Сентябрь 1939 года. Война в Европе, мир на границе Монголии
Долгожданные события имеют привычку приходить внезапно. Еще хуже то, что они почти никогда не идут так, как ожидалось. Германо-польская война не была исключением из правила. Она началась под радостные возгласы ура-патриотов, ожидавших быстрой и решительной победы. Во-всяком случае в Варшаве. Президент Игнаций Мосцицький обратился к гражданам страны с призывом объединиться в борьбе с «вечным врагом» под началом Верховного Главнокомандующего и дать «достойный ответ агрессору, как это уже не раз бывало в истории польско-немецких отношений. Весь народ, благословенный Богом на борьбе за свое святое и правое дело, вместе с армией пойдет в бой плечом к плечу до полной победы». В 11 утра 1 сентября советник германского посольства Г. Хильгер известил НКИД о возвращении Данцига и о приказе, отданном Гитлером войскам. 1 сентября Гитлер заявил в рейхстаге: «Теперь мы решили обращаться с Польшей так же, как Польша вела себя в течение последних месяцев». Внешнеполитическая обстановка первых дней войны не была ясной. Союзники воюющих поначалу повели себя совсем не так, чтобы можно было сделать однозначый вывод об их дальнейших намерениях. Еще 31 августа министр иностранных дел Италии граф Чиано известил послов Англии и Франции о том, что в случае войны Италия останется нейтральной. 1 сентября Рим объявил об этом официально. Тем не менее Англия и Франция предприняли ряд превентивных мер на случай выступления Италии на стороне Германии. Это весьма беспокоило Муссолини, который даже выступил против такого недоверия. Для протеста были все основания — дуче не был готов к войне и не хотел в нее втягиваться. Финансовые и экономические возможности Италии были серьезным образом ослаблены войной в Абиссинии и поддержкой Франко. Известия об итальянском нейтралитете поначалу вызвали у Геринга взрыв возмущения, но вскоре он пришел в себя. В Берлине пришли к разумному решению — так будет лучше. Варшава обратилась к своим союзникам за помощью, а те в ответ заявили протест в Берлине. 1 сентября Форейн офис направил ноту в Берлин, предупредив при этом немцев — это не ультиматум. 2 сентября в 11.30 в кабинете Риббентроп принял в своем кабинете британского посла и зачитал ему ответ на заявление его правительства — Германия отказывалась признать язык ультиматумов и обещала ответить тем же на любые действия в свою сторону. В тот же день эта история повторилась и с французским послом. Муссолини предложил созвать новую конференцию, но время для соглашений уже прошло. Вся логика действий германского МИДа сводилась к подготовке повторения известной уже по кризису в Судетах и ликвидации Чехословакии ситуации, когда Лондон и Париж так и не посмели перейти через черту, отделявшую дипломатические выступления от примения силы. Казалось, что и на этот раз многое говорило в пользу того, что подобный исход вполне возможен. В Польше уже стреляли, Рим предлагал обсудить создавшееся положение, Берлин не возражал, в Париже по-прежнему смотрели на Лондон, а там по-прежнему у власти находились те же люди, которые уже не раз продемонстрировали свою способность жертвовать другими странами во имя святого дела спасения всеобщего мира. Но на этот раз правительства Англии и Франции все же вынуждены были выступить. 2 сентября Чемберлен еще надеялся на сохранение мира, хотя и готовился к худшему. За два дня британский парламент принял 17 законов, связанных с обороной и потребностями военного времени. На самом деле уже 2 сентября не было места для сомнений относительно ближайшего будущего. 3 сентября Великобритания и Франция объявили войну Германии. Если в военном отношении действия в Польше развивались по планам Берлина, то в области внешней политики произошло именно то, чего до последнего момента надеялись избежать на Вильгельмштрассе. Для многих это был шок. Причем отнюдь не только для многих в Берилне. Для Чемберлена произошедшее 3 сентября объявление войны стало, пожалуй, одним из самых горьких его поражений. Он сам признал это в своей парламентской речи. «Это печальный день для всех нас,— говорил он, — но больше всего для меня самого. Все, для чего я работал, все, на что я надеялся, все, во что я верил на протяжении моей политической жизни, — все это сейчас разбито и находится в руинах». Противник курса на умиротворение Роберт Ванситарт иронизировал: «Когда мир для нашего поколения сменился войной через пять минут, он начал с объявления, что мы не находимся в ссоре с немецким народом». Война в Европе уже началась, а между тем мир на Дальнем Востоке еще не был гарантирован. Ничего не говорило в пользу того, что военные действия в Монголии не возобновятся. Кроме того, под угрозой удара оставалась и граница по Амуру и в Приморье, не говоря уже о побережье Тихого окена, где господствовал японский флот. Только 9 сентября 1939 г. в Москве посол Японии в СССР Сигэнори Того при встрече с В.