученичество, как Пушкин или Пастернак, или через плодотворное безумие, как Хлебников), каждый новый «грядущий гунн» чудовищнее, апокалиптичнее предыдущего. Словом, чем дальше, тем хуже — никакой «конец истории» не остановит вечное вращение колеса сансары. И как, скажите на милость, любить автора, который дает такие прогнозы?.. И все-таки наиболее любопытны гипотезы Дмитрия Быкова, связанные с литературой — благо эта тема близка и понятна ему как никакая другая. В «Карманном оракуле» автор, например, делится наблюдением, что дети отличаются от взрослых прежде всего повышенной возбудимостью, склонностью к эмоциональным перепадам, остротой и непосредственностью восприятия мира. Поэтому, заключает Быков, самыми успешными произведениями для подростков становятся книги, где «бушуют нешуточные страсти — а дети, которые живут в напряженном, динамичном и опасном мире, чувствуют это остро и благодарно» (статья «Отжечь не по-детски»). Любые попытки оградить подростков от страстей обречены на неудачу и ведут только к деградации жанра, удушению детской литературы как таковой. Или другое предположение: антиутопии массово пишутся не на переломе эпох, не после большой катастрофы, а в сытом и благополучном обществе, остро ощущающем незаслуженность этого благополучия («Антиутопия как совесть»). Отсюда постапокалиптика, расцветшая в России нулевых как грибок под ногтями — а заодно и все эти «Голодные игры» с «Дивиргентами». И то, и другое, разумеется, чрезвычайно спорно, на любой аргумент можно привести десяток возражений. Но сам по себе неожиданный выверт темы, парадоксальный извив мысли привлекает: каждую такую статью в принципе можно развернуть в небольшую монографию. Собрать материал, взвесить все «за» и «против», попробовать разные методологические подходы… Нужно только время. Но Быков с его гиперактивностью и сверхзагруженностью уже мчится дальше, с ревом и лязганьем, распугивая гусей и обдавая клубами вонючего пара скромных пассажиров, столпившихся на перроне станции Мажарово. Куда ж несешься ты?.. Не дает ответа.