М. Молотовым предложил начать консультации по урегулированию конфликта. Посол предлагал создать советско-маньчжоугоскую и монгольско-маньчжоугоскую комиссии по демаркации границ, по недопущению конфликтов, признать район Халхин-гола демилитаризированным, заключить торговый договор между Японией и СССР и т.п. 10 сентября последовал ответ Советского правительства. Оно соглашалось со всеми японскими предложениями, кроме демилитаризации и обмена территориями. Попытки японского дипломата сослаться на угрозу длительного конфликта были сразу же отвергнуты, как попытка угрозы. 15 сентября на очередной встрече Молотова и Того в Москве было принято решение о прекращении боевых действий в Монголии, начиная с 20.00 15 сентября. В тот же день Зорге докладывал в центр — японцы более не планируют совместное с немцами нападение на СССР. Москва могла быть спокойной за свой тыл в Азии. Это освобождало руки для действий в Европе. Впрочем, это не означало пересмотра позиции, занятой по отношению к японо-китайской войне. Договор СССР и Германии весьма беспокоил Китай. Там живо интересовались — не затронут ли изменения в европейской политике Москвы её отношение к республике. Советский полпред заверял китайских коллег, что «…СССР помогал, помогает и будет помогать Китаю…» 16 сентября на границе Монголии и Манчжоу-го произошла встреча парламентеров. Японцы были неприятно шокированы тем, что с советской стороны к ним вышел молодой политрук. В молодости улыбающегося представителя РККА они увидели оскорбление своего достоинства. Но, так или иначе, им пришлось идти на уступки. За парламентерами последовали представители командования. Было принято решение о сохранении позиций, которые войска занимали на 15 сентября 1939 года. В тот же день войска 1-й Армейской группы получили приказ о прекращении огня с 02.00. В случае нападения японцев предписывалось немедленно возобновлять враждебные действия против них. 18 сентября на линии разграничения встретились уже официальные делегации, и начались переговоры. 23 сентября было заключено соглашение о порядке уборки тел. На монгольскую территорию допускались лишь безоружные военнослужащие императорской армии. Произошедшее было «могилой для репутации» японской армии. Теперь ненависть к Советскому Союзу стала распространяться не только среди военных, но и в стране. Вместе с тем росла и обида на Германию. 5−6 октября 1939 г. японские и Манчжурские власти организовали в гор. Хайлар торжества и парад по случаю победы на Номон-гане. Местное население, включая монголов, китайцев и русскую эмигрантскую общину, встречало «победителей» цветами и криками «Банзай!», но в целом все было ясно. Начались длительные консультации по вопросу о демаркации границы. 19 ноября было достигнуто соглашение о комиссии, которая должна была решить вопрос об уточнении границы в районе конфликта. В нее вошли по представителю от СССР, МНР, Японии и Маньчжоу-го. Работа комиссии должна была начаться в Чите и закончиться в Харбине. Накопившиеся в отношениях между Монголией и Маньчжоу-го, а также между СССР и Японией проблемы медленно преодолевались. 31 декабря 1939 г. СССР и Япония подписали два важных соглашения — японцы должны были в ближайшее время заплатить последний взнос за КВЖД. Он погашался поставками японскими и манчжурскими товаров на сумму 5 9981 625 иен. Кроме того, на год был продлен срок действия рыболовной конвенции, который истекал 31 декабря 1939 г. 4 января 1940 г. советский полпред в Токио К.А. Сметанин в присутствии представителей Маньчжоу-го получил чек Промышленного банка Японии на сумму 5 809 565 иен 81 сен. Советский дипломат вручил представителям банка казначейское обязательство Маньчжоу-го на сумму в 5 981 625 иен. Расчет был произведен вовремя. 9 июня 1940 года в Москве было подписано советско-японское соглашение о монгольско-манчжурской границе. Монгольские и манчжурские власти должны были в кратчайший срок обеспечить проведение ее на детальной карте. Протокол о разграничении между Монголией и Маньчжоу-го был подписан в Харбине только 15 октября 1941 года. Ему предшествовал долгожданный договор о ненападении, заключенный в Москве 15 апреля 1941 года. На этот раз инциатором выступила японская сторона (в июле 1940 года). Итак, в период между 1 и 3 сентября изолированный германо-польский конфликт вырос до размеров коалиционной войны англо-франко-польского блока против Германии, а к 15 сентября было достигнуто соглашение о прекращении военных действий в Монголии. Угроза войны на два фронта, которую так опасались в Москве, была очевидно снята. Наступало время для подведения итогов политики в период между окончанием Гражданской и началой новой мировой войны и сведения накопившихся счетов. За период 1919—1939 гг. их накопилось немало.
